Гончая свора - Иван Граборов

     Клисс стал ближе, ярче, словно бы древу, раскачиваемому туда-сюда, удалось потеснить стихию. Дорога уводила вниз под какое-то подобие моста и они постоянно тонули в сугробах, поэтому охотница, часто проверяя не выпал ли болтающийся лук, повела напрямую. Конечности их совсем занемели. Кости, сгибаясь и разгибаясь, доводили до исступления посылаемыми в мозг импульсами. Такими, словно с ногтей частыми движениями хирургического скальпеля соскабливали эмаль. Через какое-то время кромка снега стала толстой, удалось заново принять вертикальное положение и двигаться быстрее. За полмили до крайней башни видения наслали снова. О них всех.

     Шалтийский чармалл, разогнавшись с места до пятидесяти пяти миль в час, подпрыгнул вперёд от вышек на восемьдесят футов и волчком завращался вокруг своей оси, подобрав все десять трёхпалых лап. Что-то чёрное мелькнуло за ним. Флойд с Адайн уловили свист от оперения - стрела. Попав в шалтийского чармалла, она запуталась в его длиннющих перьях, не добравшись и до подшёрстки. Пока шалтийский чармалл падал, в него полетело ещё три стрелы: две так же запутались, а третья достала ушные плавники, сняв с них верхний слой кожи. Приземлившись с доворотом, рассвирепевшее чудище, будто играло в скоростные классики, сделало три малых прыжка влево, вправо и затем снова влево. Обоюдоострый кинжал, просвистевший по воздуху почти так же изящно, как 'голые' клинки Гартвига, вонзился шалтийскому чармаллу меж шести горизонтальных глаз и тот покатился кувырком. Этим, увы, не кончилось. Мираж Адайн напрыгнул на павшего зверя, начав фанатично резать его, тыкать стрелами и что-то кричать, до тех пор, пока абсурдность ситуации не превратилась в маниакальный сон, расплывчатый и убегающий. Затем целостность Адайн распалась и мираж поднял взор к небу.

     Теперь они продолжали перебирать ногами в прочно поддерживаемом обоюдном молчании, как будто пред их лицами выворачивали худшие неудачи настоящей жизни, а не хорошо поставленные сцены, срежессированные кем-то находящимся за гранью доступного восприятия.

     Для Аттвуда Гаррингтона иллюзией была выделена целая яхта, пускай и обшарпанная, но гордо выплывшая из-за границы видимости бури их окружавшей и морской, иллюзорной. Как и Адайн, в некотором смысле, он охотился. На что - ему не было важно. Они видели клады с золотом, чешуёй покрывшим дно кораллового рифа, видели невиданные, не существующие земли и никем не исследованные острова, полные опасностей. А ещё видели браконьеров Африки, Латинской Америки и Австралии, притаившихся у львиных прайдов. Видели, как Аттвуд Гаррингтон, вооружённый небольшим якорным крюком, подкрадывался к ним в момент пика охоты и безжалостно убивал. Кто бы мог подумать, что без крайней нужды их несколько странный руководитель безопасности, с жесточайшим кризисом среднего возраста, не тронул бы и блохи, но думал о подобном в отношении людей. Конечное видение было о том, как Аттвуд, всё в том же костюме под консервативный галстук, что-то провозглашал с представительной трибуны, отделанной под малахит. Слов они не разобрали, но увидели документ, что он весьма эмоционально потрясал на выступлении: 'Да здравствует новый мир'. Его слушали, ему аплодировали. То, что мираж показал после, миром было не назвать и от того лишь хуже сделалось самому Аттвуду.

     В Рикташа, сидящего в тени скользкой пещеры, впились поочерёдно восемь лезвий, со звуком, какой бывает, если обеспокоенная чем-то иволга надорвано кричит, отрывисто шлёпая крыльями. Гартвиг наслаждался каждой секундой его страданий. Из разжатой кисти Рикташа, повисшей безвольно, свисает дивное украшение, инкрустированное драгоценным камнем необыкновенной формы. Гратвиг вырывает это сокровище у Рикташа и прижимает к груди, качая его, как качают колыбельную. Качая украшение, он постоянно шепчет что-то. Чьё-то имя.

     Адайн, пустив все силы на слух, разобрала повторения и сразу сообщила услышанное Флойду. Иллюзорный Гартвиг звал Хмуллас. Слеза Деббана, украшение Орно - без ошибки и сомнения, это было и украшение той знакомой Гартвига, о которой он шептал. Получается они с ней...

     - Великие боги! - воскликнула Адайн, поняв. - Мы должны им всё рассказать! Они же даже не подозревают... Боги!

     - Расскажем. - кивнул Флойд, снова проваливаясь в снег. - Только выберемся отсюда и обязательно расскажем.

