Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. - Юрий Жуков

Сегодня уже трудно усомниться в том, что репрессии первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов стали неизбежным и логическим развитием давнего противостояния их с реформаторами, сталинской группой, перешедшего с мая 1937 г. в новую фазу — безжалостную и кровавую. Но столь же однозначно расценить удар, нанесенный по другой, не менее влиятельной составляющей широкого руководства — членам совнаркома СССР — весьма трудно, даже просто невозможно из-за отсутствия достаточных данных об их политических взглядах. Между тем приходится констатировать, что урон, понесенный правительством Советского Союза, оказался столь же тяжелым, как и причиненный ЦК ВКП(б).

Всего за три месяца, с июля по сентябрь 1937 г., были отстранены от занимаемых должностей, а вслед за тем арестованы и расстреляны, что стало уже правилом, шесть человек. Наркомы: зерновых и животноводческих совхозов — Н.Н. Демченко, связи — И.А. Халепский, финансов — Г.Ф. Гринько, легкой промышленности — И.Е. Любимов; председатели комитетов при СНК СССР: заготовок — И.И. Клейнер, по делам физкультуры и спорта — И.И. Харченко.

У всех у них было много общего: дореволюционный либо с 1917—1918 гг. партийный стаж; участие в революции, служба в Красной армии во время гражданской войны. Только после Октября начало трудовой деятельности и сразу же необычайно быстрая карьера — за 10—15 лет от скромной, незаметной должности в уездном или губернском городе до поста наркома СССР. Словом, чистейшие, ничем не замаранные анкеты.

Сомнительным, но лишь после постановления ЦК от 23 августа, могло выглядеть прошлое лишь Гринько, в годы революции и гражданской войны одного из создателей и лидеров отныне объявленной контрреволюционной партии боротьбистов. Гораздо больше оснований, и уже не только у Ежова, его НКВД, но и лично у Сталина было для вполне преднамеренной ликвидации В.А. Антонова-Овсеенко. Решением ПБ от 15 сентября его неожиданно утвердили наркомом юстиции РСФСР[26], и под этим предлогом срочно отозвали из Испании. Однако сразу же по прибытии на родину, так и не дав возможности хотя бы символически вступить в новую должность, его арестовали. Так расправились с Антоновым-Овсеенко и за давнюю, 1923 г., открытую угрозу отстранить от руководства тогдашнее ПБ, и за недавнее, бездоказательное подозрение в организации троцкистского путча в Барселоне.

…С каждой неделей, с каждым днем узкому руководству приходилось убеждаться в несостоятельности задуманной демократизации страны, неготовности населения принять и использовать только в собственных интересах новую систему выборов. Подтверждало то слишком многое.

Отрешая первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов, наркомов СССР от занимаемых должностей, ПБ поначалу пыталось быть предельно осторожным, не давая НКВД формального повода для возбуждения следствия. Как и Д.А. Булатову, большинству ответственных партработников, например А.Д. Криницкому и И.П. Носову, инкриминировали лишь халатность. Первого сняли за «слабость в деле руководства и безнадежную слепоту к врагам народа, которыми Криницкий оказался окружен». Второго — просто «как несправившегося». С последней формулировкой освободили и наркома легкой промышленности И.Е. Любимова[27]. Тем не менее всех их практически тут же арестовывали, предъявляя иные, политические, уголовно наказуемые обвинения.

Способствовала такому уже открытому произволу та двойственность, которая впервые открыто проявилась в выступлении Вышинского на сессии ЦИК СССР. Двойственность, порожденная усиливавшимся ощущением сталинской группой своей слабости, которая все чаще стала сквозить в решениях ПБ по кадровым вопросам, начиная с лета 1937 г., и выразилась наиболее отчетливо в деле В.Ф. Шаранговича.

В постановлении ЦК «О руководстве ЦК КП(б) Белоруссии», утвержденном ПБ 27 июля, вполне справедливо как негативная характеризовалась деятельность Червякова, Голодеда, наркома земледелия республики Бенека. Обличался их действительный, хоть и запоздалый, «левый уклон», который выразился в принудительной реорганизации десятков колхозов в совхозы, в фактическом изъятии у колхозников приусадебных участков, в незаконной передаче огромных по площади колхозных земель совхозам. Новому руководству республики Шаранговичу, второму секретарю Денискевичу, наркому земледелия Низовцеву и было поручено «ликвидировать последствия» подобной антикрестьянской политики. Однако, отмечалось в постановлении, Шарангович, Денискевич и Низовцев «не только не выполнили этого задания ЦК ВКП(б), но даже не приступили к его выполнению». Своим вопиющим равнодушием к порученному делу они довели, вместе с предшественниками, сельское хозяйство Белоруссии до того, что там «появились очереди за хлебом», скрывали факт очередей от ЦК ВКП(б) и не обращались в ЦК ВКП(б) за помощью[28].

