Политические сочинения. Том I. Личность и государство - Герберт Спенсер

человеческим умом, а между обществом и человеческим телом. Во вступлении к сочинению, которое развивает ему мысль, он пишет: «Ибо искусством созидается великий Левиафан, называемый Государством, по-латыни Civitas, который есть не что иное, как искусственный человек, но большего роста и большей силы, нежели природный человек, для обороны и охранения которого он предназначается; верховная власть в нем есть искусственная душа как начало, сообщающее жизнь и движение всему телу; судьи и другие судебные и исполнительные сановники суть искусственные сочленения; награды и наказания, которыми прикрепляются к верховной власти члены и сочленения и побуждаются к исполнению своей обязанности, суть нервы, исправляющие такую же должность в природном теле; имущество и богатство всех остальных членов суть сила; saluspopuli, благо народа, равносильно назначению в человеке; советники, которыми приводится народу на ум все, что ему нужно знать, – суть память; правосудие и закон суть искусственные разум и воля; согласие – здоровье; мятеж – болезнь; междоусобная война – смерть».

И Гоббс доводит это сравнение до того, что помещает в своей книге наглядный рисунок Левиафана – огромной фигуры в человеческом образе, туловище и члены которого составлены из множества людей. Заметив, что эти различные сходства, проведенные Платоном и Гоббсом, уничтожают одно другое (как представляющие полнейшее разногласие между собою), можно все-таки сказать, что в целом параллель Гоббса вернее. Но и она полна несообразностей. Если верховная власть есть душа политического тела, то каким образом судьи, т. е. лица, облеченные частью этой власти, могут быть сравнены с сочленениями? Или каким образом три умственные функции: память, разум и воля – могут быть поставлены в соответствие: первая – с советниками, т. е. с известным разрядом должностных лиц, а прочие две – с правосудием и законами, т. е. уже не с людьми, а с отвлеченными понятиями? Если судьи представляют искусственные сочленения общества, то каким же образом награды и наказания могут быть нервами? Представителями нервов тоже должен быть какой-нибудь разряд людей. Награды и наказания в обществах, как и в отдельных личностях, должны быть условиями нервов, а не самими нервами.

Но главные ошибки в сравнениях, проведенных Платоном и Гоббсом, лежат гораздо глубже. Оба мыслителя принимают своей исходной точкой положение, что организация общества может быть сравнима не с организацией живого тела вообще, но с организацией живого человеческого тела в особенности. Нет никаких данных такого положения. Оно вовсе не вытекает из сущности доводов; это просто одна из тех фантазий, которые обыкновенно являются примешанными к истинам, открываемым на первых ступенях мышления. Еще ошибочнее оказываются эти понятия в том отношении, что они принимают общество за искусственное построение. Образцовая республика Платона – его идеал здорового политического тела – основана на искусственном составлении ее людьми, точь-в-точь таким способом, каким составляются, например, часы; и Платон, очевидно, представляет себе, что все общества имеют такое происхождение. Этот же взгляд вполне определенно высказан Гоббсом. «Ибо, – говорит он, – искусством созидается великий Левиафан, называемый Государством». Он заходит даже так далеко, что сравнивает предполагаемый социальный договор, из которого внезапно возникает общество, с сотворением человека божественной волей. Таким образом оба мыслителя впадают в крайнюю несостоятельность и считают общину в устройстве своем подобной человеческому существу и в то же время произведенной таким же способом, как искусственный механизм; они смотрят на нее в области природы как на организм, в области же истории – как на машину.

Но при всех своих погрешностях эти умозрения имеют весьма важное значение. Уже одно то, что подобные параллели, хотя и грубо очерченные, были проведены Платоном, Гоббсом и многими другими, дает повод подозревать, что существует какая-то аналогия. Несостоятельность отдельных пунктов сравнений, приведенная выше, не служит основанием для отрицания самой сущности аналогии, потому что первые идеи обыкновенно бывают только смутным очерком истины. При отсутствии обширных обобщений биологии было, как мы уже сказали, невозможно проследить истинные соотношения социальных организаций с организациями другого разряда. Мы ставим себе задачей показать здесь те аналогии, которые раскрывает нам в этом отношении новейшая наука.

Начнем с краткого изложения пунктов сходства и пунктов различия. Общества сходятся с индивидуальными организмами в четырех выдающихся особенностях.

1) В том, что, начинаясь соединением небольшого числа частей, они нечувствительно увеличиваются в объеме до такой степени, что некоторые из них наконец достигают размера, в десять тысяч раз большего, нежели их первоначальный размер.

2) В том, что, имея вначале до того простое строение, что массу их можно бы считать совершенно бесстройной, они принимают по мере возрастания своего все более и более сложное строение.

3) В том, что, хотя в первоначальном неразвитом их состоянии почти не существует взаимной зависимости частей, части эти постепенно приобретают взаимную зависимость, которая наконец делается так велика, что жизнь и деятельность каждой части обусловливаются жизнью и деятельностью прочих частей.

4) В том, что жизнь и развитие общества независимы от жизни и развития какой-либо из составляющих его единиц и гораздо продолжительнее существования этих единиц, так как они рождаются, развиваются, действуют, воспроизводятся и умирают каждая сама по себе, между тем как политическое тело, состоящее из них, переживает одно поколение за другим, увеличиваясь в массе своей, совершенствуясь в своем строении и в деятельности своих отправлений.

Эти четыре параллельные черты тем более покажутся нам значительными, чем более мы будем вдумываться в них. Пункты же, в которых общества сходятся с индивидуальными организмами, представляют в то же время и пункты, в которых различные индивидуальные организмы сходятся между собой и расходятся со всеми другими вещами. В продолжение своего существования каждое растение и животное увеличивается в массе таким способом, подобия которому не представляют неорганические предметы: даже такие неорганические предметы, как кристаллы, которые также образуются путем возрастания, не представляют нам такого определенного соотношения между возрастанием и существованием, как живые организмы. Правильный, прогрессивный переход от простого к сложному, проявляемый политическими телами наравне со всеми живыми телами, составляет характеристическую черту, отличающую живые тела от неодушевленных тел, среди которых они вращаются. Та взаимная функциональная зависимость частей, которая обнаруживается в животных и растениях едва ли не менее явно, нежели в нациях, не имеет ни в какой другой области ничего себе соответственного. И ни в каком сложном теле, кроме органического и социального, нет этого беспрерывного выбывания и замены частей при продолжающейся ненарушимости целого. Кроме того что общества и организмы сходны между собой в этих особенностях, отличающих их от других вещей[124], высшие формы общества, равно как и высшие организмы, проявляют эти особенности в наиболее высокой степени. Мы видим, что низшие животные даже и приблизительно не достигают размеров