Феникс и зеркало: Роман, новеллы - Аврам Дэвидсон

— Да, сорок пять лет — вовсе еще не старость! — Анна и вправду так думает. Ей принадлежит дом в Квинзе. Там они и станут жить. А что будет делать Фэнни? Фэнни умрет. Она настолько отгородилась от жизни, что выпустить из рук оставшееся не составит труда. Ладно, он подумает об этом позже. Теперь от этих мыслей ему стало тошно. Станция «Девяносто Шестая Улица». Потом Семьдесят Вторая Улица. Потом Шестьдесят Третья Улица. Он улыбнулся.

Это была одна из тех маленьких тайных шуток, которыми он делился с Анной. Нет, сорок пять лет — это не старость. А Анне еще и сорока нет. У них могли бы родиться дети, никаких нет причин, чтобы им не иметь детей… Маленькая тайная шутка насчет станции «Шестьдесят Третья Улица». Он не был уверен, что она поверит, если рассказать об этом.

Они поели в полдень в кафе-автомате. Он отдал лифтеру ленч, который Фэнни дала ему с собой. Он не смог его выбросить. «А ты знаешь, что на линии IRT есть станция, не отмеченная на картах метро?» — спросил он.

— Откуда ты знаешь? — И она улыбнулась, и широко раскрыла глаза, и пришла в восторг.

— Я ее вижу. Шестьдесят Третья Улица. Наверное, это станция местного значения. Я езжу на экспрессе, так что мы никогда там не останавливаемся, только вроде чуть помедленней едем, поскольку она на вершине подъема. Но на карте метро ее нет.

И теперь она частенько останавливалась возле его стола в конторе, где они работали, и спрашивала: «Что новенького на Шестьдесят Третьей Улице?» Или он говорил: «Вчера вечером у меня было свидание с Мейбел». Такое имя он дал женщине в уродливой шляпке. Он говорил: «Мы с Легз и Шоулдез ходили в зал игральных автоматов», — что-нибудь в таком духе. Их с Анной это очень забавляло.

Ту женщину наверняка звали Мейбел… Уж такая она была женщина. А двух мужчин, которые, как он видел, обычно стояли в ожидании на платформе станции «Шестьдесят Третья Улица»… да он просто знал, что их зовут Легз и Шоулдез[73]: этот пиджак с подплечниками, эти длиннющие конечности — их просто не могли звать никак иначе.

Поезд подошел к Семьдесят Второй Улице, и Артуру опять стало тошно. То, что он делает, — правильно. Мужчине положено жениться. Он не виноват, что Фэнни не удалось создать собственную жизнь. Нельзя же ожидать, что он откажется… Но он уже звал эти доводы наперечет. Они с Фэнни прожили вдвоем двадцать пять лет. С тех пор, как умерла мать. Фэнни ему не поверит. Он ее хорошо знает. А когда наконец поверит, что будет? Его зазнобило, ему стало плохо. И он понял, что это невозможно. Он не сможет этого сделать. Он с тоской глядел на унылую станцию метро. Среди рекламных вывесок он увидел один из этих самых плакатов Общества Евангелистов. «Итак, выбирайте теперь жизнь, дабы вы могли жить».

Но он не мог. Он просто не мог этого сделать.

Ему придется сойти на следующей остановке, и позвонить Анне, и сказать ей. Больше ничего не остается. Поезд отошел от станции «Семьдесят Вторая Улица». Теперь, придя к решению, Артур уже не чувствовал себя плохо. Он просто слегка оцепенел. Он выйдет на следующей остановке, позвонит Анне. Не откладывая ни на минуту.

Поезд с шумом взобрался вверх по склону, притормозил у Шестьдесят Третьей Улицы, остановился. Артур вскочил на ноги. Раньше он никогда здесь не останавливался. Женщина в уродливой шляпке подняла глаза и перехватила его взгляд.

— Скорей, — сказала она. — Они пробудут тут всего минуту. Скорей!

— Я не могу от нее отказаться, — Артур заметил, что объясняется, умоляет.

— Ско-рей! — Бесполезно. Ему придется отказаться от нее.

Он пошел к выходу. Легз и Шоулдез улыбнулись ему, широко улыбнулись.

— Смотри-ка, кто пришел! — сказал Легз.

— Ну наконец-то! — сказал Шоулдез.

Щелкая и грохоча поехал поезд. Женщина в уродливой шляпке разразилась криком, который все не смолкал и не смолкал. Поезд с лязгом остановился. Она перестала кричать. Засунула в рот пластик резинки, перевернула газетную страницу и принялась читать.

— Если бы они поставили на эту штуку руль или что-нибудь такое, сказал Легз, — можно было справиться в одиночку.

— Вечно ты жалуешься. Полегче на повороте, — сказал Шоулдез. Очень ярко светили огни.

— Ну, а мне было подумалось, что нам не набрать нормы, — заметил Легз. — Пятьдесят один, пятьдесят два.

— Мы всегда набираем норму. Разве босс не заботится об этом? Иногда, — подчеркнул Шоулдез, — на это уходит чуть побольше времени, вот и все. Пятьдесят восемь… эй. В пятьдесят девятом пиво по-прежнему холодное?

В голосе Легза прозвучала легкая обида. «Пятьдесят девятый всегда отводится под пиво, — сказал он. — Что бы ни произошло, теплого пива не будет. Шестьдесят один…»

— Шестьдесят два. Шестьдесят Три. Вот и приехали, — бодро сказал Шоулдез. Он до конца вытянул наружу длинный глубокий ящик. — Все современные удобства, — сказал он. — Ты там держишь?

— Держу, — сказал Легз. — Давай наверх. Тихонько. Тихонько. Вот так.

Все секции были хорошо спроектированы, носилки помещались точь-в-точь.

— Ну… Пожалуй… — Шоулдез немного помычал. — Купим-ка мы, пожалуй, Мейбел новую шляпу.

— Пожалуй, — ответил Легз. — Славная старушка Мейбел.

Они подтолкнули ящик, и он закрылся, щелкая и грохоча.

Дом, который построили Блейкни

— Четыре человека идут сюда по лесной дороге, ах, эй, — сказала Старая Большая Мэри.

Молодой Рыжий Том сразу ее понял. «Не наши».

В длинной кухнекомнате стало тихо. Старый Белянка Билл заерзал на креслосиделе. «Оно должно Беглого Маленького Боба и той Худой Джинни будут, — сказал он. — Помогите мне встать, кто-нибудь».

— Нет, — сказала Старая Большая Мэри. — Не их.

— Должно быть. — Старый Белянка Билл с шарканьем поднялся на ноги, оперся на свою тростепалку. — Должно быть. Чьих бы им еще быть. Всегда говорил — она за ним вдогожку убежала.

Молодой Белянка Билл положил еще кусок горидерева на горючиво. «Воонна, воонна», — пробормотал он. Тогда все разом заговорили и столпились у окноглядок. Потом все замолчали. Булькали большие пищегоршки. Молодая Большая Мэри взволнованно мямлеговорила. Затем ее слова прозвучали в ясноречии.

— Гляньте сюда… гляньте сюда… говорю, я, они не Блейкни.

Старая Маленькая Мэри крикнула, спускаясь из пряжекомнаты: «Люди! Люди! Трое их и четверо на лесной дороге, а я их не знаю, и, ох, они странноходят!»

— Четыре незнакомых человека!

— Не Блейкни!