     Экрит, коего они ожидали увидеть за Гартвигом, не воплотился, в миражах не существовал. Отсутствовали и другие из тех, кого они могли вспомнить. Флойд вдруг подумал, а не видят ли они сейчас то же самое, что видят и другие, их группа? Как мощны эти видения и каков охват?

     - Наваждение. - шептала Адайн, предчувствуя его мысли. - Иллюзия.

     Орно зрела далеко. Дальше, чем они догадывались. Мираж повествовал об Орно-предводителе, Орно-объединителе вольных. Всех вольных Гирвалма. К воротам Фракхи стекались вереницы толп, в надежде на избавление от опасностей лесов и кровожадных гор Раппара - она была щедра, добра к просящим и, не растеряв шарма излишней суровости, отчески справедлива. Она была прекраснее самой себя. Не было рядом с ней ни тронов, ни чего-то, что выделяло бы Орно среди иных вольных, но её слушались без пререканий, советов или возражений. Её почитали. Сегодняшняя травница там, в иллюзии, гналась за идеей о безопасной Фракхе, но эта погоня в коне концов и сгубила цветущий мир. Мираж показал экспансию и рост, подобные совершённым Мулгом, когда Орно уже не правила, а потом показал пожары, перенасыщение менного рынка товарами, страх окраинных деревень, шантаж Кайгарла, войну городов. Раздор из-за её стремления, из-за её жажды и брат поднял меч на брата.

     Лэрд. Они поняли бы, даже не видя его самого, гордо стоящего на огромном поле мертвых, поросших пышным маком сквозь белые кости. Мираж не отразил желаний, а возможно они не сумели раскусить тонкий намёк. Он ничего не делал в отличие от других. Лэрд, словно верный сторожевой пёс, стоял без оружия и смотрел на заход солнца, а пальмы на склонах сильно мотало листами в преддверии надвигающегося циклона. В кисти одного поросшего травами солдата зажат был толстый офисный календарь, открытый на дате 'Девятнадцатое октября'. Он лежал левее и Лэрд его не заметил, а может и не хотел замечать. Солнце скрывается, восходит луна и страница переворачивается: 'Восемнадцатое октября'. Тогда Лэрд оборачивается, но совсем не изменяется - ему тошно от этого. Следом безграничное поле лишь бесконечно полнится органическими горшками под спелый мак, что падают, разимые сгустками огня. До самой его смерти.

     Тёмная комната о трёх стенах с зеркальными потолком и полом, пустая, без мебели. Четвёртая стена - окно или смотровая. За ней, на удалении восьми-девяти световых лет, голубоватая звёздная туманность с багровым ядром, переходящим в обычную черноту безбрежного космоса. У смотровой стоит Валлур, включивший геф-проектор. Рыжеватый свет вращает изображение планеты и множество её крохотных спутников - им не видно, камни это или жилые станции, сознательно помещённые на орбиту. Изображение сворачивается в сомкнутом кулаке, непривычных форм, и Валлур, словно видя их с той стороны, идёт навстречу бурану. К нему примыкают миражи из ранее явленных: Флойд Беннет, небрежно поправляющий болтающуюся кобуру, за ним Аттвуд Гаррингтон, красавец под белой рубашкой и галстуком в сине-зелёных цветах консерваторов, за ним Лэрд Бирн, угрюмый как дождливый день, слева выскакивает Адайн, озираясь с наложенной на лук стрелой, вперёд выходят Орно, справляющая лучезарную накидку, и Гартвиг, почти стыдливо прячущий блестящий металл за кройкой литасового плаща. Их двойники-миражи, ускоряясь за Валлуром, берут разбег, выхватывают оружие и, разом отталкиваясь от пола, с кличем прыгают в буран. И все в нём растворяются.

     - Дошли. - тянула его Адайн. - Флойд, хватит смотреть. Мы дошли...

     Пурга в последний раз набила рот. Вышки выплыли из метели, как фантомная яхта Аттвуда: девять циклопических строений в геометрически правильном кольце и в центре их клусс, до которого осталось несколько шагов. Помогая друг другу, ступающие добрались под сень трясущихся ветвей. Древесный запах, похожий на запах свежей выпечки и прервавший мятные дуновения ледяной дороги, одурманил.

     Пав на четвереньки от изнеможения, они приблизились к древу, погружаясь глубже во вздыбившиеся корни.

     Клисс затрещал кроной, словно сломанное колесо от телеги, загудел и тогда морок исчез.

     ***

     Звон в висках застопорился тупой ломотой в затылке. Буран, секунду назад рвавший и метавший, прервался тишиной, какая первое время слышится внезапно оглушённым. Сырая земля, испарина жары приходящей после дождя, пальцы поделившие между собой комки грязи. Фракха явила себя прежней. В глазах от облегчения поплыло и они понемногу приходили в себя, стараясь встать.