Лазарев. И Антарктида, и Наварин - Иван Фирсов

На добычу выходили днем и ночью. Нападали на купцов стремительно, из ружей сперва били людей на верхней палубе, потом бросались с кинжалами на абордаж. Местные племена абхезов слыли стойкими бойцами.

Лазарев отрядил для десантирования четыре фрегата, корветы, бриги, всего одиннадцать кораблей. Десант корабли принимали в Сухум-кале. Он был солидный — четыре батальона егерского полка, грузинские милиционеры и десять пушек. Всего около четырех тысяч человек. Грузились всю ночь.

За погрузкой войск и артиллерии следили два генерала с юта флагманского фрегата. Командир отдельного корпуса Григорий Розен и его начальник штаба Вольховский.

Розен был кадровым военным. Второй вышел из лицеистов, как его прозвали, «Суворчик», первый золотой медалист первого выпуска, приятель Пушкина и Матюшкина. С Матюшкиным он виделся однажды, тот ему изредка писал из Севастополя.

Непросто сложилась служба Вольховского после 14 декабря. Состоял он членом «Союза спасения» и «Союза благоденствия». Не раз участвовал в совещаниях декабристов. Вызволил его генерал Дибич, поручился за него. Где только не был. На Кавказе, в Тегеране, Египте, Польше. Шестой год опять на Кавказе, провел четыре экспедиции…

С плотов на фрегат поднимали талями орудия, по трапу, неловко карабкаясь, взбиралась пехота с ружьями, амуницией. На палубу выпрыгнул сухопарый, в черкеске, круглолицый, усатый прапорщик, крикнул:

— Шевелись, братцы, фрегат вас в гости приглашает!

Едва заслышав знакомый голос, Вольховский в темноте не спеша направился к трапу. Розен скосил глаза: «Опять этот бузотер Марлинский».

Вольховский подождал, пока полурота поднимется на борт, вполголоса заговорил:

— Александр, ты, слышь, не ерепенься, под пули не бросайся.

— Мне никак нельзя особо рисковать, ваше превосходительство, — погладив усы, с ухмылкой ответил Бестужев[93], — надобно сначала «Георгия» дождаться. Ну, а ежели что, нас, Бестужевых, на свете немало, от Ильменя до Байкала, есть кому родословную продолжить…

Четырех братьев Бестужевых судили по разным разрядам, но сослали всех в Сибирь. Средний брат, Александр, когда-то служил юнкером в лейб-гвардии драгунском полку. Эскадрон квартировал в Марли под Петергофом. Когда начал печататься, взял и псевдоним Марлинский. Десять лет служит в Кавказском корпусе. Надзор за ним оставался. Песни его распевали в полках и даже матросы. Новороссийский генерал-губернатор граф Воронцов просил Бенкендорфа ходатайствовать за него перед царем. Николай на докладной написал коротко: «Не Бестужеву с пользой заниматься словесностью: он должен служить там, где сие возможно без вреда для службы».

Государь отменно помнил всех заговорщиков, мысливших извести императора и весь царствующий дом.

С царской резолюцией не особенно считался Вольховский, к тому же Бестужеву благоволили Раевские. Да и служил он за совесть, пулям не кланялся. Вольховский произвел его в прапорщики, представил к «Георгию»…

Три дня лавировал отряд при слабом ветре вдали от берегов и 7 июня внезапно появился у Адлера. Измерив глубины, корабли подошли на пушечный выстрел, и корабельные орудия открыли ураганный огонь картечью по укреплениям. Тем временем на шлюпки и барказы быстро и споро погрузили войска. Высадкой командовал капитан-лейтенант Путятин, а в первом броске на берег устремились пятьсот матросов во главе с капитан-лейтенантом Кутровым. Горцы не выдержали шквала корабельной артиллерии, отошли в лес. Первую волну десантников встретил ружейный огонь. Используя как прикрытие густой кустарник, черкесы ползком приблизились к передовой цепи, но их отбросили егеря и сами рванулись в атаку, преследуя неприятеля. Неожиданно на просеке егеря попали в засаду. Сотни горцев с гиканьем бросились на них врукопашную с саблями и кинжалами. Бестужев прикрывал отход, две пули в грудь свалили его с ног, а налетевшие черкесы изрубили на куски. Солдаты отступили, унося раненых и убитых… На отвоеванном плацдарме установили пушки, разбили лагерь, начали строить укрепления. Корабельный состав сработал на славу. «Удачным действием нашей артиллерии, — рапортовал Лазарев Меншикову, — горцы были вытеснены из земляных завалов и опушки ближайшего леса, тогда те гребные суда все вдруг двинулись к берегу противу фрегата «Архипелаг», производя из орудий с сего фрегата сильный огонь; в сие время, дабы более обезопасить высадку, продолжали обстреливать с судов окрестности той части берега, куда гребные суда приставали».

