В Желании Сиять (СИ) - Утау Лир

Кровавая река над деревьями, словно отражая внутреннее состояние юноши, заколыхалась поднимая высокие кровавые волны, накрывающие черной тенью все, что осталось от некогда величественного духовного леса.

Однако королева Лу Инь'эр словно и не замечала его состояния. Женщина, не выказывая и тени страха, вышла вперед, остановившись в жалком метре от Цин Вэньцзи. Будь на то её воля — и после малейшей искры гнева от юноши не осталось бы даже бездонной сумки. Однако она отчего-то не спешила карать. Она лишь молча смотрела в ненавистное лицо совершенно незнакомого человека.

— Это всё ради Тинг? — спросила она странным, будто вибрирующим голосом.

Цин Вэньцзи, словно услышав или услышав что-то в этих словах, вытащил из сумки корзинку с белыми осколками, среди которых притаился один красный. Опустив взгляды, двое смотрели на то, что осталось от Божественной птицы Ху.

— Я обещала ей, что помогу, если она будет нуждаться в помощи, — тихо сказала Лу Инь'эр, — А ещё… поклялась кровью предка, что ни словом, ни делом не наврежу… клан не навредит ей.

Задумчиво подняв взгляд вверх, она осмотрела кровавую реку и гневно поджала губы.

— «Луань Ли… ты ведь предсказала такой исход, верно? Поэтому вынудила меня дать такую клятву?! Или же…» — не став продолжать мысль женщина уперлась взглядом в Цин Вэньцзи и сжала кулаки.

Вся эта ситуация просто не оставляла ей выбора. И что злило её ещё больше, так это то, что уже просто не имело значения, кто в этом виноват. Клятва и обещание странным образом слились вместе, вынуждая женщину сделать нечто, за что сородичи её ни за что не простят. Обернувшись, Лу Инь'эр нашла взглядом девочку в коричневом платьице, и её губы расплылись в грустной, но все такой же нежной улыбке, к которой девочка так привыкла.

Словно что-то поняв, малышка широко распахнула глаза, после чего попыталась протиснуться сквозь ряды сородичей к матери, однако её все больше оттесняли назад. Из глаз девочки брызнули слезы, а из груди вырвался ни то крик, ни то сдавленное сипение:

— Мама!..

Но Лу Инь'эр словно и не слышала её, ничего не выражающим голосом сказав:

— Если ты не тронешь принцессу Синь'эр и детей, весь клан демонических хорьков пожертвует собой, чтобы помочь вернуть Божественную птицу Ху. Согласен?

Цин Вэньцзи не знал, что ответить. Переведя взгляд на толпу зверей, он увидел девочку, которую её подданные оттесняли назад, к зарослям лозы, что уже тянула к ней свои усики. Заглянув в заплаканные глаза, он вновь вспомнил тот день, когда Цин Лэй убил Лу Янь'эр на глазах у маленькой принцессы. Были ли тогда у неё такие же глаза? Те же боль, гнев и ненависть, то же отчаяние, желание помочь и беспомощность, приходящая вместе с пониманием, насколько её силы незначительны… два столь разных человека и такие одинаковые глаза, точь в точь, как у Лу Янь'эр и… Тинг.

Если бы только у него была возможность вернуть Тинг, не принося в жертву дочь Лу Янь'эр… он наверняка ухватился бы за неё. Однако такой возможности не было. Или, быть может, он просто не хотел, чтобы было ещё больше жертв. А ведь за одну Лу Инь'эр придется убить ещё не одну тысячу других зверей… а за одного такого зверька десятки тысяч людей расы богов. А ведь ему ещё нужно сделать так, чтобы после пробуждения Тинг мир вновь не начал охоту за ними, что потребует ещё больше!..

— Я… сделаю так, чтобы души демонических хорьков не были поглощены…

Лу Инь'эр зло усмехнулась:

— Даже если ты не лжёшь, можешь не надеяться на благодарность.

И в тот самый момент, когда лозы схватили маленькую принцессу и утащили ту глубже в чащу, все хорьки вспыхнули красным. Уставившись на Цин Вэньцзи полными ненависти взглядами, все эти звери, тем не менее, приняли выбор своей королевы. Пожертвовать собой ради какой-то глупой птицы! Что за несправедливая судьба? Вот только… клан был одним целым.

Все эти звери понимали, что с их силами убить кого-то вроде Цин Вэньцзи было бы даже слишком просто, однако они не были готовы столкнуться с осколком Цин Лэя. Некоторые из них, примерно половина из тех двух дюжин людей, жили в те далекие времена, когда это чудовище ходило по земле их мира, как по ковру в собственном доме. Они были неспособны забыть это лицо. Ни один потомок не может быть так похож на предка, особенно если учесть, что у Цин Лэя не было потомков, а сам он и вовсе был выходцем из клана Лан.

С того момента, как здесь побывала Тинг, клан собрал достаточно информации, чтобы точно знать, что перед ними стоит не просто мальчишка из клана Цин, а тот самый Цин Лэй, что пугал их до мурашек. А такой человек просто не мог оставить свою реинкарнацию без чего-то, способного вытащить его из любой опасности. Жаль, что они не посчитали нужным донести эту информацию до короля и императора духовного леса… хотя, возможно, эти существа и без них всё давно разузнали про стоящего перед ними мальчишку.

Алое свечение поглотило тела людей и животных, пока не превратилось в огромный кровавый сгусток, что подлетел к Лу Инь'эр. Королева с тоской посмотрела на кровь своих подданных и, коснувшись лбом и ладонями сгустка, прикрыла глаза. Её тело охватило алое сияние, стремительно поглощающее плоть и душу женщины. Не прошло и нескольких секунд как обратившееся в кровь тело полностью слилось с кровавой сферой, что, поднявшись в небо, влилась в кровавую реку.

Теперь у юноши было достаточно крови и душ духовной расы. Теперь он мог вернуть к жизни Тинг… вот только, отчего-то юноша не чувствовал особой радости. Он мог лишь с горечью смотреть на пепелище. Пламя, уже давно вернувшее себе привычный всем цвет, продолжало, весело треща, пожирать древний лес. Цин Вэньцзи же, словно выброшенная на сушу рыба, не мог думать ни о чем ином, кроме как побыстрее покинуть это место. Он даже не вспомнил о том, что может легко потушить пламя, в его голове будто образовалась огромная чёрная дыра, пожирающая все мысли.

Отчего-то, убив столько разумных и став свидетелем вынужденной жертвы клана демонических хорьков, юноша почувствовал себя выжатым. Да, он сможет вернуть Тинг, да, цена не имеет значения… но тогда почему он чувствует такую горечь?

— Она возненавидит меня… после этого? — идя по пепелищу, сам у себя спрашивал Цин Вэньцзи. Эта мысль, как назойливая мошка, зудела на краю сознания, приковав к себе все