Подводная лодка - Буххайм (Букхайм) Лотар-Гюнтер

Мои мысли раскручивались. Покинуть подлодку теперь? Пробираться через Северную Испанию? Старик наверняка спятил…

Я нашел Стармеха в центральном посту. «Старик списывает нас на берег, Вы знаете об этом?»

«Что?»

«Мы сходим на берег в Виго — мы двое».

«Как это так?» Стармех сжал губы. Я видел, как он размышляет. В конце концов он живо произнес: «Все, что мне хотелось бы знать, как Старик собирается проскочить с этим тупицей — именно сейчас, когда сложнее всего»

Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что он говорит о своем наследнике.

Гардемарин, подумал я — если бы только мы смогли взять с собой и гардемарина.

В следующий раз, когда я проходил через центральный пост, Крихбаум снова был у стола для карт. Он мог теперь в первый раз использовать прямую линию, чтобы отмечать наше продвижение на карте. Все были заняты, но никто не поднял глаз от своих занятий. Все мы сживались с собственными разочарованияими и личными опасениями.

На второй день шок уменьшился. Лишь четыре дня отделяли нас от подхода к побережью Испании. Люди пришли в себя гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать из общего низкого уровня духа. Разговоры, которые я слышал со своей койки, шли по накатанной дорожке.

«Мне чертовски повезло в последний раз. Она была армейской телефонисткой. В нашем распоряжении было купе, всю дорогу от Савонны до Парижа. Вам бы попробовать это как-нибудь: никаких усилий, просто вставил, а поезд делает всю остальную работу. У меня чуть глаза на лоб не вылезали, когда мы подпрыгивали на стрелках…»

Двумя минутами позже.

«Нет, не внутри чертова автомобиля — снаружи. Расстелить ее по переднему сиденью и охаживать сзади — таким образом ты сможешь использовать подвеску машины. Что? Это верно, приятель, стоять надо снаружи…»

Я посмотрел из-за края занавески, прямо в лицо Френссена. Оно было искажено воспоминаниями. «Однажды пошел дождь. Она осталась сухонькой, а я промок насквозь. С крыши стекало прямо на меня. Чертовски удобно, должен вам сказать — после дела я тут же и подмылся».

«Ты что, скакал на ней неодетым?»

«А почему бы и нет? Она знает, когда нужно позаботиться».

На третий день после радиограммы незадолго до полудня и в конце своей вахты мичман доложил о неопознанном предмете по правому борту. Я последовал на палубу за Командиром.

Объект был все еще примерно в тысяче метров. Это не было спасательной шлюпкой — слишком плоский и бесформенный. Он, казалось, дрейфует по направлению к нам по почти неподвижному морю. Над ним реяло странно возбужденное облако, нечто похожее на пчелиный рой. Чайки? Командир ничего не говорил, лишь надувал свои щеки. Он опустил бинокль. «Желтые полосы — это спасательный плот».

Я сфокусировал свой бинокль на плоту. Он был пустым, а по его бортам были прикреплены небольшие бочонки — или это были кранцы?

Крихбаум вдруг воскликнул: «Там люди, цепляющиеся за плот!»

Командир сменил курс. «Никаких признаков жизни». Плот приближался и увеличивался в размерах. Крики чаек становились все громче и более резкими.

Командир отправил впередсмотрящих с мостика вниз. Возьмите под наблюдение их секторы, Крихбаум». Он повернулся ко мне. «Я подозреваю, что это зрелище только для взрослых».

Он отдал команды на руль и мы приблизились к плоту по широкой дуге. Наша носовая волна обласкала тела, которые плавали вокруг него. Один за другим они начали кивать, как механические куклы в витрине.

Пятеро мертвых мужчин, привязанных к плоту. Почему не на нем? Почему они болтаются на канатах плота? Быть может, они искали защиты от ветра?

Холод и страх — как долго человек может противостоять им? Как долго тепло его тела может бороться с ледяной стужей, останавливающей биение сердца? Как скоро омертвеют его руки?

Одно из тел, которое выступало из воды выше прочих, стало бесконечно и напряженно кланяться.

