По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии - Артем Драбкин

Я пошла в военкомат, и тут же меня направили на сборный пункт, днем все медики города вместе в одной большой очереди стояли, человек 200, если не больше. Проходили комиссию, заходили на прием, это происходило в школе оружия Черноморского флота, меня там и оставили как военного фельдшера. Присвоили звание лейтенанта медицинской службы, начали выдавать форму сразу, но я 3 дня ходила в своей одежде. Дело в том, что я была маленькая и худенькая, та форма, что дают, большая. Если туфли я без проблем получила, то кителя моего размера нет, тогда я подала заявление, чтобы мне разрешили ходить в своей одежде. За это время мне сшили по моей фигуре форму, 2 кителя, один рабочий, из ткани диагональ, считалась тканью хорошего качества, и парадный уже из флотского сукна, также выдали юбку, осенние туфли, черные чулки и беретку. Тогда погон не было, на рукаве кителя — полторы нашивки, как у лейтенанта. Сразу нам выдали «наганы» как офицерам, если потеряешь, за это тогда давали 10 лет. Предупредили нас, чтобы мы внимательны были, следили за оружием. А ведь работаешь, душно, китель снимаешь, наган мешает сильно. Нас вчетвером поселили в одну палату: я, фармацевт, стоматолог и фельдшер, мы свои «наганы» под подушками прятали, только кобуру носили, легкая ведь и под халатом не мешает. Но потом написали заявления на имя начальника школы полковника Горпищенко с просьбой разрешить не носить «наган», т. к. он мешает работать, боишься же, что кто-нибудь украдет, он нам разрешил сдать «наганы». Мы, фельдшеры, преподавали курсантам в школе первую медпомощь, как перевязывать, как отправить больных в тыл, как правильно на носилки положить. Была специальная карта, на которой четко изображена вся информация по помощи отдельно ходячим и лежащим больным, все это мы преподавали курсантам. Сама школа размещалась в казармах, построенных еще при царской власти (ныне Лазаревские казармы), чуть ли не половину Корабельной стороны занимали. Там располагались школы связи и оружия, только электромеханическая школа размещалась на Северной стороне. Первое время очень часто бомбили, только отбой идет, как снова налет, отгонят, и снова налетают. Потом, конечно, реже было, к нам летали, но наши зенитки тоже отпор давали, мы сразу в бомбоубежище, в подвал, имевшийся в казармах, спускались. Жили мы прямо при отряде, рядом медпункт, где мы курсантов принимаем, недалеко нам кабинет дали, домой не уходишь, казарменное состояние, даже те полтора дня, что я была гражданской, при поликлинике находились, и то никто домой не ушел. Довелось мне тогда помогать попавшему в аварию на учениях полковнику Горпищенко. И вот однажды с корабля снимали команду, и попался среди моряков один психбольной, мне шофер санитарный рассказал, что завтра его отправляют в Симферополь, и посоветовал написать заявление начальнику, чтобы вместе с ним как сопровождающую меня бы направили, я бы с родителями повидалась. Ну, я думаю, наш корпус здесь, а полковник в другом здании, но через окна видно, вижу, что начальник наш уже к нему поднимается, к полковнику, это же не гражданские условия, подходить надо как полагается, а не так, прибежать и та-та-та. Я думаю, что не успею, но сразу вспомнила, что, когда его лечила, он меня спросил: «Доченька, чем тебя отблагодарить?» Видит он, что я наивненькая такая, с косичкой, а что мне надо, мы же ни в чем не нуждались, я поблагодарила полковника Горпищенко, но сказала, что ничего не надо. Девчатам рассказала об этом, они мне посоветовали попросить, чтобы полковник меня в Симферополь отпустил, родителей повидать, что стоит ему машину дать. На второй день, когда он пришел на массаж, снова спросил: «Ну, чего же тебе, курносенькая?» Я попросила помочь повидаться с матерью, он сказал: «Посмотрим». Прошел месяц с того разговора, может, больше, и тут думаю, неужели вспомнит полковник о той моей просьбе. И действительно вспомнил, отправил меня как сопровождающую, мы приехали в Симферополь, сдали психбольного в психиатрическую больницу, я дома пару часов побыла, и назад.

