Пылающий мост - Виктория Угрюмова

– Поскольку нас здесь нет, то... Мы должны предупредить тебя, дорогая Каэ, что проход в пространство Мелькарта может быть открыт в любую минуту – Самаэлю не нужен талисман, чтобы стать двенадцатым... '

Каэ протягивает руки в умоляющем жесте, но поздно. Монахов уже нет нигде, и только три черные запыленные старенькие рясы лежат на зеленой траве у ее ног.

Когда отряд бессмертных изгнал армию Мерроэ из земель Сарагана и препроводил Колумеллу обратно в Кайембу, где у последнего окончательно прояснело в уме, у Зу-Л-Карнайна появилась возможность послать войска на помощь Бали. Что он и не замедлил сделать. Войска Самаэля были оттеснены от столицы, но на северной границе по-прежнему не было покоя и мира. То и дело вспыхивали вооруженные столкновения между отдельными отрядами танну-ула и пограничными войсками. И все же это была не кровавая бойня.

Зато быстро решился вопрос с Джераланом. После гибели Альбин-хана восстание само собой улеглось, и на востоке империи восстановился порядок. Принц Зу-Кахам был обрадован разрешением поступать по собственному усмотрению и моментально приступил к преследованию заговорщиков. Трое из них были казнены, и Фарра испуганно притихла.

Приблизительно то же самое происходило и на Имане, где временно прекратились все войны, но сохранилась некоторая напряженность. Оба континента попали в полосу тишины. И эта тишина была зловещей – как обычно случается перед особенно сильной грозой, когда все в природе стремится скрыться подальше от надвигающейся разгневанной стихии. Поэтому мало кто радовался этой передышке – люди предпочли бы обычные неприятности грядущему ужасу. А в том, что он грядет, почти никто не сомневался.

Первым вспыхнул Аллефельд.

Кому-кому, а Каэтане не нужно было объяснять, что это за местечко: она слишком хорошо помнила свои странствия в этом мрачном лесу. И все же Маннагарт счел своим долгом подробно ей все рассказать, ссылаясь то на Гайамарта, то на Дарамулуна. Гайамарт же едва успел вытащить из Черного леса вверенных его заботам трикстерских женщин и детей и за неимением лучшего места переправил их на побережье моря Надор, в устье Охи.

В Аллефельде даже во времена Кодеша не было столько злобных тварей, порожденных Тьмой. Целые армии рокоттов, горгонов и мардагайлов, тучи гарпий и полчища сарвохов обрушились на северные области Аллаэллы и Мерроэ. Был разгромлен и стерт с лица земли город джатов в Тор Ангехе. Джоу Лахатал прибыл слишком поздно, чтобы спасти своих слуг. Это событие так разъярило Змеебога, что он, вызвав на помощь Арескои и га-Мавета, начал охотиться за нечистью по всему пространству Аллефельда и Тор Ангеха. Однако твари оказались почти неуловимыми – они прятались в норах и берлогах, хоронились в глуби болот и забивались в каменные пещеры. Особенно много их затаилось в небезызвестном ущелье Девяти Баронов – там га-Мавет и Арескои их настигли и перебили в огромном количестве. Но вскоре боги поостыли, обнаружив, что нечисти, кажется, не убавляется. Создавалось впечатление, что они пытаются вычерпать шлемами Великий Дер. И Змеебог решил оставить это неблагодарное занятие – врага, настоящего врага, следовало искать в другом месте.

Здесь же для охраны людей от разбушевавшихся тварей он оставил своих джатов и саламандр. Правда, теперь было очевидно, что они не смогут долго сдерживать этот бешеный натиск.

Аллаэлла и Мерроэ спешно готовили войска и эвакуировали мирное население из самых опасных районов. К сожалению, опасным стал практически весь север. И поскольку события продолжали развиваться в том же духе, то вскоре враги могли подойти к Аккарону и Кайембе. Таким образом, два самых сильных после империи Зу-Л-Карнайна государства Варда практически не могли участвовать в войне с Самаэлем. Тем более что и между собой они никак не могли договориться. То, что на уровне посольств и государей заканчивалось миром, превращалось в неприкрытую вражду, едва только речь заходила о простых людях. Аллоброги и гемерты словно обезумели: невзирая на внешнюю угрозу, на наступление тварей из Черного леса, на грядущий голод и неурожай, они вовсю истребляли друг друга. Маленькие отряды то и дело вторгались на чужую территорию и убивали всех, кому не посчастливилось скрыться вовремя. Это противостояние больше походило на болезнь разума, нежели на обычную войну за первенство.