«Нигде не видно названия», — произнес Командир.

Один из мертвых моряков перевернулся и лег на спину в воде. На его щеках не было плоти. Чайки склевали с него все, что было съедобного. Все, что оставалось на его черепе — это маленькое пятно скальпа с прилипшими к нему черными волосами.

Они перестали быть людьми. Они были вызывающими ужас призраками, а не человеческими существами. Там, где должны были быть их глаза — разверзались впадины. У одного была оголена ключица. Хотя чайки не оставили несъеденной плоти, тела выглядели слизистыми. Даже превратившиеся в лохмотья рубашки и спасательные жилеты были покрыты пленкой зеленоватой слизи.

«Боюсь, мы появились немного поздно». Командир хриплым голосом отдал несколько команд в машину и на руль. «Давайте-ка уберемся отсюда», — услышал я его бормотание.

Чайки пронеслись над нами, враждебно крича. Мне страшно хотелось разметать их выстрелом из ружья.

Желтоватая клякса ушла в корму и быстро уменьшилась в размерах. Наши выхлопные газы заволокли и растворили её очертания.

«Это были торговые моряки».

Голос Командира не выражал никаких эмоций.

«На них были еще те устаревшие пробковые спасательные жилеты — вы не увидите их теперь на военных кораблях». Через некоторое время он пробормотал: «К счастью, я не суеверен» и отдал очередную команду на руль. Впередсмотрящих снова вызвали на мостик.

Я не мог изгнать свежее видение. Ужас все еще сжимал мои внутренности. Потихоньку я спустился вниз. Командир последовал за мной менее чем через десять минут. Он увидел меня сидящим на хранилище для карт и подошел.

«С чайками всегда так. Однажды мы наткнулись на два спасательных плота. Никого из выживших не было — вероятно, замерзли — и у всех были выклеваны глаза».

Сколько времени они дрейфовали? Я не мог заставить себя задать вопрос.

«С танкерами, перевозящими бензин, таких проблем не бывает — одно попадание, и он взлетает на воздух. С сырой нефтью по-другому, я полагаю».

Хотя впередсмотрящие видели немного перед тем, как их отослали вниз, было ясно, что команда кое-что знает о нашей находке. Люди были немногословны. Стармех наверняка тоже что-то заметил, потому что он бросил в сторону Командира вопросительный взгляд, затем быстро опустил глаза.

В кубрике старшин тоже ничего не говорилось. Мне даже не пришлось выслушивать сальные шуточки, за которыми они обычно скрывали свои истинные чувства. Можно было бы подумать, что они исключительно толстокожи и нечувствительны, и что их не трогает чужая судьба. Неожиданное молчание, возбуждение, висевшее в воздухе, говорили о другом. Я был уверен, что многие представляли себя дрейфующими в шлюпке или цепляющимися за плот. Все на борту знали, сколь малы были шансы быть замеченными в этом районе океана. Все знали судьбу, что ожидала таких спасшихся, даже если море не штормило. Те, кто терял свое судно в конвое, имели больше шансов быть спасенными — по крайней мере, вокруг были другие суда, чтобы отметить их местоположение. Эти пугала не были спасшимися с конвоя, однако. Тогда бы мы заметили и другие плавающие предметы, а не просто одиночный плот.

Подход к Виго представлял собой проблему. Прошло много дней с нашего последнего точного определения места, потому что солнце и звезды постоянно заволакивало дымкой. Мичман складывал цифры так тщательно, как только мог, но даже Крихбаум не мог сделать точную поправку на влияние ветра и волнения. Оставалось лишь посмотреть, насколько мы отклонимся от нашей счислимой позиции.

Теперь U-A сопровождало множество чаек. У них были черные перья на крыльях, а сами крылья были более узкими, но более длинными, чем у обычных чаек Атлантики. Мне вдруг страстно захотелось увидеть сушу. Как она выглядит сейчас? Год приближался к своему завершению, но для нас единственной приметой этого было постепенное уменьшение светового дня. Это было время года, когда в детстве мы пекли картошку в кострах и запускали самодельных змеев, величиной больше нас самих.