На службе у войны: негласный союз астрофизики и армии - Нил Деграсс Тайсон

возникает вопрос о преимуществах и ограничениях космических средств. Одно из преимуществ – быстрый доступ к целям в ходе пролета над ними: ведь (со времен первого спутника) политические ограничения на пролеты над чужой территорией распространяются только на низковысотные самолеты[419]. Другое преимущество – глобальный охват, хоть оно и реализуется лишь при условии достаточно многочисленных и стратегически правильно размещенных космических средств. Еще два: быстрота ответа, особенно по сравнению со временем, необходимым для мобилизации наземных сил, и то, что от космического оружия очень трудно найти защиту. Большое ограничение заключается в том, что у каждого спутника устойчивая, хорошо наблюдаемая и предвычисляемая орбита: создание эскадрильи из орбитальных спутников означало бы, что понадобится изменять их постоянные орбиты, а эта сложная задача потребует больше топлива, чем необходимо для самого выведения спутника на орбиту. Среди других ограничений: высокая цена размещения любого объекта в космосе (10 000 долларов за фунт веса) и необходимость иметь в космосе много спутников (к тому же защищенных от нападения), чтобы для каждой вероятной цели всегда можно было бы найти один на расстоянии прямого удара. И еще: если не практически, то по крайней мере теоретически существуют положения международных договоров, которые запрещают размещение на космических базах оружия массового уничтожения и устанавливают ответственность за нанесенный при определенных обстоятельствах ущерб. И, наконец, то, что можно считать преимуществом, недостатком или и тем и другим: между решением применить космическое оружие и его применением проходит очень мало времени.

Однако, помимо дискуссионного вопроса о моральности космических вооружений, помимо бюджетных ограничений, помимо выбора оптимальной тактики для обеспечения упреждающего удара и создания превосходства, есть и более глубокий вопрос. Даже школьник, которому рассказали о Хиросиме и Нагасаки и о бомбежке Токио зажигательными бомбами, о напалме и дефолиантах, о противобункерных авиабомбах и зариновых газовых атаках, может спросить: «Какое космическое оружие могут сегодня применить те, кто находится у власти? И есть ли черта, которую они никогда не переступят?»

___________________

В заявлениях о том, что Соединенные Штаты должны установить свое господство в космосе и располагать полным спектром космических вооружений – и, разумеется, всех остальных вооружений тоже, – никогда не было недостатка. «Доминирование по всему спектру» – главная тема подготовленного Объединенным комитетом начальников штабов документа «Joint Vision 2020»[420]. Иногда риторические заклинания о космическом превосходстве США звучат уже как требование исключительности в космическом масштабе. Как писал один офицер ВВС из администрации Джорджа У. Буша, «Соединенные Штаты никогда не поддерживают в явной форме право других государств вести военные операции в космосе, резервируя это право за собой».

Милитаризация часто развивается экспоненциально. Становясь все более интенсивной, она вызывает лавинообразное появление все новых видов оружия. Каждый новый шаг в этом направлении ведет к повышению опасности: сначала просто операции в космосе, потом операции военные, потом агрессивные, потом летальные – несущие смерть. Дальше, за пределами ограниченной летальности, лежат истребление и полное уничтожение – предсказуемые последствия космической войны с применением полного спектра всех доступных и вообразимых видов оружия.

На протяжении более полувека на дальнем конце этого спектра находился ядерный заряд – запущенный с подводной лодки или из шахты, сброшенный с самолета или доставленный суборбитальной ракетой. Атомная бомба стала символом уничтожения. Масштаб разрушений в Хиросиме и Нагасаки известен всем. По современным стандартам то, что произошло в этих городах, – довольно мягкая демонстрация возможностей ядерного оружия. Но даже небольшие ядерные взрывы могут привести к серьезным побочным последствиям. Например, 9 июля 1962 года, при ядерном испытании, известном под названием Starfish Prime, когда Соединенные Штаты взорвали 1,4-мегатонную водородную бомбу на высоте 400 километров, это привело к выходу из строя полудюжины орбитальных спутников и вбросу разрушительного потока электронов в радиационный пояс Ван Аллена, окружающий Землю на расстоянии многих тысяч километров над земной поверхностью. Тем не менее испытания продолжались, продолжалось их планирование. Тогдашний генеральный секретарь ООН У Тан назвал американскую программу космических ядерных испытаний «проявлением очень опасного психоза»[421].

И этот психоз определял государственную политику США в течение пары десятилетий. С того самого момента, как в апреле 1945 года президент Трумэн узнал о существовании американской атомной бомбы, он думал о том, как ее применить. Этой бомбой сначала предполагалось опустошить Германию, но та была уже на грани капитуляции. Тогда бомбу сбросили, чтобы сократить войну с Японией. Как выразился историк холодной войны Уолтер Ла Фебр, «Рузвельт сделал эту бомбу, чтобы сбросить ее. Трумэн хотел продолжать политику Рузвельта. В проект были вложены миллиарды долларов, и Трумэн не собирался позволить этим деньгам пропасть впустую».

Через три года, в 1948 году, во время организации американского «воздушного моста» для снабжения отрезанного Сталиным от наземного транспортного сообщения Западного Берлина, Трумэн сказал своим министру обороны и госсекретарю, что, хотя он и «молится о том, чтобы бомбу никогда не пришлось применять», никто не должен думать, что он не отдаст приказа ее сбросить «при необходимости». К началу 1950-х у Америки было 400 ядерных бомб и флот межконтинентальных бомбардировщиков «В-29», способных дозаправляться в воздухе.

Но ядерный психоз вовсе не был исключительно американской болезнью. 24 июля 1945 года на проходивших в Потсдаме, в Германии, трехсторонних переговорах по репарациям, послевоенному восстановлению и границам – всего за две недели до того, как Соединенные Штаты сбросили своих «Малыша» и «Толстяка» на Хиросиму и Нагасаки, – президент Трумэн небрежно (как ему казалось) обронил, что у Соединенных Штатов появилось страшное новое оружие. Реакция Сталина была настолько безразличной, что Трумэн решил, что его реплика просто осталась непонятой. Это было вовсе не так. Сталин немедленно отдал приказ ускорить работы по советскому атомному проекту. Вскоре для устройства на этом месте лабораторий в России были вырублены целые леса. Электричество стали отключать от жилых массивов и направлять на нужды проекта. «Всего через несколько часов после начала атомной эры, – пишет Ла Фебр, – гонка вооружений резко ускорилась». Вскоре американские политики и генералы уже выступали со стратегическими планами накопления ядерного арсенала: в качестве средства не только сдерживания, но и нападения.

Последовали сотни испытательных ядерных взрывов. Август 1949-го, СССР, тротиловый эквивалент до 22 килотонн. Ноябрь 1952-го, США, 10,4 мегатонны. Август 1953-го, СССР, 400 килотонн. Март 1954-го, США, 15 мегатонн. Ноябрь 1955-го, СССР, 1,6 мегатонны. Ноябрь 1957-го, Великобритания, 1,8 мегатонны. Февраль 1960-го, Франция, 70 килотонн. Октябрь 1961-го, СССР, 50 мегатонн. Октябрь 1964-го, Китай, 22 килотонны[422]. Килотонные взрывы были взрывами обычных атомных бомб, построенных на цепной реакции в радиоактивном уране и плутонии – элементах, названных, между прочим, в честь планет Урана и Плутона. Энергию более мощных мегатонных взрывов водородных