Похвально отозвался военному министру Чернышеву о действиях моряков и командир отдельного Кавказского корпуса: «Я в полной мере считаю себя обязанным главному начальнику Черноморского флота… при высадке моей на мысе Адлер под прикрытием весьма успешно действовавшей морской артиллерии. Сверх того, считаю долгом свидетельствовать о рвении и усердии не токмо командиров военных судов, но и всех прочих морских штаб- и обер-офицеров, старавшихся во всех случаях предупреждать наималейшие в чем-либо затруднения и способствовать спокойствию сухопутных войск, что в особенности доказывается попечением, какое было принято о раненых на всех тех судах, на кои они свезены были; морские же нижние чины не только не считали для себя тягостными труды, которым они подвергались, но, напротив того, изъявили даже сожаление, что они не могли в полном своем числе участвовать с храбрыми солдатами Кавказского корпуса в сражении против горцев на материке».

Не обошлось без убитых — четыре офицера, одиннадцать нижних чинов, безвозвратные потери.

На следующий день отслужили панихиду по убиенным. Вольховский, не стыдясь слез, первым бросил горсть земли в братскую могилу. В наскоро сколоченных на фрегатах гробах хоронили погибших. Среди них не было прапорщика Александра Бестужева-Марлинского. Его тело так и не нашли…

Спустя две недели в корпус поступило высочайшее повеление о наградах отличившимся. Значился там и Александр Бестужев, удостоенный Георгиевского креста. Только теперь он был ему ни к чему. Его вечный покой все равно бы оберегал крест деревянный над последним прибежищем убитых.

Успех первого десанта показал четкую организацию и умелость моряков. На следующий год император приказал командиру 5-го корпуса осваивать побережье только «решительно морем, распорядясь по личному уговору с генерал-адъютантом Лазаревым».

Готовил предстоящие операции Лазарев с новым начальником штаба контр-адмиралом Хрущевым. Оторванность штаба флота в Николаеве от Главной базы давно заботила Лазарева. Он просил перевести командование флотом в Севастополь, соединить воедино командующего и его главную ударную силу — корабли. Однако в Петербурге отнеслись к этому прохладно, отмалчивались.

Лазарев разрывался на части, старался как можно чаще находиться в Севастополе на эскадре. Но в Николаев то и дело шли депеши из столицы, Константинополя, Кавказа. Поэтому в Севастополе должен постоянно находиться его боевой заместитель, близкий по духу и замыслам человек, способный точно и вовремя их осуществить. Таким человеком был Авинов. По просьбе Лазарева его-то и назначили командиром Севастопольского порта, которому была подчинена Черноморская эскадра.

Теперь Лазарев всегда, бывая в Севастополе, останавливался у него. Работали всю зиму, задерживались допоздна.

— В следующую кампанию для нужд десанта составим две эскадры. Сухумскую под команду контр-адмирала Артюкова и Геленджикскую под команду вице-адмирала Уманца. — Лазарев показал на карте предполагаемые места высадки — Цемес, Сочи, Туапсе, Шапсухо.

Авинов прикинул что-то в уме.

— Восемь тысяч человек одними судами эскадры не поднять. Видимо, фрахтовать купцов надобно.

— И то правильно. Подумай, просчитай, сколько понадобится, и посылай без промедления толкового офицера, хотя бы Серебрякова, в Одессу. Кстати, мы об этом уже толковали с Раевским в Алупке.

Зимой по приглашению Лазарева в Алупку приезжал начальник Черноморской береговой линии генерал-майор Николай Раевский. Как-то сразу они пришлись по душе друг другу, сошлись очень близко, и дружеские отношения сохранились на всю жизнь.

Через три недели Раевский, узнав, что Лазарев сам собирается возглавить высадку десанта у Туапсе, прислал ему теплое письмо.

— Николай Николаевич просится под мою команду, — сказал он Авинову, прочитав письмо, — надобно все по-доброму сделать, чтобы армейцам показать флотскую выучку.

В ответ Раевскому сообщил: «Благодарю вас за лестное для меня желание находиться под моим начальством, но это слишком много, — начальником вашим я не буду, а постараюсь быть ревностнейшим вашим сотрудником и содействовать вам всеми имеющимися у меня средствами к выполнению возложенных на вас поручений. С эскадрой я надеюсь прибыть в Керченский пролив около 25-го сего месяца, а может быть, день или два ранее — и тогда я буду иметь удовольствие познакомиться с вами покороче и переговорить о предстоящих действиях наших поподробнее».