Чтобы исправить близкое к катастрофическому положение, пять дней спустя, 2 августа, ПБ утвердило постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об оказании помощи колхозному крестьянству Белоруссии». Объявило о возвращении 32 тысяч га земли колхозам, передаче прежним владельцам приусадебных участков, о ликвидации 138 совхозов и передаче их земель, 230 тысяч га, и скота частью колхозам, а частью государству, о создании 60 машинно-тракторных станций и быстрейшем обеспечении их 900 гусеничными тракторами[29].

И все же в этой бочке меда оказалась ложка дегтя. В постановлении ЦК Червяков, Голодед и Бенек названы «польскими шпионами». Работа Шаранговича, Денискевича и Низовцева объявлялась «вредительской и враждебной в отношении советской власти и белорусского народа», а потому дело их как «врагов народа» передавалось в НКВД.

Проявилась со всей очевидностью в те летние и осенние месяцы тенденция еще более угрожающая. Репрессиям теперь чуть ли не непременно стали предшествовать обсуждения на партийных пленумах и съездах тех, кто оказывался незамедлительно в опале. Не от НКВД, а от рядовой партийной массы поначалу поступали сведения об отдельных фактах, порочивших высокопоставленных лиц. Эта, порой достоверная, а подчас и вымышленная информация ложилась в основание уже чисто политических обвинений.

Все это в совокупности достаточно наглядно демонстрировало, во что неизбежно выльется задуман ная избирательная кампания. Со свободой не только выдвижения, но и обсуждения каждого кандидата в депутаты, особенно — Верховного Совета СССР, на открытых собраниях. В атмосфере несомненного массового психоза, деловую критику, установление единственно требуемого — способен ли данный человек в случае победы на выборах выражать и защищать интересы тех, кто его выдвинул, — непременно подменит «охота на ведьм» с ее вечными атрибутами — подозрительностью, торжеством наветов и инсинуаций, патологической жаждой крови. И скорее всего, начнется самое обыкновенное сведение счетов, далеко не всегда порожденных политическими разногласиями.

Глава девятнадцатая

Неудачи, преследовавшие сталинскую группу последние четырнадцать месяцев, в сентябре 1937 г. достигли своего пика. Слишком уж очевидным оказался полный провал ее радикальных, реформаторских и внешнеполитического, и внутриполитического курсов.

Стало несомненным, что все попытки создать прочный, надежный антигерманский пакт обернулись сокрушительной неудачей. Не удалось заключить договоры о взаимопомощи не только с Великобританией, но хотя бы с Румынией, Польшей или странами Прибалтики. Мало того, так и не начались рабочие контакты с генеральными штабами Франции и Чехословакии для выработки конкретных мер по совместной обороне в случае агрессии Германии. Столь же несбыточными оказались надежды и на решающую роль народных фронтов. Французское правительство правело с каждой неделей, а испанское, наоборот, слишком уж стремительно и круто уходило влево.

Фактической капитуляцией, позорным отказом от задуманного обернулись и все действия, с помощью которых предполагалось предельно расширить круг активных участников предстоявших альтернативных выборов. У весьма значительной массы крестьянства, которой буквально только что возвратили избирательные права, вновь их отобрали. Мало того, многие крестьяне были подвергнуты репрессиям. Ни к чему не привели и обе противоречивые попытки обуздать партократию. Сначала — пойдя ей на уступки, наделив неограниченными правами, затем — обрушив репрессии против нее. Происходившее свидетельствовало, во всяком случае для латентной оппозиции, что узкое руководство быстро слабеет, утрачивая былую монолитность. Его политика теряет определенность, изначальный смысл и направленность и потому лишается своего прежнего, не подвергавшегося сомнению господствующего положения, которое сложилось в начале 1934 г., для начала — за передел властных полномочий в ее втором эшелоне.