Новый Мир ( № 7 2005) - Новый Мир Новый Мир

См. также: “Не хочу брюзжать, но ведь и в самом деле „homo logos” уходит в прошлое. Количество молодых людей, способных включить свой мозг во взаимодействие с книгой, держать в сознании всю систему образов и параллельных уровней восприятия в целом, необходимых для того, чтобы читать… не только „Доктора Фаустуса” Томаса Манна, но и любой нормальный роман, тот же „Тихий Дон”, например, — уменьшается. И это — единственный реальный крупнейший мегатренд, единственная крупнейшая зреющая мировая мегатенденция”, — пишет Сергей Кургинян (“Год 2055-й”. Опыт нелинейного прогнозирования — “Политический класс”, 2005, № 3 <http://www.politklass.ru> ).

Ян Шенкман. Шапка с ушами. — “НГ Ex libris”, 2005, № 13, 14 апреля.

“„Реки” [М., „Махаон”, 2005] — книга для счастливых людей, а счастливый человек не обязательно идиот. „Я в первый раз ощутил себя участником жизни”. Счастье, по Гришковцу, выглядит именно так. Достаточно оглянуться вокруг и чуть-чуть назад, чтобы понять: нам есть за что себя любить и есть чему удивиться, пристально глядя в зеркало. А удивление — чувство, родственное любви. Потому что Бог в деталях, и родина тоже в деталях. „Все наше навсегда”, — как пел Василий Шумов лет двадцать назад. „Я приличный человек, и мне еще можно пожить”, — писал Гришковец в одном из своих монологов. А что вы еще хотите от литературы?”

См. также: Ирина Роднянская, “Жизнь реальна, как рубашка” — “Новый мир”, 2005, № 1.

Асар Эппель. NESTORIA . Поэма. — “Вестник Европы”, 2005, № 13-14.

Когда мои исполнилися сроки,

давно не подпускаемый в пророки

аз, жидовин, пишу я эти строки

и закрываю лавочку свою.

Посвящение: Его Сиятельству графу А. К. Т.

Александр Яковлев. Из флигеля. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 3.

Среди прочего: “Масскультура и время малых тиражей. Не маленьких, но малых. Разница — в адресации. В адресации избранным”.

Составитель Андрей Василевский (http://avvas.photofile.ru).

“Арион”, “Вопросы истории”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”, “Октябрь”

Владимир Алейников. Пир. — “Знамя”, 2005, № 3 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

“На протяжении нескольких лет я работаю над большой серией книг о минувшей эпохе, о творческих людях этой эпохи, моих друзьях, добрых знакомых, достойных представителях отечественной культуры, считавшейся ранее неофициальной, запретной. Общее название серии — „Отзывчивая среда”. Удивительно точно сказал Чаадаев: „Слово звучит лишь в отзывчивой среде”. Такая среда у нас — была. И она всегда отзывалась на звучащее слово. Время было не только трагическим. Было оно — орфическим. Речь — выжила. К сожалению, живы далеко не все из моих товарищей, соратников, современников. Чудом, возможно, я уцелел. И поэтому долг мой — рассказать о том, что знаю, пожалуй, ныне лишь я один. Помню я множество историй о каждом из тех, с кем вместе когда-то создавали мы „другую литературу”, „другое искусство”.

Все книги взаимосвязаны и образуют единое целое. Жанр их трудно определить. Это синтез нескольких жанров с естественной для меня полифонией, долгим дыханием и свободным ассоциативным построением. „Пир” — одна из этих книг”.

Тут Довлатов, Зверев, Венедикт Ерофеев, Леонид Губанов и все-все-все.

Владимир Дмитриевич Алейников был первым в моей жизни “живым” писателем, к которому я пришел домой. Помню и его рассказы, и чтение стихов, и памятливость.

Алексей Алехин. Стихи. — “Арион”, 2005, № 1 <http://www. arion.ru>.

“Зверинец слов” здесь — плотная и энергичная аллюзия на Хлебникова, джаз на тему. “…Где грустно смотрит абевега …”

Ближе к концу появляется и сам Велимир. И не один:

“…Где Хлебников ловит наволочкой красную бабочку бобэоби .

А Чухонцев идет припрыгивающей походкой к выходу, с фифией-птичкой на плече”.

Максим Амелин. Загрубелый воздух. Стихи. — “Октябрь”, 2005, № 3 <http://magazines.russ.ru/October>.

