Дуэль в Кабуле - Михаил Гус

У Виткевича чуть заметно подергалась левая бровь, больше ничем не выдал он волнения…

— Вы служите правительству, которое является мрачным исключением из обычных правил, — и в то же время оно единственно возможно в дикой обширной стране, как Россия. Но вы-то не русский! Вас наградят, уже дали чин, дадут больше! Все так! Но что, кроме угрызений совести, достанется вам… Афганцам вы не помогли, наоборот, навлекли на них беду… Не угодно ли?

Уильямс раскрыл сигарочницу, Виткевич взял сигару, они закурили.

— Да, вот вам любопытный факт. Знаете ли вы, что император выписал из Берлина двух унтер-офицеров прусской гвардии для массажа спины. «С моими русскими, — написал он королю, — я всегда справлюсь, лишь бы мог смотреть им в лицо… Но со спины, где глаз нет, я предпочел бы не подпускать их…» Хорош анекдот, не правда ли? Только, увы, не анекдот это, а чистая правда!

— Много еще осталось вам сказать? — вежливо остановил Виткевич англичанина.

— Меньше, чем вы уже выслушали… Николай знает: есть страна, которой он должен бояться. Англия — сильнейшая страна в мире. Наш остров мал. Но у нас владения на всех континентах. Известно ли вам, что мы владеем семьдесят одной колонией, и их территория в 40 раз больше Англии, и в них живут и работают на нас 100 миллионов черных, желтых, коричневых обезьян. Николай боится Англии, ибо знает, что война с Англией окончится для него плохо. Его империя распадется… Вот оттого-то он и предал и вас, и Дост Мухаммеда!

Уильямс смолк. Молчал и Виткевич. Уильямс поднялся со стула, приблизился вплотную к Виткевичу, нагнулся к его уху:

— Вы — сильный, опасный противник!.. Соединитесь с нами, и ваш ум, ваша энергия, ваша сила не будут растрачены впустую! Смотрите: Бернс уже подполковник и баронет, у него блестящее будущее, быть может, генерал-губернатора Индии или министра на родине… А у вас?

Виткевич отстранил рукой Уильямса, тоже встал.

— Я выслушал вас терпеливо и внимательно, мистер Уильямс. Вы давно следуете за мной по пятам — в обличье туркмена, потом проводника верблюдов, потом дервиша… Нынче вы в облике британского джентльмена. А подлинно ли вы джентльмен? Сомневаюсь.

Уильямс покраснел, гримаса исказила его лицо.

— Да, вы только прикидываетесь джентльменом, то есть благородным человеком… Ибо нет такой низости, такой подлости, какой бы вы не совершали… Вспомните донос на меня в Оренбурге! А попытку завести нас в пустыню и подставить под ножи нанятых вами разбойников!.. Да, моя судьба тяжела, мне горько приходится. Но у меня есть то, чего нет у вас. Честь! Честь польского дворянина… Совесть порядочного человека… Что будет со мной дальше, не знаю. Но с вами мне не по дороге…

— Это ваше окончательное, последнее слово?

На лице Уильямса уже не было вежливой маски, он глядел злобно.

— Нет, еще не последнее, мистер Уильямс… Впрочем, я не уверен, Уильямс ли вы… Не последнее. У нас с вами старые счеты. Изобличить вас, передать в руки властей я не могу, да и не хочу… Но если вы джентльмен, есть иной способ за все поквитаться…

— Дуэль? Но она строжайше преследуется в вашей стране!

— А вы слышали об американской дуэли? Очень удобно и безопасно… Кидаем жребий, и кому достанется несчастливый, тот стреляется, оставив записку о самоубийстве…

Уильямс побледнел. Такого исхода беседы он никак не предвидел. Виткевич с презрительной улыбкой ждал ответа.

— Но как же… Здесь… сразу… — забормотал англичанин.

— Я — здесь, если мне выпадет жребий… А вы — у себя. Полагаю, не обманете… Ведь вы джентльмен!

Уильямс опустил голову, потом быстро поднял, отрывисто сказал:

— Идет!

Виткевич подошел к письменному столу, заваленному бумагами, быстро набросал несколько слов.

— На случай несчастливого жребия, — пояснил он. — Как пишется в таких случаях: в смерти моей и так далее. Рекомендую и вам. А впрочем…

Затем он оторвал от бумаги две одинаковые полоски на одной нарисовал минус, на другой плюс, показал их Уильямсу.

— Понятно?

Тот кивнул головой. Виткевич скатал бумажки положил их в узбекскую чашку-пиалу, встряхнул…

— Тяните, мистер Уильямс! — Прошу вас первым!

Виткевич покачал головой, вынул бумажный шарик. Уильямс не спускал с него глаз.

Ян подошел к окну, стал спиной к Уильямсу, разворачивая шарик… Медленно, медленно…

Уильяме весь напрягся… Вот шарик уже размотан.

Ян вглядывается в него… Уильямс неслышно подошел к Виткевичу сбоку. Раздался негромкий выстрел… Ян, пораженный пулей в висок, рухнул на пол.

— Так-то вернее, — сказал Уильямс, кладя пистолет возле тела. Он быстро, но спокойно поднял выпавший из рук Яна листок, взял из пиалы второй шарик, бросил в огонь принесенную им разносную книгу, бумаги со стола уложил в полотняную сумку, которую вытащил из-под курьерского виц-мундира, оглядел комнату и тихонько вышел, осторожно затворив за собой дверь…

Выстрел, прозвучавший в дальнем конце коридора, не услышали…

В восемь часов номерной постучал, и никто не ответил, затем прибыл настоящий курьер из министерства и тоже не достучался. Поднялась тревога. Послали за полицией…

Явился квартальный надзиратель и приказал открыть дверь… Потом прибыли жандармы, обыскали комнату, забрали лежавшую на столе записку, пистолет, валявшийся возле тела Виткевича…

Врач, бегло осмотрев труп, долго головы не ломал.

— Выстрел в висок…

— Самоубийство, — сказал полковник, прочтя записку… — А бумаги он сжег..

Полковник указал на обуглившиеся остатки в камине… Второй офицер укоризненно заметил:

— Поляк всегда останется поляком. Черная неблагодарность, измена — вот чем они платят за! милости царские…

Жандармы уехали, приказав квартальному комнату закрыть и ждать распоряжений…

ЭПИЛОГ

1

Смерть его власти окружили непроницаемой завесой секретности.

III Отделение представляло Николаю «Таблицы главнейших в Империи происшествий, составленные из всеподданнейших донесений, полученных от начальников губерний». Кроме того царю представлялись «Выписки происшествий, не показанных в таблицах оных», и здесь отмечались самоубийства. Так, в «Выписке» с 13 по 20 мая 1839 года указаны самоубийства подпор. Розанова и подпор. Горта. Николай написал на «Выписке»: «Которой бригады?»

И вот ни в «Таблицах», ни в «Выписках» в мае 1839 года о самоубийстве Виткевича не упомянуто!

Царь не мог не знать о таком чрезвычайном происшествии, как самоубийство человека, действия которого породили столь серьезные политические последствия…