Табал лежал в развалинах после землетрясения. В нем почти не осталось боеспособных мужчин: почти все жители были искалечены во время страшного катаклизма, а чудом спасшиеся – теперь умирали от голода, потому что были уничтожены все посевы, все сады и виноградники. Скот по большей части пал, а меньшая разбежалась и быстро одичала. Страна была отброшена в своем развитии к варварству, и историки с ужасом повествуют о том, что наступили такие страшные времена, что матери стали поедать своих маленьких детей, мужья – жен; стариков и немощных не щадил никто.

Следующий ход сделал Хадрамаут. Его было трудно предугадать хотя бы потому, что весь мир привык к тому факту, что с хаанухами не воюют. Их нейтралитет длился десятки веков, и представить, что эта страна собирается выступить на чьей-либо стороне с оружием в руках, было выше любых возможностей. Но факт оставался фактом.

В ночь полной луны флот под командованием самого Великого Понтифика, бывшего адмирала-шаммемма Дженнина Эльвагана, вышел в море Надор. Всего понтифик вел в бой более двухсот кораблей под командованием лучших военных моряков Хадрамаута. Они быстро пересекли нейтральные воды и атаковали эскадру Сонандана утром следующего дня. Ветер был попутным, сангасои оказались захвачены врасплох, к тому же численный перевес был на стороне хаанухов. Подданные Интагейя Сангасойи сражались отчаянно: десять галер до последнего отбивались от могучих военных кораблей, чтобы дать возможность уйти небольшому парусному суденышку, которое спешило в Сонандан с предупреждением о грозящем нашествии.

Одновременно с этим рейдом, предпринятым в море Надор, чтобы оттуда зайти в устье Охи и подняться вверх по течению к Салмакиде, Эльваган отдал распоряжение своему новому шаммемму, и тот отплыл из порта Уатах с полутора сотнями боевых галер. Они шли через Коралловое море на Гирру. Таким образом, Хадрамаут объявил войну и Интагейя Сангасойе, и ее самому сильному союзнику среди людей.

Новый шаммемм внушал ужас своим подчиненным. Он был, вне всякого сомнения, опытным и искусным моряком, но к человеческому роду не принадлежал. В этом существе было намешано столько разных кровей, что ни один народ мира не решился бы признать его своим. Однако он носил герб и цвета ордена матариев. У него было грубое и жесткое лицо багрового оттенка, больше всего напоминающее своими чертами гномье, острые уши урахага и холодные глаза. Волос на его голове не было и в помине – вместо них на черепе росла бурая щетина. Силы шаммемм был непомерной, одевался богато и со вкусом и ни от кого не скрывал подвеску из зеленого золота, висевшую среди прочих цепей и ожерелий, – к драгоценностям он был неравнодушен.

В ту же ночь бесчисленные полчища танну-ула снова хлынули через границы Бали, и обескровленные постоянными столкновениями пограничные войска мало что могли предпринять в качестве ответных действий. На сей раз урмай-гохон покинул замок Акьяб и лично командовал полками чайджинов и телихинов. Его присутствие вдохновляло воинов, а решения, принимаемые им, были верны и безошибочны. Исполинского роста всадник на огромном черном коне, всадник в золотом венце с драконьими крыльями, смерчем носился по полю брани, оставляя позади себя горы окровавленных тел. Кажется, что еще один Бог Войны сошел на несчастную землю, чтобы вдоволь насладиться ее смертными муками. Огромная толпа варваров буквально смела защитников Бали и в течение недели дошла до центра страны, крепости Аэдия, которую занимал гарнизон тхаухудов. Только здесь воины Самаэля задержались, потому что Аэдия не сдавалась. Однако Молчаливый слишком торопился, чтобы обращать внимание на такие незначительные помехи. Когда пять дней спустя после непрерывных атак, которые продолжались и ночью, стало ясно, что гарнизон собирается удерживать крепость до тех пор, пока в живых останется хоть один человек, урмай-гохон приказал снять осаду и двигаться дальше, на Урукур.

В горах Онодонги тоже было неспокойно, потому что и там появились мардагайлы и крокотты – безобразные твари, поросшие грубой шерстью, похожие на огромных обезьян. Их была тьма, и брали они числом и неразумностью, ибо не обращали внимания на то, что их убивают. Они шагали по трупам собственных собратьев – тупые, дикие, кровожадные и почти нечувствительные к боли. Даже умирающий крокотт мог забрать с собой одну, а то и несколько человеческих жизней. Это был отработанный материал, отбросы, и Мелькарт безо всякой жалости выполнял их руками самую черную работу.