.........................................

Ныне в небрежении великом

волшебства словесного балласт, —

землю нечленораздельным криком

оглашают, кто во что горазд,

точного заложники расчета,

соль из капель добывая пота.

Жертва единятся и палач

в противостоянии нетвердом,

полусмех блуждает, полуплач

по довольством искаженным мордам, —

ни тиран не страшен никому,

ни рекущий поперек ему.

Наталья Аришина. Всего, быть может, полчаса… — “Дружба народов”, 2005, № 4 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.

“Пейзажик с полем и погостом / молчит, чуть-чуть повеселев. / Большим болезненным наростом / торчит подворье меж дерев. // Кого, однако, на свободу / электропоезд выносил? / Уже на дикую природу / не хватит времени и сил. // Смотревшая на вещи просто, / заглядывай и в небеса, / коль до ближайшего погоста / всего, быть может, полчаса”.

Это, я догадываюсь, Переделкино “описано”; и подборка Аришиной начинается со стихотворения, названного именем поселка, с эпиграфом из Пастернака. Я что-то никак не пойму: как же это нам “и в небеса заглядывать”, коли подворье патриаршее такое “большое” да “болезненное”, коли нарост такой. Или оно так неудачно, на ваш взгляд, расширяется: второй храм, семинария, хозяйственные постройки? Неужели “пейзажик с полем и погостом”, описанный, кстати, лежащим здесь великим поэтом, так уж портит? Тут, знаете, уважаемая Н. А., думаю, главным образом все-таки молятся именно небесам. И за упокой душ тоже. И после нас с вами, иногда “заглядывающих в небеса”, надеюсь, будут молиться. А про само подворье, которое так “болезненно” “торчит”, будет время, посмотрите в статье Сергея Авдеенко “Требуются одинокие верующие” (“Русский Newsweek”, 2005, № 16, 1 — 15 мая). Корреспондент издания пять дней пожил, поработал здесь как в “горячей точке” в дни Великого поста — и ничего, не заболел, даже в весе прибавил. И хорошо ему, светскому человеку, тут, оказывается, было: “…а в сотне метров от подворья, чуть вниз по косогору, начинается кладбище, где лежат мои атеисты-родители. Почему-то мне приятно, что могилы их — недалеко от храма”.

Дмитрий Бак. Третий берег (о стихах Олеси Николаевой). — “Арион”, 2005, № 1.

Фундаментальное, местами — философское и психологическое исследование, начиная с первой книги поэтессы и до зрелых стихов. “Истории и притчи Олеси Николаевой”. Вот кода:

“К чему сочинять стихи, если нарушен закон их восприятия, понимания? Если раскрытые наугад заведомо великие поэтические строки больше не находят отклика? Дело более не в невыразимости поэтического чувства по Жуковскому и не в неизреченности поэтической мысли по Тютчеву. Поэтическая эмоция и ее первоисточник — разноприродны, разновидны и разностильны. Непонимание и недопонимание не так уж и страшны. В худшем случае — это трагедия, то есть нечто наполненное очевидным смыслом. Гораздо страшнее — произвольность и непредсказуемость возможных пониманий. <…> Николаева делает свое искусство в присутствии конца искусства, с оглядкой на него, с желанием достучаться именно до тех многих, кто иного исхода для поэзии и не видит. Эта оглядка — не украдкой, а в открытую — чтобы услышали не единомышленники и почитатели, а люди, мыслящие совершенно иначе. Вот в чем состоит ее упорное и упрямое наставление в эпоху, когда притчи и аллегории никак не в чести”.

Павел Басинский. Сирота казанская. — “Октябрь”, 2005, № 2.

Эта горькая проза о том, кто со дна оттолкнулся шестом. Или так: про Алексея (и Максима) . Их жизнь была невыносима. Догадались?

Андрей Битов. О пустом столе. Из цикла устных эссе. — “Октябрь”, 2005, № 3.

Эссе записала Анна Цветкова 25 ноября 2004 года.

“Мои тексты либо невозможно прочесть, либо можно прочесть именно так, как я написал. Своему читателю я заранее не отказываю в одном — в уважении. Каким способом я его уважаю? Самодовольным. Тем, что он поймет, что я говорю. Лучшее, что может сказать читатель, — „за меня выразили мое”, то, что я чувствую, понимаю, только сказать не мог. Мы выражаем только слабые тени того, что подумали. <…>