Юровские тетради - Константин Иванович Абатуров

Тишина, однако, устанавливалась не надолго. Домой Алексей и отец возвращались поздно, оба нервные, издерганные. И не успевал брат прийти в себя, как кто-нибудь заявлялся к нему — теперь по вечерам, после заседаний, шли к нему юровчане со своими заботами. И опять ему было не до меня.

Но ничего, я был благодарен Алексею уже за то, что все-таки вижу его и читаю его книжки. Знал он, что привезти: среди учебников была новая политграмота и книга по истории партии. В нашей избе-читальне таких еще не было. И еще — громадный том «Войны и мира», видно, только что напечатанный, потому что от него пахло типографской краской. Никогда мне не приходилось читать эту книгу. Но когда я раскрыл ее, увидел: первые страницы напечатаны не по-нашему, по-французски. У меня даже слезы из глаз. Как читать, когда я не помню уж, куда и задевал учебник французского языка? Что теперь тут пойму? Где же учебник?

Учебник я отыскал. Нельзя без французского языка. Как-то днем, когда я опять остался в доме один, к нам залетел Силантий. Застав меня за чтением, он вытянул синие губы:

— А-а, книжечками займуемся. Дело, дело. Старшой привез? — Не дав мне ответить, доверительно сказал: — У меня Филька тоже ударился в чтение. Но мой — балахрыст, тебе и в подметки не годится… А Алексея нет? Жалко — не захватил.

Я поднял на него глаза. Зачем ему понадобился Алексей? И вообще, зачем он здесь, да еще так слащаво заговорил обо мне, ставя меня выше даже своего сынка? Что-то неспроста. Невольно я обратил внимание на его руки, которые он держал в карманах полушубка. Почему он не вынимает их, дрожат, что ли?

— Когда он придет? — спросил Силантий.

— Не скоро, — ответил я, не сводя взгляда от его упрятанных в карманах рук.

— Подожду. — Силантий шагнул к столу, за которым я сидел, и присел. Тут он заглянул в книгу и крутнул головой: — Чтой-то вроде не по-нашему напечатано?

— По-французски.

— А для чего тебе? — воззрился он на меня.

Захотелось поддразнить его, сказал:

— Во Францию собираюсь. Зовут.

Силантий захлопал водянистыми глазами.

— Почто?

— Колхозы делать.

Длинное, с жиденькой медного отлива бородой лицо Силантия вытянулось еще больше.

— У вас, у молодых, все шуточки. Вам что? Вы еще и жизни-то не видели, не можете отличить хорошее от плохого… — Он помедлил немного. — Не хотел говорить, щадя твои раны, но тут скребет. — Он все же на мгновенье вынул руку и провел по груди. — Как ты тогда меня, а? На всю губернию освистал. За что? Кого я запугивал? Если что по неразумению и сказал лишнего, так чего не бывает в споре? Поспорили и забыли. А ты чет, в газету. Ладно, думаю, оттерплюсь. Но меня же и обвиняют в пальбе. Ловко! Только безвинного не удастся вам завинить. Что глядишь? Не выйдет! В то время знаешь где я был? В Буе, в городе. Вот за этими бумагами ездил. Вот-вот!

Силантий стал вынимать из-за пазухи и раскладывать передо мной на стол свидетельства об участии на местных сельскохозяйственных выставках.

— Кое-кто на печи тер кирпичи, а Силантий тем временем из сил выбивался, ночей не спал, А тоже бы мог отдохнуть. Но долг! За то и оценили там, где умеют ценить передового мужика. А ты, — опять он упрекнул меня, — в газету. Нехорошо, Кузьма! — обиженно покачал он головой.

И бумаги, и это известие, что Силантий в ту ночь был в отъезде, поставили меня в тупик. Сейчас мне хотелось одного, чтобы он скорее ушел, оставив меня наедине с собой. Но Силантий не спешил. Должно быть, ему доставляло удовольствие видеть меня таким растерянным.

— Скажу и о колхозе, — вновь начал он. — Я тоже хотел вступить. Раз все, то что уж, думаю, считаться… Но как, ежели в чужаки зачислили? И опять все из-за тебя. Ты, ты в своей поганой заметке кулаком окрестил меня. Уу!..

Недолго же он держался этаким тихоньким — прорвало. Прорвало и меня.

— А не кулак, что ли? — бросил ему. — За грамотками ездишь, а небось там помалкиваешь о наемниках. — В этот миг вспомнились мне подгородные богачи с подобными свидетельствами, и я выкрикнул: — Видел я таких! Все вы одинаково скроены.

Силантий вскочил, сверкнул глазами.

— Смотри, Кузьма!

— Я уж насмотрелся!

Как он ушел, я не видел. У меня сильно заныла только что затянувшаяся рана. Не зря, видно, наказывал фельдшер — не волноваться. Но разве тут утерпишь?

Вскоре после Силантия зашел Петр. Увидев, что я зажал щеку, спросил:

— Все болит?

— Немножко…

— Зачем приходил Силантий?

— Соскучал по мне… Между прочим, в ту ночь он был в отъезде.

— Это я знаю. И это все карты путает, — тихо, как бы про себя, проговорил Петр. — Была зацепка, и вот тебе.

— Никола все о каком-то волосатике твердит, — сказал он, садясь рядом со мной. — А старик Птахин, Никанор и тот же Силантий не волосатики, безбородые? Тоже мне примета!

— И никаких следов?

— Следы одни: вот эти гильзы. — Петр вытащил из кармана две стреляные, с вдавленными пятками гильзы и подержал их на ладони. — Винтовочные, как и те… Какая-то одна рука действует.

— А нашел где?

— У верхней баньки в снегу. Бандюга не успел их подобрать, видать, заторопился.

— Но кто же это, кто? Может, нездешний?

— Нездешний едва ли сумел бы следить за каждым вашим шагом. Тутошний. Припрятался, гад.

Он опять принялся ходить, потирая лоб. Вдруг остановился, прищурил один глаз.

— А почему Силантий афиширует всем свой отъезд? Почему именно в эту ночь уезжал? Что это — совпадение или нечто иное?.. — Он понизил голос. — Ты вот что, о нашем разговоре ни гугу. Давай следить за Силантием. Нет, ты не выходи, тебе еще рано. Мы с Николой. — И решительно: — Ничего, рано или поздно найдем!

Вечером следующего дня собрался в дорогу Алексей. Вместе с ним отправился закупщик кооперативной лавки Евстигней — «решать промблему выборки товаров для артельной деревни Юрово».

Уезжал Алексей возбужденный:

— Наша взяла, Кузеня! Наша! Силантий со своей компанией ноготки грызет. Не вышло по-ихнему! Выздоравливай скорее, еще придется побороться с ними, потому и имя колхозу дали «Борьба». Ну, бывай!

Боль еще колола, дергала щеку, но на душе у меня было хорошо. Отец приветливо кивал:

— Поуспокоился? Вот и ладно, вот и славно! Отсыпайся теперь!

Но утром он же встревожил меня неожиданной вестью. Вернувшийся из Буя от сына Трофимыч сказал, что видел Панка, который заходил к Шаше. С курсов трактористов его отчислили. Кто-то из юровчан написал туда, что он будто