Сборник "Чистая фэнтези" - Генри Олди

Пуговица стряпчего огорчила. Он с явной неохотой признал, что в опись испорченного имущества ее включить никак не получится. Разве что в опись испорченного чужого имущества. А это пригодится лишь в оформлении наследства родственниками сгинувших постоятельцев.

— Типун вам на язык! — не удержался Конрад. Ответа не последовало. Похоже, крючок имел долю в сумме иска.

Завершив первичный осмотр и указав ликтору, что из улик следует забрать с собой, барон направился к выходу из залы.

— Хвала Вечному Страннику! Вы закончили! Сударь Тэрц, приступайте. Я уже послал за столяром, и как только вы управитесь…

— Не спешите, голубчик. Если стряпчего я еще готов терпеть здесь — разумеется, в присутствии ликторов! — то со столяром вам придется повременить.

— Почему, ваша светлость? Как же так?! Вы ведь закончили?

— Нет, — сухо бросил Конрад и проследовал из каминной залы в холл, сопровождаемый по пятам возбужденным хозяином.

По дороге он думал, что внешняя комиссия ликтората должна отбирать в слуги закона не дубоватых верзил, ловко управляющихся с табельными топорами, а судейских крючков, вроде настырного стряпчего, или приставучих Трепчиков-младших. Ну, хотя бы треть личного состава. Эти землю носом взроют, а ни одной оброненной пуговки, ни одного свечного огарочка не пропустят. Из природной въедливости, которая, если задуматься, сама по себе изрядный талант. А пообещай им премию…

— Ваша светлость!

— У меня есть вопросы лично к вам, сударь Трепчик. Попрошу отвечать коротко и честно. Это в ваших же интересах. Я доступно выразился?

— Куда уж доступней, ваша светлость…

— Отлично. Итак, известно ли вам, что именно произошло ночью в гостинице?

— Да! То есть нет…

— Извольте выражаться яснее, сударь! Да или нет?

Барон нахмурился, глядя Трепчику-младшему в переносицу: словно гвоздь вбивал. Под его взглядом хозяин съежился, сделавшись похож на побитую собаку и мокрую курицу одновременно, если в природе возможен такой монстр.

— Я… я слышал. Но не видел.

— Что именно вы слышали? В какое время?

— Около полуночи. Я в гостинице ночевал. В свободной комнате.

— Вы спали? Вас что-то разбудило? Трепчик замялся, топчась на месте.

— Я… не спал, ваша светлость.

— Почему? — фон Шмуц картинно приподнял бровь. Обычно это разило свидетелей наповал.

— Я… я был не один.

— И, естественно, не с супругой.

— Ваша светлость! Умоляю! Виолетта меня убьет! Вы ее не знаете!

Кажется, гулящий отельер хотел упасть барону в ноги, но побоялся. И правильно. Фон Шмуц подобных выходок не жаловал. И, уж конечно, был рад, что незнаком с ревнивой Виолеттой Трепчик.

— А это зависит от вас, сударь мой. От вашей откровенности и желания помочь дознанию. Итак, что за особу вы осчастливили своей благосклонностью?

— Повариху, ваша светлость.

— Ее я допрошу позже.

— Осмелюсь заметить, ваша светлость: Ганечка… повариха, то есть, — она немая. Ее допросить затруднительно выйдет.

— Но вы-то разговорчивы за двоих. Рассказывайте, что слышали.

— Ох, слышал! Упаси Вечный Странник такое дважды услышать! Сперва орать стали. Орут и орут, а слов не разобрать.

Потом гром ударил, с чистого неба. Ударил, значит, упал и давай кататься у нас под окнами! Треск, грохот, стекла, слышу, бьются — а они знаете какие дорогие?! Стекольщик Дорфман три шкуры дерет, гадюка, я уж с ним и торгуюсь, и по матушке…

— Стекольщика оставим в покое. Что еще слышали?

— Железо звенело. Ругань, крики; и выл кто-то. Жутко, словно на покойника… И еще они смеялись.

— Кто — они?

— Не знаю, ваша светлость. Гром, треск, брань, а они смеются. Аж мороз по хребту… После замолчали. Не до смеха стало, выходит.

— Что вы делали в это время?

— Все б вам насмехаться, ваша светлость! Что ж тут сделаешь, когда эдакие страсти?! Заперлись мы с Ганечкой на засов и от страху тряслись! Она хоть немая, а все слышит…

— Хорошо. Дальше что было?

— Дальше? Все. То есть ничего. Стихло дальше. Еще вроде телега от гостиницы отъехала. Может, и не одна. Я до утра подождал, а как рассвело, выбрался посмотреть. Нижняя Мама! Погром и кромешный ужас!.. Да вы сами видели, ваша светлость. Ну, я сразу мальчишку в Бдительный Приказ отправил: доложить о происшествии. Стряпчего вызвал: убытки описывать. Скорби мои и беды, значит…

Барон смерил Трепчика взглядом и решил от уточняющих вопросов воздержаться.

— Как мне сообщили, пропали шесть ваших постояльцев. Это верно?

— Чистая правда, ваша светлость. Все, кто был, и пропали.

— В каком смысле — все?

— Ну, все, кто в гостинице жил. Подчистую.

Конрад подумал, что в «Приюте героев» свободно разместилась бы полурота драгун. При желании, вместе с лошадьми. Однако от лишних вопросов и на сей раз отказался. В конце концов, какое ему дело, процветает Амадей Вольфганг Трепчик или, напротив, близок к разорению? Понадобится — выясним.

— Постояльцы записаны в книгу?

— Разумеется, ваша светлость! У нас с регистрацией полный ажур. Прошу вас… здесь картинки, изволите заметить, валяются… умоляю не топтать, картинки денег стоят…

Смотреть книгу записей, пухлую и набитую сведениями, как чердак — старым хламом, барон начал с первой страницы. Его дотошность, чтоб не сказать въедливость, многих раздражала, временами приводя к очередным дуэлям. Возможно, именно поэтому Конрад до сих пор оставался холост. Одним из редких мудрецов, кого радовали упомянутые качества обер-квизитора — обстоятельность и свобода, — был прокуратор Цимбал. Но вслух прокуратор ничего не говорил: считал, что озвученная похвала идет сотрудникам Приказа во вред.

А ликторы и квизиторы знали в свой черед: молчит — значит, доволен.

Судя по содержанию книги, «Приют героев» и впрямь пользовался отменной популярностью. Барон затребовал данные за прошлый год, потом за позапрошлый, доведя хозяина до сердечного приступа. М-да, еще одна загадка. Год за годом гостевые покои битком набиты, блудливая повариха Ганечка небось трудится с рассвета до заката, а потом — с заката до рассвета, постояльцы кишмя кишат, получая извращенное удовольствие от здешнего декора, а недели полторы назад, с начала листвянчика месяца — как отрезало.

Жалкая шестерка заселившихся, и никого больше!