Питомник - Полина Дашкова

После выстрела повисла тишина. Маша перестала плакать. Она дрожала и тихо всхлипывала. Издалека, словно с другой планеты, донесся зыбкий щебет звонка. Звонили в дверь, и убийца затих, пережидал, пока уйдут.

— Уйти они не должны. Но и в квартиру попасть не сумеют, — прошептала Ксюша, прижимаясь губами к Машиной щеке. — Сейчас он поймет, что у него совсем не осталось времени, и озвереет. Я все сделала правильно. Я догадалась, что ему придется стянуть с головы маску, пропитанную кипятком. Не знаю как, но я догадалась. Значит, должна придумать что-то еще. Не могу не придумать. Сколько у нас в запасе? Минуты две, не больше. Если я опять попытаюсь закричать, у меня получится, они услышат. И что толку? Они и так уже поняли…

Звонок затих, и тут же хлопнул еще один выстрел по дверной ручке. Сердце колотилось у горла, но голова работала удивительно четко. Она подошла к окну. Внизу шла стена. Справа угол дома, слева край балконных перил. Вместо карниза широкий пластиковый ящик с незабудками. Их этой весной посадила Раиса, цветовод-любитель. От ящика до балкона всего ничего, около полуметра, может, меньше. Перила широкие. Ящик держится на винтах и человеческого веса не выдержит даже на одну секунду.

Балконная дверь выходила всего лишь в соседнюю комнату. Ксюша знала, что она заперта изнутри, и попасть оттуда в коридор, к входной двери, невозможно. Это полнейшее безумие. Бред. Самоубийство. Она заставила себя не смотреть на балконные перила. Десятый этаж. Внизу голый асфальт. Остается спрятаться в шкаф. Совсем уж нелепо. От силы полминуты жизни.

И все-таки она распахнула дверцы. Взгляд ее упал на большую, широкую гладильную доску. Она ждала очередного выстрела, но его не было. Дверная ручка дрожала и крутилась, как живая.

«У него осталось мало патронов. Он пытается открыть ножом», — машинально отметила про себя Ксюша. Руки ее уже достали из шкафа гладильную доску. Она была страшно тяжелой, Ксюша еще не совсем поняла, что собирается с ней делать, а уже тащила ее к распахнутому окну.

Вдали завыла сирена, но Ксюша не услышала. В ушах стоял грохот собственного сердца и отчаянный Машин крик. Конец доски тяжело упал на балконные перила. Другой конец лежал на перемычке между подоконником и ящиком с цветами. Доска встала криво, наискосок, и держалась ненадежно.

«Что я делаю? Господи, что я делаю?» — прошептала Ксюша, влезая на подоконник.

Дверь открылась. Она успела увидеть багровое обожженное лицо, желтые глаза, руку с пистолетом и шагнула на доску. Следующий шаг был как будто в пустоту. Доска качнулась, Ксюша потеряла равновесие и почувствовала, как падает, летит в бесконечной черноте, наполненной пронзительным Машиным криком.

Несколько секунд она не могла открыть глаза.

Стало тихо. Маша больше не кричала. Рядом что-то щелкнуло. Приподнявшись с кафельного балконного пола, Ксюша увидела за стеклом лицо убийцы. Он пытался открыть дверь и не мог справиться с замком. Маша судорожно всхлипнула.

«Все, что могла, я сделала, — устало подумала Ксюша, — ничего мудреного в этом замке нет. Надо просто сначала поднять ручку вверх до отказа, а потом опустить».

Дверь дернулась и приоткрылась. Оставалось только повернуться к нему спиной, чтобы не видеть, чтобы первый выстрел пришелся не на ребенка.

Выстрел прозвучал через секунду, легким хлопком.

— Давай открывай глаза, ну! Все уже кончилось. Эй ты, каскадерка, ты меня слышишь? Хотя бы знак какой подай, что ли. Серега, у тебя нашатырь далеко?

— Надо ребенка отцепить, да как эта дрянь расстегивается, черт, может, разрезать?

— Не надо, зачем хорошую вещь портить? Еще пригодится.

— Все, нашел. Ой ты, малыш мокрый насквозь, вот тебе и подгузники «Беби-драй».

Голоса звучали все отчетливей, в нос ударил резкий запах нашатыря. Ксюша открыла глаза и увидела над собой молодое конопатое лицо, рыжие усы, зеленые глаза. Она лежала на диване в гостиной, укрытая пледом. Вокруг нее стояло несколько человек в камуфляже и бронежилетах. Один держал на руках Машу,

— Ну что, каскадерка, как чувствуем себя?

— Где он? — спросила Ксюша, едва шевеля пересохшими губами.

— Что, хочешь посмотреть? Не советую. Пришлось стрелять на поражение. Мы тут дверь вашу попортили слегка, ты уж извини.

— Его больше нет?

— Нет, успокойся. На вот, водички попей. Да не трясись ты, замерзла, что ли?

Ксюша не могла сделать ни глотка, зубы отбивали звонкую дробь о край стакана. Перед глазами все поплыло, над ней склонилось еще одно лицо, женское, с ободком зеленой шапочки на лбу. Она поняла, что приехала «Скорая» и это врач, почувствовала, как ей щупают пульс, приподнимают веко. У нее не было сил шевельнуться.

Чей-то знакомый голос тихо произнес:

— Ну а если все в порядке, так и не надо ей ничего колоть, она кормящая мать. Пусть просто отлежится, придет в себя. Да, вы можете ехать. Мы с Евгенией Михайловной останемся здесь.

Ксюша окончательно провалилась в тяжелый, обморочный сон, в котором летали черно-белые призраки, складной нож с ромбовидным лезвием самостоятельно плавал в розовом тумане и череп на его рукояти подмигивал рубиновым глазом, а гладильная доска, обтянутая цветастой фланелью, отплясывала канкан. Складные металлические ножки с мелодичным звоном лихо скакали по бескрайней незабудковой поляне.

Проснулась она оттого, что в прихожей кто-то громко крикнул:

— О Господи! Что здесь происходит?

— Доброе утро, Галина Семеновна, приятно познакомиться. Старший следователь Бородин. Вот, пожалуйста, мое удостоверение. Как отдохнули?

— Да в чем дело? Вы можете объяснить, черт возьми?

— А это вам привет из питомника, куда вы благополучно пристроили свою внучку Люсю.

Что-то грохнуло. Приподнявшись, Ксюша увидела сквозь дверной проем, как Галина Семеновна тяжело опустилась на свой огромный чемодан и закрыла лицо руками.

— Илья Никитич, вы что? Разве так можно? — тихо спросила незнакомая женщина, стоявшая рядом с Бородиным.

— Да, Женечка, вы правы, как всегда. Так, наверное, нельзя, — ответил он и обнял женщину за плечи.

ЭПИЛОГ

— Вот это будет твоя комната. Тебе нравится?

— Да.

— Вот здесь ты будешь спать, за этим столом заниматься.

— А это чья кроватка?

— Эту кроватку мы уберем, здесь спал твой папа, когда был маленький. Теперь она нам не нужна.

— У меня нет папы.

— Люсенька, у тебя есть папа. Он сейчас в больнице, и сегодня мы с тобой поедем его навещать. Вот смотри, здесь для тебя платье, туфли, все, что нужно. Ты умеешь сама одеваться? Или тебе помочь?

— Я умею одеваться. Помогать мне не надо. Чья это кукла? У вас что, есть маленькая девочка?

— Нет, Люся, у меня нет маленькой девочки. Только ты.

— Я большая и не ваша. Когда придет тетя Лиля?