Марсианское диво - Алексей Корепанов

Эта мысленная конструкция показалась ему такой странной, она была такой непривычной и необычной для него, что он с трепетом подумал: это конец, это пришла смерть.

Умирать не хотелось, не предусматривался такой пункт в текущих планах – и Свен Торнссон, собравшись с силами, приподнял непослушные веки. После нескольких попыток ему удалось наконец удержать глаза открытыми, а еще через некоторое время он стал более-менее внятно воспринимать окружающее.

Он действительно лежал на спине, только под ним был не лед, а холодный, жесткий и очень неудобный для лежания каменный пол. В голове пульсировала боль, словно маршировал там на месте пехотный полк, обутый в железные сапоги. Руки его были тесно прижаты к бокам обмотанной вокруг туловища веревкой, ногам, как и спине, было холодно, потому что из всей одежды на нем остались только тонкие белые плавки из спецкомплекта с черной надписью «Арго». Все остальное исчезло. Включая ботинки.

Проанализировав собственное физическое состояние, пилот выяснил, что у него болит не только голова, пострадавшая от удара боевой дубиной, и не только подбородок, в который заехал щитом бравый местный гвардеец, но и костяшки пальцев на правой руке – удар в челюсть обидчику-индейцу вышел славный.

«Скажи спасибо, что нос тебе не откусил, ублюдок краснозадый!»

Пилот непроизвольно сжал кулаки, и горячие волны ненависти плеснулись в груди и раскатились в разные стороны – до подошв и макушки. Он вспомнил презрительный оскал на медной роже туземца и понял, почему тот ответил ударом на его, Свена Торнссона, улыбку и вполне безобидное намерение прикоснуться к щиту. Этот меднорожий коротышка знал, что пришелец – не сошедшее с небес божество. У пришельца обычная кровь, он – обычный смертный. Но он – чужой. Не такой, как они. Из другого племени. А с иноплеменниками не стоит церемониться, им можно и даже нужно бить морду. Пинать ногами. Выкалывать глаза, вешать, топить и давить танками. Засовывать им в штаны гранату. Загонять в резервации или и вовсе стирать с лица земли. Последнее – самое предпочтительное. Потому что именно из-за чужаков, инородцев и иноверцев, и происходят все беды в этом мире…

Свен Торнссон прекрасно понимал этого индейца.

Ситуация, судя по всему, складывалась препаршивейшая, ни о каком визите к мэру и лучшем номере в местном отеле речь уже не шла – судя по веревке и мародерству, его не принимали за равного, и перспективы рисовались совсем не радужные…

«Что будет – то будет, – сказал себе пилот. – Не забили же сразу до смерти, значит кое-какая надежда имеется…»

Подбодрив себя столь оптимистическим умозаключением, Торнссон постарался не зацикливаться на назойливой боли и принялся изучать обстановку. Увы, обретенного на короткое время простора, пронизанного упоительным лунным светом, настоянном на лучах многочисленных звезд, здесь не было и в помине. Он вновь находился под каменным сводом (как будто мало было ему Марсианского Сфинкса!), гораздо более низким, чем в храме солнечного божества. Вновь горели факелы на стенах, расписанных цветными замысловатыми орнаментами, как в каком-нибудь дискотечном зале, – только не гремела здесь музыка и не отплясывала обкуренная молодежь. В сравнительно небольшом помещении было тихо, как на кладбище, хотя находилось в нем не меньше двух десятков этих то ли майя, то ли ацтеков, то ли кечуа… в общем, каких-то латинос, с чьими потомками Торнссону приходилось иметь кулачные дела в родном Портленде в незабвенные молодые-зеленые годы… Основную часть присутствовавших в помещении составляли воины – они расположились вдоль стен и у закрытой двери, вдоль и поперек обитой «в клеточку» золотыми полосами. Воины стояли, не шевелясь, почему-то повернувшись спиной к центру небольшого зала, словно им не велено было видеть, что там происходит. Еще двое представителей местных вооруженных сил (или это все-таки были здешние копы?) возвышались в ногах пилота и, кажется, просто спали на посту – во всяком случае, глаза их были закрыты.

Стоявший справа от пилота страж мешал обзору. Свен осторожно переместил голову – и в затылок сразу ударила боль. Однако он почти не обратил на это внимания, привлеченный открывшимся ему зрелищем.

Напротив стены сидели на чем-то, напоминавшем подушки, трое верховных жрецов в синих плащах и еще какие-то двое бритых наголо, в белых одеяниях, смахивавших на длинные мешки с прорезями для рук; всяких блестящих побрякушек было у них не меньше, чем у верховных жрецов. Подавшись вперед, подняв колени и упираясь руками в поблескивающий, словно покрытый слюдой пол, они завороженно смотрели чуть вверх – так, только сидя на стульях, созерцают бокс по телевизору посетители питейных заведений. Сходство усиливалось тем, что рядом с ними, на полу, стояли похожие на пивные кружки без ручек сосуды, покрытые узорами из полосок. У самой стены возвышалась тренога с пузатой емкостью. А вот девушки в белом в помещении не было.

Проследив за направлением взглядов людей, сидевших на подушках, пилот обнаружил, что предмет, который он до этого принимал за догорающий на стене факел, вовсе не является факелом и вовсе не закреплен на цветастой стене.

Предмет свисал с потолка на невидимой в довольно тусклом свете нити, и отделяло его от стены не меньше метра. От предмета исходило бледное сияние; его можно было бы принять за лампочку, невесть как оказавшуюся здесь, – но, пожалуй, только с крепкого похмелья или после хорошего удара боевой дубиной по голове, потому что это призрачное сияние весьма слабо походило на свет, который дает помещенная в стеклянную колбу, из которой откачан воздух, раскаленная вольфрамовая нить.

«Господи, да это же череп! – с содроганием понял Свен Торнссон. – Человеческий череп!..»

Правда, он почти тут же сообразил, что вряд ли обыкновенные человеческие черепа могут излучать сияние, быть прозрачными и обладать светящимися глазницами, подобными фосфоресцирующим кругам на морде жуткой собаки Баскервилей из виденного в детстве фильма. Этот череп, несомненно, был искусственным, как и украшения индейцев, как голливудский Кинг-Конг, как мудрый Йода и замечательный уродец Горлум…

Этот череп был явно не простой безделушкой наподобие елочных украшений – стали бы пялиться на безделушку верховные жрецы, люди, по статусу своему в здешнем обществе превосходившие, пожалуй, всех конгрессменов и сенаторов не существующих еще Соединенных Штатов Америки (хотя, возможно, это были и не самые-самые верховные жрецы). Череп был какой-то местной сакральной штуковиной, наподобие зуба Будды, черного камня Каабы или щепки от креста Спасителя…

Но что за сияние исходило от него?