Занимательная механика - Вадим Панов

Очкарик поднялся на ноги. Он знал, что издает отвратительный запах, ему был неприятен привкус во рту, однако в первую очередь следовало оглядеться.

По-настоящему. Внимательно.

К картине, которую помнил Федор, добавились четыре трупа: два у основания лестницы, один на ступенях, один наверху, у двери. Черная форма, черные маски, короткие автоматы. Люди Шипилова? А кто же еще?

— Стреляли по нам из вентиляции, — сообщил старик. — Их тоже убили. И еще тех, кто все это затеял. Они никого не щадят.

— Гончар? Проказа?

— Три Палача, — ответил Оружейник. — Самые плохие обитатели этого города.

— Что за твари? Искусники?

— Призраки. Гончар умеет их вызывать.

Старик снова закашлял, застонал. Серафим тоскливо взвыл. Судя по всему, Оружейнику оставалось недолго.

— Хочешь воды?

— Ну ее к черту!

— Как скажешь. — Волков уселся рядом, подумал и признался: — Я знал о засаде.

— Ты ведь Собиратель Тайн, — слабо улыбнулся старик.

— Это я вас подставил.

— Надеюсь, у тебя был повод.

Он умирал, а потому имел право знать правду.

— Механикус помогает моему другу, и я не хочу, чтобы Гончар добрался до них, — произнес Федор, глядя старику в глаза. — Надеялся свести Механикуса и Гончара здесь, чтобы они выяснили отношения вдали от посторонних, но не получилось.

— Не оправдывайся. Оправдания придумали бездельники и трусы. А мы делаем то, что считаем нужным. И отвечаем за это.

— Я не оправдываюсь. Просто говорю, что еще ничего не закончилось.

— А-а… — Оружейник вновь погладил Серафима. Жест показался Волкову слабее предыдущих. Рука едва поднялась.

— Знаешь, Собиратель, ты мне никогда не нравился.

— Почему?

— Тайны… Иногда их лучше оставлять обладателям. Не лезть в душу.

— Я ловлю преступников.

— Не всегда, Собиратель, не всегда. Бывает, ты ломаешь жизни.

— Я делаю то, что считаю нужным. И отвечаю за это.

— Молодец, — с издевкой похвалил Волкова старик. — Быстро учишься.

— Стараюсь.

— Так вот… ты мне не нравился и не нравишься. И вряд ли мы успеем подружиться.

— Это точно.

Оружейник, недовольный тем, что его перебили, тяжело вздохнул:

— Нет, не нравишься.

— Ну и ладно. Не нравлюсь и не нравлюсь. Все равно на ту сторону мне тебя провожать.

Очкарик не собирался уходить, считал, что бросать Оружейника в этот момент неправильно, не по-человечески. А старик, в свою очередь, не настаивал. Не прогонял. И следующая его фраза объяснила почему.

— Собиратель, позаботься о Серафиме, а? Один он пропадет.

Тойтерьер перевел взгляд на Волкова. Не жалобный взгляд, не умоляющий. Взгляд существа, которое вынуждено делать нечто неприятное.

— Хорошо, — буркнул Федор. — Согласен.

— Никогда не спеши соглашаться, — заметил Оружейник. — Я еще не заплатил.

— Да я и так его возьму. Не бросать же?

— Но плату мою прими. — Старик пристально посмотрел Волкову в глаза. — Запоминай. Собиратель, повторить я вряд ли успею…

— Надо же, у него есть сын и жена. — Проказа посмотрела на взятую с книжной полки фотографию. — А он спит с соседкой. Молодец.

— Жена умерла, — буркнул Гончар.

— А… — Девушка прошлась по комнате. — Все равно молодец.

И бросила фотографию на пол.

— Переспала с ним?

— Ревнуешь?

— Интересуюсь.

— Ну, раз интересуешься — да, переспала.

— И как?

— Ничего особенного.

Гончар плюхнулся на диван, положил ногу на ногу и с улыбкой посмотрел на Проказу.

— Ты все больше и больше становишься похожей на мужчину.

— Чем же?

— Какая беда в том, что он тебе отказал? Может, он испугался? В любом случае, тебя это ничуть не унижает.

— Неужели? — угрюмо спросила Проказа.

Судя по всему, у нее был собственный взгляд на подобные вещи.

— Тебя хотят все, — убежденно произнес Гончар. — А не хотят слабаки и козлы. Вот так.

— Ты не слабак?

— Я?

Девушка плавно опустилась на колени Гончара, положила руки на его плечи. В черных глазах вспыхнули озорные огоньки.

— Ты.

Он провел ладонями по бедрам Проказы.

— Не думаю, что сейчас подходящий момент…

— Ты слабак или козел?

— Я сижу в засаде и жду, когда Собиратель Тайн явится домой. Я должен быть готов в любой момент…

— Я чувствую, что ты готов, — тихо рассмеялась Проказа. Ее губы оказались совсем рядом с губами Гончара. — Неужели мы так и будем сидеть, скучая в ожидании?

Он запустил пальцы в ее волосы, на пару миллиметров приблизил лицо девушки к себе.

— Мы…

И вздрогнул от неожиданности: в дверь позвонили.

Звонить Очкарику Яша не стал. Честно признался себе, что не сможет попросить друга о встрече, не наберется смелости, промямлит что-нибудь невразумительное, может, даже извинится за резкость, но о встрече не договорится.

А она должна состояться!

Он должен извиниться, глядя Федьке в глаза. Извиниться за все. Должен показать, что тот выпендрежный урод, каким он был последние годы, умер, и скоро его образ сотрется из памяти. Навсегда сотрется. Должен показать, что Яша Рыжков вернулся. Тот самый Яша, которого друзья спасали все это время.

И еще он должен сказать спасибо. Сначала Федьке, а потом всем остальным.

Он должен. Лично.

И поэтому Рыжков не стал звонить Очкарику. Купил в магазине четыре бутылки пива, два пакетика соленых орешков и пришел к Волкову домой. По расчетам Яши, Федор как раз должен был вернуться со службы, но если его нет, то ничего страшного — можно зайти позже. Или подождать на лестничных ступеньках, как в детстве. Подождать друга из этого самого детства и извиниться перед ним.

Главное — он решился.

— Ты кто такой?

— А вы?

Черноволосая женщина, гибкая, сильная, грубо надавила локтем, и Яша скривился от боли.

— Твое дело отвечать, заморыш, понял?

— Это волковский приятель, — сообщил копающийся в пакете Рыжкова Гончар. — Пиво принес.

— Я…

— Ты мне не ответил, заморыш! Ты понял свою задачу?

— Да, — прохрипел Яша.

— Назови ее!

— Я должен отвечать вам.

— Правильно!

Проказа ослабила хватку, позволяя Рыжкову распрямиться, но тут же втолкнула его в гостиную и резко ударила в грудь, буквально швырнув на диван. И тут же — когда успела, ведь мгновение назад в ее руках ничего не было! — в подбородок Яши уперся ствол пистолета.

— Пасть не разевай, придурок, понял? Орать не вздумай! Пристрелю, как щенка, понял?

— Понял.

— У меня пушка с глушителем, никто и не чухнетея, понял? Мы спокойно уйдем, а ты останешься. Понял?