Изабелла Баварская - Александр Дюма

— Дайте же бедному принцу спокойно умереть!

Потом, когда герцог уже испустил последний вздох, он положил свою руку ему на сердце, дабы убедиться в том, что тот действительно мертв, а так как все остальное его не интересовало, он исчез, никем не замеченный.

Между тем сторонники дофина, отогнав бургундцев до самого замка, вернулись назад. Рядом с телом герцога, стоя на коленях в луже крови, священник города Монтеро читал заупокойную молитву. Приспешники дофина хотели бросить труп в реку, но священник поднял над герцогом распятие и пригрозил карой Небесной тому, кто осмелится прикоснуться к телу несчастного, умерщвленного столь жестоко. Тогда Кесмерель, незаконный сын Танги, сорвал с ноги убитого золотую шпору и поклялся носить ее впредь вместо рыцарского ордена; слуги дофина, следуя этому примеру, сняли перстни с пальцев герцога и великолепную золотую цепь, висевшую у него на груди.

Священник оставался возле трупа до полуночи и только тогда с помощью двух человек перенес его на мельницу, неподалеку от моста, уложил на стол и до самого утра продолжал молиться около него. В восемь часов герцог был предан земле в церкви Нотр-Дам, перед алтарем св. Людовика. На него надели его же камзол и покрыли покрывалами, на лицо надвинули берет. Погребение не сопровождалось никакими религиозными обрядами, однако в течение трех дней после убийства было отслужено двенадцать заупокойных обеден.

Так погиб от измены могущественный герцог Бургундский, прозванный Жаном Неустрашимым. За двенадцать лет до этого он тоже изменнически нанес удар герцогу Орлеанскому, точно такой удар, какой поразил его самого: он приказал отрубить врагу левую руку — и у него самого была отрублена левая рука; он велел рассечь голову своему врагу ударом секиры — и собственная его голова тоже была рассечена секирой. Люди верующие видели в этом странном совпадении подтверждение заповеди Христовой: «Поднявший меч от меча и погибнет». После того, как по приказу герцога Жана был убит герцог Орлеанский, междоусобная война, словно голодный коршун, непрестанно терзала сердце Франции. Сам герцог Жан, будто преследуемый за человекоубийство, не знал с тех пор ни минуты покоя: репутация его стала сомнительной, его благополучие было вечно под угрозой, он сделался недоверчив, робок, боязлив.

Секира Танги Дюшателя нанесла удар по феодальной монархии Капетингов; она ниспровергла самую могучую опору этого грандиозного здания — ту, что поддерживала его свод: в какую-то минуту здание зашаталось, и можно было подумать, что оно вот-вот рухнет. Но были еще герцоги Бретонские, графы д’Арманьяки, герцоги Лотарингские и короли Анжуйские, которые подпирали его. Вместо ненадежного союзника в лице отца дофин приобрел открытого врага в сыне: союз графа де Шароле с англичанами подвел Францию к краю пропасти, но переход французского престола к герцогу Бургундскому в случае уступки англичанам Нормандии к Гиени наверняка ввергнул бы Францию в эту пропасть.

Что касается Танги Дюшателя, то это был один из тех людей, наделенных умом и сердцем, решимостью и мужеством, которым история воздвигает памятники. В своей преданности правящей династии он дошел до убийства: сама доблесть этого человека привела его к преступлению. Он стал убийцей и всю ответственность принял на себя. Такие поступки не подлежат человеческому суду — их судит Бог, оправданием им служит их результат. Простой рыцарь, Танги Дюшатель дважды вмешался в судьбу государства, когда она уже была почти решена, и дважды изменил ее полностью: в ту ночь, когда он увез дофина из дворца Сен-Поль, он спас монархию; в тот день, когда он поразил герцога Бургундского, он сделал больше — спас Францию[35].

ГЛАВА XXVII

Мы уже сказали, что, удостоверившись в смерти герцога Бургундского, де Жиак сразу же покинул мост.

Было семь часов вечера, темнело, близилась ночь. Де Жиак отвязал лошадь, оставленную им на мельнице, о которой мы упоминали, и один направился в Брэ-сюр-Сен. Хотя холод становился все чувствительнее и мрак сгущался с каждой минутой, всадник ехал шагом. Де Жиаком владели мрачные мысли; кровавая роса не освежила его чела; со смертью герцога его желание отомстить осуществилось лишь наполовину, и политическая драма, в которой он сыграл столь деятельную роль, закончившись для всех остальных, для него одного имела двоякую развязку.

В половине девятого вечера де Жиак прибыл в Брэ-сюр-Сен. Вместо того чтобы ехать по улицам селения, он обогнул его, привязал лошадь к садовой ограде, отворил калитку и, войдя в дом, ощупью поднялся по узкой винтовой лестнице во второй этаж. Ступив на последнюю ступеньку, он через полуоткрытую дверь увидел свет в комнате жены. Де Жиак шагнул к порогу. Красавица Катрин сидела одна, облокотившись на маленький резной столик с фруктами, перед ней стоял стакан с остатками вина: видимо, она прервала свой легкий ужин и погрузилась в мечтания, свойственные юному женскому сердцу, видеть которые сладостно тому, кто служит их предметом, и мучительно, если сама очевидность подсказывает: «Не ты их причина, она думает не о тебе».

Де Жиак не мог больше выносить этого зрелища. Он с силой толкнул дверь; Катрин вскрикнула и вскочила, словно подброшенная невидимой рукой.

— Ах, это вы? — сказала она и, мгновенно подавив страх, заставила себя радостно улыбнуться.

Де Жиак с грустью смотрел на это прелестное лицо, которое лишь минуту назад самозабвенно отвечало на голос сердца, а теперь расчетливо подчинилось желанию разума. Он покачал головой и молча сел возле жены. Никогда, впрочем, он не видел ее столь прекрасной. Она протянула ему изящную, в кольцах, белую руку, до локтя терявшуюся в широких рукавах, подбитых мехом. Де Жиак взял эту руку, внимательно на нее поглядел и повернул камень на одном из колец: это был тот самый камень, отпечаток которого он видел на письме, адресованном герцогу. Он узнал звезду в облачном небе и надпись под нею.

— «Та же», — прочитал он и тихо произнес: — Этот девиз не солжет.

Между тем Катрин встревожило столь пристальное внимание к ее перстню. Она постаралась отвлечь мужа и провела свободной рукой по его лбу: лоб де Жиака пылал, хоть он и был бледен.

— Вы утомлены, — сказала Катрин. — Вам надо чего-нибудь поесть. Хотите, я прикажу?.. — И, кивнув на фрукты, она с улыбкой продолжала: — Для проголодавшегося рыцаря это слишком скудно, не так ли?

Тут она встала и взяла маленький серебряный свисток, чтобы позвать служанку, но не успела поднести его к губам, как супруг остановил ее руку.

— Благодарю вас, сударыня, не надо. Довольно и того, что здесь есть. Подайте мне только стакан.