Где живет счастье - Джоджо Мойес

До свидания, дорогая, мысленно сказала она, увидев впереди дверь ресторана; высокие каблучки громко цокали по каменной плитке пола. Я вернусь за тобой, когда дела наладятся. Обещаю.

Да, что ни делается, все к лучшему.

– Неужели ты даже не хочешь сказать «до свидания»? – донесся до нее голос Дугласа.

И Афина, чувствуя, как ее решительность тает прямо на глазах, побежала что было сил.

Никогда такого не видела, уже позже рассказывала гардеробщица сомелье. Эта высокомерная девица, та самая, черноволосая, завернула за угол, села на тротуар и разрыдалась так, что у нее, казалось, вот-вот разорвется сердце. Гардеробщица видела ее, когда выходила подышать свежим воздухом. Сидела съежившись у стены и выла, точно собака. Не обращая внимания на прохожих.

– Уж я бы точно сумел ее развеселить, – похотливо ухмыльнулся сомелье, а гардеробщица с наигранным отчаянием покачала головой и ушла к своим пальто.

Когда она вернулась, Тони лежал на кровати. Впрочем, ничего удивительного, хотя вечер еще не наступил: в тесной комнатушке не на что было присесть. Они попросили у квартирной хозяйки стул, рассчитывая втиснуть его в свободное пространство возле окна, но хозяйка сурово ответила, что они и так задержали квартплату на две недели, да и вообще у них на одного человека больше, чем оговорено, тогда с какого перепугу она должна обеспечивать их дополнительной мебелью, а?

Афина вошла в комнату. Тони резко открыл глаза, словно до того крепко спал, и сразу сел на кровати, растерянно моргая и вглядываясь в ее лицо. В комнате пахло затхлостью: уже несколько недель они не могли отнести постельное белье в прачечную-автомат, а окно плохо открывалось, практически не впуская внутрь свежий воздух. Она смотрела, как он широкими ладонями приглаживает волосы.

– Ну как? – спросил он.

Она не могла говорить. Просто молча подошла к кровати и, даже не потрудившись убрать газету с жеваного пикейного покрывала, сразу легла спиной к нему; туфли соскользнули со стертых в кровь пяток.

Он положил ей руку на плечо и неуверенно сжал его:

– Ты в порядке?

Афина не ответила. Она лежала, уставившись в стену напротив, на зеленые тисненые обои, которые уже начали отклеиваться от плинтусов, на электрический радиатор, которым они не пользовались из-за отсутствия денег, на комод, нижний ящик которого был устлан старыми джемперами Афины, с ее шелковой блузкой поверх них – единственной вещью, достойной нежной кожи Сюзанны.

– Ты все правильно сделала, – вкрадчиво произнес Тони. – Понимаю, тебе сейчас тяжело, но ты все правильно сделала.

Ей казалось, будто она никогда больше не сможет оторвать голову от подушки. Она ощущала себя такой усталой, словно прежде вообще не понимала, что такое настоящая усталость.

Она не замечала, что Тони целует ее в ухо. Ее отстраненность разбудила в нем желание.

– Любимая? – (Она не ответила.) – Любимая?

– Да? – прошептала она, не чувствуя в себе сил поддерживать разговор.

– Я искал работу. – Он явно пытался ее убедить, что тоже выполняет свою часть сделки. – В Стэнморе есть фирма, которая ищет торгового агента. Комиссионные и бонусы. Пожалуй, позвоню им чуть позже. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь, а?

– Да.

– Фина, все образуется. Правда. Уж я постараюсь.

Если он поехал на поезде, то Сюзанна, должно быть, уже в Дир-Хэмптоне. Дуглас тоже наверняка намучается с этой коляской. Афина представляла, как он, сражаясь с огромным капюшоном и нескладной ручкой, требует от проводника помочь затащить ее в вагон. А в вагоне склоняется над Сюзанной – проверить, все ли в порядке. Склоняется над Сюзанной в этом своем элегантном костюме, с печатью озабоченности на лице. Пожалуйста, только не давай ей слишком много плакать без меня, подумала она, и крупная одинокая слеза упала на подушку.

– С ним ей будет гораздо лучше. Да ты и сама знаешь. – Тони гладил Афину по белой холодной руке, словно это могло ее успокоить. И шептал ей прямо в ухо, страстно, настойчиво: – С двумя нам точно не справиться. Только не здесь. Мы и так еле-еле сводим концы с концами… Афина? – Тони уже начало угнетать ее молчание.

Она лежала на смятых объявлениях о работе, равнодушно уставившись на дверь.

– Нет, – сказала она.

