Легкая рука - Роман Подольный

— Работаю над курсовой. Мне бы учебники по… А что вы из художественной литературы посоветуете?

— Возьмите Гранина, “Иду на грозу”. Там еще подходящая ситуация.

— Итак, вам предстоят большие споры по научной теме? Требуется самообладание? Разрешите, молодой человек, подумать… Знаете что? Прочтите-ка “Красное и черное” Стендаля, там такой Жюльен Сорель…

— Влюбились в замужнюю женщину? Да еще много старше вас? Как же это я не подумала про историю с мадам Реналь. Ну, вы ведь стрелять, как Жюльен, в свою возлюбленную не будете, правда? Перечитайте теперь “Ромео и Джульетту”.

Он стал приходить в библиотеку с девушкой, совсем молоденькой на вид. И оба спрашивали “книги про любовь”. Анна Павловна такие просьбы выполняла, но с некоторым презрением. Вся ведь, вся мировая литература на самом деле о любви рассказывает. Чего же тут выделять особо? Ладно, с этой акселератки взять нечего, а Дмитрий — взрослый мужчина. Созреть бы пора.

Она дала ему байроновского “Дон Жуана”. Дала, сознавая, что делает плохо той девушке в бархатных брючках.

Он долго не приходил, а потом появился один.

— А где ваша спутница?

— Увы!

Наверное, многое можно было прочесть на ее лице, если читатель, смущенно улыбнувшись продолжил:

— Только вы себя виноватой не считайте. Не из-за “Дон Жуана” это. Извините меня, пожалуйста. Я ведь пошутил тогда, давным-давно, с “Тремя мушкетерами”. Помните, брал их по вашей рекомендации и сказал, что для руководства. Драться я тогда так и так собрался. А книжку, честное слово, еще года за два до того случая читал. И с “Красным и черным” — такая же история.

— Значит, не влюблялись в замужнюю?

— Влюблялся. Но такое с людьми случалось много раньше, чем Стендаль на свет родился. А Ромео и Джульетта уж точно про самих себя пьесу не читали и не видели. Обошлись. Не надо, Анна Павловна, насчет действия чтения все так буквально понимать… Знаете, со вчерашнего дня мне покоя не дает, что я вас обманывал, совесть мучает. Вот и решился наконец повиниться… Вот вы простили меня, и сразу стало легче. Великая вещь — раскаяние. А теперь давайте о чем-нибудь другом поговорим. Да! Я только что, буквально вчера, кончил читать замечательную книгу Достоевского.

— Какую вещь? — спросила Анна Павловна.

Он ответил:

— “Преступление и наказание”.

Мамочка

Рано появились белые нити в ее блестящих волосах. Звездный дождь! — сказал, погладив их, человек, который стал потом ее мужем. Он хватал с небес и другие звезды — блестящий математик, в детстве и юности коллекционировавший дипломы олимпиад, а позже — лауреатские медали. Только вот привычка считать себя особенным, не таким, как все, заставила его в конце концов почувствовать себя одиноким. Настолько одиноким, что даже встреча с нею уже не смогла ему помочь. Он был совсем рядом — и очень далек. Она боролась с ним за него — и еще надеялась на что-то, когда машина, в которой его возили на работу, столкнулась с самосвалом.

У нее остался только сын. Мальчик не хуже других. Ничем не хуже. И не лучше. Такой же, как все. Сын был глуховат — и миниатюрный слуховой аппарат надежно спрятали в очках с простыми стеклами. Очкариков в наше время много, они особо не выделяются, а вот слуховой прибор должен быть незаметен.

Соседки бились за то, чтобы их детей приняли в английскую школу, — ее вполне устраивала самая обычная, не специальная, не экспериментальная, самая средняя — хватит с нее одного великого человека.

Все родители по второму разу проходят теперь школьные предметы — вместе с детьми — и жалуются, что нынче от детей черт-те что требуют. И она не удивлялась, что ей трудно угнаться за сыном — пока не обнаружила, что он — в шестом классе — занял первое место на математической олимпиаде. И тотчас она не только удивилась, но и испугалась. Неужели мальчик пойдет в отца? И тоже будет ощущать себя одиноким непризнанным гением — даже когда его плечи согнутся под бременем славы и почестей?

— Ох, и задачки же вам дают! — сказала она однажды самым естественным голосом. — Для старшей группы детсада. И еще олимпиадой это называют.

И мальчик обнаружил, что она не хуже него справляется с самыми каверзными вопросами.

На самом деле у нее дни уходили на то, что у сына занимало часы и даже минуты. Но у секретаря на маленьком предприятии работа не слишком напряженная, время выкроить удавалось. Конечно, должен был наступить момент, когда вынесенных из далекой уже школы знаний окажется безнадежно мало. Она заранее приобрела вузовские учебники по математике и время от времени тайком от сына забегала с ними к старичку соседу, профессору математики.

Но вот однажды мальчик испуганно позвал ее с кухни и взволнованно показал на лежащий на полу пятачок.

— Видишь, орел? Я только что в восемнадцатый раз угадал, что он выпадет.

Она засмеялась. Не поняла сразу, что им грозит. И тогда сын поднял пятачок, повертел перепачканными мальчишескими пальцами, сказал: “решка” и подбросил монету так, что она завертелась. Казалось, закон всемирного тяготения перестал действовать — так долго пятак кружился в воздухе, потом все-таки стал опускаться, ударился о паркетный пол, чуть подскочил и снова упал, чтобы еще полетав, позвенев, поиграв, успокоиться — кверху той стороной, на которой было вычеканено: 5 копеек, и пониже — 1981.

Часами, оставаясь одна дома, она играла сама с собой в орла и решку. В эти дни белый цвет в ее волосах одержал победу над черным, и никто уже не сказал бы, что волосы эти похожи на звездный дождь. Даже муж, будь он жив.

Она смотрела на зажатый между двух пальцев пятак, пыталась уловить ту невесть откуда идущую подсказку, на которую ссылался иногда ее сын, порою чувствовала, будто уловила, — и выпускала пятак или подкидывала его… Но результаты неизменно соответствовали древней формуле “бабушка надвое сказала”. Пока однажды, безнадежно следя за падающей монеткой, женщина не увидала, что та на мгновенье остановилась в воздухе — у самого пола. Действительно остановилась — удалось даже разглядеть, какой стороной пятак был в этот момент повернут кверху…

Довольно быстро выяснилось, что она может уложить подброшенную монетку на пол орлом или решкой — как захочет. Для этого приходилось только слегка придерживать падение звонкого кругляша — чтобы можно было за ним уследить и вмешаться точно в нужный момент.

Мальчику уже пятнадцать — девятиклассник. И ему слишком много задают уроков, чтобы можно было тратить время на подбрасывание монетки. Тем более что его способность угадывать после седьмого класса пошла на спад.