Так мы продолжали учить, как однажды вечером, уже темно было, но никто еще не говорил об обороне города, мы в школе оружия как раз кино смотрели, вдруг отключили свет, и команда: «По местам!» Мы все быстренько побежали, люди военные, как стрела, бывает, летишь, сразу отдали приказ нам, медикам: «Обеспечить батальон перевязочным материалом». Лишнего друг другу не говоришь, все сразу принялись за дело. Нас в школе было 6 фельдшеров: 2 девушки, я и Петрова, и 4 парня — Проша Зарютин, Дедера, Кузьменко, Брюшковский и три врача, начальником санитарной службы был Прохоров, подполковник медицинской службы, старшим врачом — Ересько. Лекарства мы готовили сами, Брюшковский одновременно заведовал аптекой, мы все вместе делали, один раствор, другой порошок, третий мазь. Мы же военные, тут такого, что это-де не мое дело, не проходит, тут у тебя все обязанности, что нужно, то и делаешь. И позже, если нужно где-то госпиталь организовать, то, что фельдшер, что врач, берешь тряпку и делаешь, во время войны не считались мы. Перевязочными материалами мешки заполняли, всегда все упакованное, цивильное, маленькие пакеты, наши ребята мешки быстро набивали. Очень быстро, в течение получаса, из курсантов организовали батальон, и мы всех обеспечили перевязочным материалом. Снова ждем приказов, во дворе темно, это был ноябрь, в конце месяца — прохладно. А потом пришел один краснофлотец и доложил, мы же все время вместе, что требуют в батальон одного фельдшера и врача. Тут же Прохоров назначил в батальон, у каждого из нас уже готова сумка, все там медикаменты, шприцы, специальные колбочки спиртованные, в которых шприцы хранили, ты же не будешь в бою шприц готовить, сразу берешь оттуда, быстренько делаешь укол, также в сумке всегда находился перевязочный материал и ампулы с лекарством. Даже такое положение было: если надо, разрешается делать укол нестерильным шприцем, в крайнем случае, там абсцесс будет, но человек жить останется. Ну вот, названные ушли, потом мы поставили чайник, на костре, потому что газа в здании школы уже не было, холодно, думаем, хоть чай попьем. Сидим, дрожим, никто ничего не знает. Еще один краснофлотец пришел, еще одного фельдшера на выход. Начальник мне сказал: «Ислямова, идите». Я, как полагается, ответила: «Есть!» Взяла свою сумку, выхожу, темно, хоть глаз выколи. Смотрю, стоит машина полковника Горпищенко, в ней находятся начальник снабжения, майор, и комиссар. Я подошла, села с ними, здрасьте-здрасьте, разговора нет, никто не говорит, такое положение. Потом пришел полковник, сел, тронулись. Куда едем, что едем, никто ничего не знает. Батальоны организовались же, их, оказывается, отправили в сторону Инкермана, а мы догнали бойцов на машине, колонна растянулась сильно, моряки, они же не пехотинцы, плохо ходят сравнительно с пехотой. Полковник вышел, так им строго приказ давал, чтобы шагали четко. Тем временем подъехали к нашему НП. Дело в том, что после начала войны мы ждали атаки с воздуха, т. е. думали, что немцы десант высадят, поэтому школа оружия, и связи, и электротехники, каждая имела свой НП, чтобы десант не пропустить, успеть подготовиться отпор дать. До начала обороны днем занимались курсанты, а вечером на объект пешком ходили. Конечно, там также были дежурные, оружие, пулеметы, этих на машинах отвозили, а утром назад оружие уже курсанты несли. Мы как раз подъехали к НП, и полковник мне говорит: «Слезайте, идите в свой медпункт». У нас же тоже медпункт на НП был, каждый день там медик дежурил по очереди, днем пункт не занят, а вечером обязательно кто-то идет туда дежурить. Я пришла в НП, темно, к счастью, ориентировку уже знала, там только санитар сидит, легла на раскладушку и заснула. Утром встала, пришла в санчасть, вижу, что уже начинается эвакуация из города, в том числе и нашей школы, но личный состав остается оборонять Севастополь. Полковник Горпищенко меня вызывает, я подхожу к нему, это был бородатый мужчина, в годах, ему как раз 49 лет исполнилось, день рождения отмечали, торт ему принесли. Он мне говорит: «Доченька, школа эвакуируется на Большую землю (так называли Кавказ, в первую очередь города Новороссийск и Анапа), хочешь, можешь остаться, хочешь, с ними отправляйся». Ну конечно, я говорю, что остаюсь оборонять свой родной город. Из медиков поехал только Прохоров, он в годах был, а Ересько остался, также старшим врачом. Тем временем из личного состава наших школ и из моряков Дунайской флотилии организовали 1-й Севастопольский морской полк, который был сразу направлен на передовые линии. Штаб полка перешел на наш противодесантный НП, после полк разделили на батальоны, на 1-й, 2-й, 3-й и 4-й. Я как фельдшер осталась в штабе, у нас в ведении также находились саперы, размещавшиеся в пос. Дергачи, организовали лазарет при штабе, где врачом была Филоненко Ольга Евдокимовна. Потом начались бои, бои, бои. До конца января 1942 г. немцы уже Верхне-Садовое заняли, приближались к городу, фронт обороны сужался, всего осталось лишь 37 км, но наши их дальше не пустили, усиленно обороняли, плюс через море подкрепление дали. Также по морю и раненых эвакуировали. Но бои были страшные, труп на трупе валялся, такие бои, что в связи с большими потерями наш полк и 8-ю бригаду морской пехоты соединили и реорганизовали в 8-ю бригаду морской пехоты в конце января 1942 г. Нашей бригаде дали много врачей, Кузьменко, еще двоих. Тогда как град сыпались бомбы и снаряды, пулевые раны уже и не считались, во время декабрьского сильного наступления немцев ежедневно падало по 5000–6000 бомб и снарядов, столько раненых, очень много.