Вельяминовы. Начало пути. Книга 3 - Нелли Шульман

Майкл поднялся, и, отряхнув черный плащ, пробормотал:

— Хоть бы этот мерзавец в Картахене себе голову сложил, все легче было бы. Еще и девка эта, сестра так называемая, отродье шлюхи, — с ней тоже что-то делать придется. Ладно, сначала деньги, а потом — все остальное.

— А денег надо много — года через два я уже на запад двинусь, с верными мне людьми. И так уже я им внушаю, на каждой проповеди, что тут нет благодати — тут разврат и бесчестная жизнь, только там, в земле обетованной, мы обретем спокойствие и праведность. Ну, они, конечно, тоже мне свои сбережения принесут — я ведь пастырь, глава церкви, и должен распоряжаться всем имуществом. Вот и буду, — он усмехнулся.

На вершине небольшого холма завывал ветер. Майкл пристроил заступ поудобнее, и, оглянувшись, сказал:

— Дорогой папа Библию знал назубок, конечно. «А теперь она пересажена в пустыню, в землю сухую и жаждущую, — прочел Майкл слова на полях карты, написанные тем же четким, красивым почерком. «И вышел огонь из ствола ветвей ее, пожрал плоды ее, и не осталось на ней ветвей крепких». А вот и она, — священник улыбнулся, увидев обгорелое, расколотое молнией дерево, что возвышалось среди серого, поросшего высохшей травой песка.

Майкл посмотрел на небо — на западе, над континентом, собиралась темно-лиловая, мощная, набухшая грозой туча. Ветер стал еще сильнее, и священник подумал:

— Придется класть парус в галфвинд на обратном пути, иначе отнесет далеко на север. Все, что привезу, оставлю у себя в кабинете, Мэри туда и ходить не смеет, а уж тем более — Энни. Когда Мэри умрет, я на ней женюсь, ну там, на западе, конечно. И разрешу мужчинам брать несколько жен — у меня тогда отбоя от неофитов не будет, — он чуть усмехнулся.

— Сам тоже возьму, разумеется, пять, или даже больше. Мне надо много детей, — он рассмеялся и стал спускаться вниз, к дереву — черному, вздымающему потрескавшиеся ветви вверх, в темно-серое, холодное небо.

Земля была легкой и сыпучей, и вскоре заступ ударился о крышку шкатулки — старое, тяжелое серебро тускло блестело из ямы. Майкл наклонился, тяжело дыша, и почувствовал, как покраснело его лицо. «Не думай, — жестко велел он себе. «Не смей думать об этом, они развратники, прелюбодеи, они будут гореть в аду!».

Высокая, стройная женщина в шуршащем шелке протянула руку и весело сказала:

«Здравствуйте, кузен Майкл! Вы меня не знаете, я ваша свояченица, Полли, сестра Мэри.

Полина Говард, вдовствующая графиня Ноттингем. А это мой сын, Александр Филипп».

Высокий, темноволосый мальчик вежливо сказал: «Рад знакомству, дядя Майкл».

— Будь ты проклята, — злобно подумал священник, глядя на красивое, смуглое лицо, на темно-красные губы, на густые, прикрытые кружевным чепцом волосы. «Плод насилия, убийца мамочки». У женщины были огромные, черные, в золотистых искорках глаза, и длинные, пышные ресницы. «Такие у мамочки были, — Майкл вдруг вспомнил мягкие руки, запах свежего хлеба, и незаметно вдохнул воздух — от женщины пахло розами.

— А вы тут хорошо укрепились, — одобрительно сказал Ник, рассматривая высокую, мощную ограду поселения. Коричневая вода реки сверкала под теплым, августовским солнцем.

— И гавань отличная, глубокая, от ветра есть защита. Кузина Полли два года жила на севере, в этом французском поселении, Порт-Рояль, ей надо выступить перед советом, рассказать о планах тамошних колонистов».

Ребенок переминался с ноги на ногу, и мать сказала: «Ты беги, Александр, в наши комнаты, начинай раскладываться, я потом приду».

Мальчик поклонился, и, когда дверь за ним закрылась, Майкл холодно сказал: «Женщинам запрещено выступать публично, тем более на заседаниях совета поселения. Это идет вразрез с учением церкви».

— Какая чушь! — темная, тонкая бровь взлетела вверх. «Или я выступлю, или ваш Джеймстаун будет расстрелян французскими кораблями, дорогой кузен. Так что выбирайте, — она сладко улыбнулась.

Ник все стоял, глядя в окно, а потом, засунув руки в карманы, повернувшись, жестко велел:

— Вот что, дорогой брат, не лезь туда, куда тебя не звали. Я не учу тебя, как проповедовать, а ты не учи меня — как воевать. Кузина Полли знает то, что никто тут не знает, и я тебе говорю, — пусть совет ее выслушает, если вы не хотите, чтобы сюда явились французы».

— Хорошо, — Майкл вздохнул. «Только у нас не принято, — он окинул взглядом пышную, цвета старой бронзы, шелковую юбку, — одеваться вызывающе».

— Как хочу, так и одеваюсь, — отрезала Полли. «Но не беспокойтесь, кузен, у меня есть платья для церкви — в Порт-Рояле у нас тоже был священник, и служили мессы».

Майкл отшатнулся. «Католические? — испуганно спросил он.

— Разумеется, — удивилась женщина. «Я и венчалась в католической церкви, — ну, во второй раз, понятное дело, так надо было по работе. Александра же крестил его Святейшество папа Климент».

— Ты так не бледней, — смеясь, посоветовал ему брат. «Я тоже в Картахене не капитаном Николасом Кроу буду».

— А где Мэри? — озираясь, озабоченно спросила Полли. «И где моя племянница, Энни? С ними все хорошо?».

— Энни сейчас убирается в церкви, — холодно сказал Майкл, — а Мэри заболела. «Речная лихорадка, я сам за ней ухаживаю. Она заразна, кузина Полли, но дня через три Мэри уже встанет на ноги, и вы с ней увидитесь».

— Да, — подумал тогда Майкл, — дня через три у нее уже сойдут синяки с лица. Что под одеждой, — неважно, все равно не видно. Дрянь, мерзавка, без моего разрешения пригласила этих индианок, — некрещеных тварей, — в дом, все тут осквернила. Хорошо, что я вовремя пришел».

Вечером он поднялся к жене, и сказал: «Приехала твоя сестра, Полли, и племянник, Александр. Их мой брат привез, они тут будут до весны. Если ты, Мэри, больше не будешь выходить из моей воли, я тебе не буду запрещать с ними видеться».

Жена посмотрела на него запухшими, подбитыми лазоревыми глазами, и медленно кивнула.

«Как Энни? — тихо спросила она.

Майкл, не отвечая, посмотрел на нее, — внимательно. «Мне больно, — прошептала жена. «Ты же мне ребро сломал, Майкл. Пожалуйста, не надо. Мне больно. Я ведь ношу, это твое дитя, Майкл, ну зачем ты так?».

— Ну! — только и сказал он. Мэри покорно отодвинула одеяло и подняла рубашку до пояса.

Почувствовав его, она чуть слышно, болезненно застонала, и, отвернув голову, тихо заплакала.

— Энни хорошо, — сказал он, застегиваясь, целуя ее в холодную щеку. «Я пойду, принесу тебе поесть, сделаю примочку и потом почитаю тебе из Евангелий. Хорошо, милая?»

— Спасибо, — она так и смотрела в окно, на яркое, жаркое, синее небо. «Спасибо, Майкл».