Афина пролежала на кровати четверо суток, беспомощно рыдая, отказываясь покидать комнату, разговаривать и принимать пищу, глядя широко раскрытыми остановившимися глазами, пока наконец Тони, опасаясь за ее здоровье, а скорее – за состояние ее рассудка, не решил взять дело в свои руки и пригласить доктора. Квартирная хозяйка, наслаждаясь собственной ролью в этой драме, встретила доктора на площадке верхнего этажа и громогласно объявила ему, что у нее порядочный дом, чистый и опрятный.

– У нас тут сроду не было никаких болезней. Ничего грязного. – Хозяйка усиленно старалась заглянуть в дверь в надежде узнать, что не так с этой девицей.

– Не сомневаюсь. – Доктор с отвращением посмотрел на заскорузлый ковер в холле.

– Я прежде никогда не пускала к себе не состоящих в браке, – заявила она. – Это в первый и последний раз. Мне ни к чему лишние заботы.

– Она здесь, – сказал Тони.

– И никакой заразы в моем заведении! – Хозяйка буквально пылала благородным негодованием. – И я требую, чтобы мне сообщили, если у нее что-то заразное!

– Если тут что и есть заразное, так это твоя луженая глотка, – пробормотал молодой человек и захлопнул дверь.

Доктор оглядел крошечную комнату с сырыми стенами и покрытыми копотью окнами, сморщил нос от затхлого запаха висевшего в углу мокрого белья, и у него невольно возник вопрос: сколько людей в этом районе живут в условиях, скорее подходящих для животных? Он выслушал сбивчивые объяснения молодого человека и повернулся к лежавшей на кровати женщине:

– Где-нибудь болит? – Он откинул покрывало, обнажив живот, который еще только-только начинал увеличиваться. Она ответила, и доктора немного удивило ее изысканное произношение. Ну и парочка! Аристократка и неотесанный северянин! Хотя в наше время это обычное дело. Так называемое бесклассовое общество, чтоб его! – Проблемы с мочеиспусканием? Боль в горле?

Осмотр не занял много времени: физически женщина оказалась здорова. Однако врач диагностировал депрессию, в чем не было ничего удивительного, если учесть условия, в которых она жила.

– Многие женщины становятся несколько истеричными во время беременности, – закрыв чемоданчик, сказал врач молодому человеку. – Постарайтесь, чтобы она не нервничала. Прогуляйтесь вместе по парку. Свежий воздух пойдет ей на пользу. Я выпишу ей таблетки, содержащие железо. Постарайтесь сделать так, чтобы она хоть немного порозовела.

Молодой человек проводил доктора и остался стоять в дверях, смущенно засунув руки в карманы.

– Что же мне делать? – растерянно твердил он. – Она не хочет меня слушать.

Доктор перехватил встревоженный взгляд будущего отца в сторону кровати. Девушка уже уснула. Но в сорок седьмом номере был туберкулез под вопросом, в другой комнате – пролежни, и, кроме того, оставался бурсит миссис Бейкер, которым следовало заняться еще вчера, а потому доктор при всем желании не мог больше здесь задерживаться.

– Некоторым женщинам материнство дается чуть труднее, чем другим, – заметил он, надел шляпу и ушел.

– Но мне сказали, что моя мать умерла при родах, – удивилась Сюзанна, когда Виви рассказала ей все, что знала, о последних днях Афины. И это еще больше укрепило Сюзанну во мнении, что ей еще рано становиться матерью.

– Да, действительно при родах. – Виви взяла Сюзанну за руку. Ласковый материнский жест. – Но тебя она родила раньше. У нее это был второй ребенок.

Глава 29

Моя дочь родилась в ночь, когда произошло отключение электричества, и не только больница, но и полгорода погрузилось во тьму. Мне хочется думать, что в этом было некое знамение: ее появление на свет оказалось столь значительным событием, что оно должно было быть чем-то отмечено. На улице постепенно гасли огни, комната за комнатой, дом за домом, исчезая, точно пузырьки шампанского, над нашими головами, пока темнота не настигла нас у ворот больницы, куда мы срочно приехали на машине.

Я истерично хохотала между схватками, и акушерка с квадратным подбородком, не понимавшая моего языка, решила, будто со мной что-то не так. Но я не могла объяснить. Я смеялась, потому что хотела родить свою дочь дома, но он сказал, что нельзя, что он не может брать на себя такую ответственность. Это был один из тех редких случаев, когда мы не сумели прийти к согласию. И вот мы оказались в больнице. Он дико извинялся, я хохотала и задыхалась, сестры кричали и чертыхались, ходячие больные натыкались друг на друга в темноте.

Не знаю, почему я так много смеялась. Уже после мне говорили, что впервые видят роженицу, хохочущую между схватками, ведь если кто и смеется, то исключительно под действием энтонокса. Возможно, у меня была легкая истерика. Возможно, все казалось мне настолько невероятным, что я не могла до конца поверить в происходящее. Возможно, я действительно немножко испугалась и тем не менее не могла поверить. Хотя в последнее время я вообще ничего не боялась.