Вернуться по следам - Му Глория

Люди легко заводят разговоры, советуют друг другу всякую чушь по дрессировке и кормлению, просто сплетничают. Дядя Жора казался мне строгим и нелюдимым, но выяснилось, что он любит «потереть» не меньше Тарасика.

Ричард, по понятным причинам, не был рад такому положению дел. Каждый раз, завидев своего врага, пес с напряженным вниманием следил за каждым его движением. Я же с напряженным вниманием следила за каждым движением пса – кровавой бойни мне не надо было ни разу.

Дядя Жора держал себя с Ричардом правильно – задобрить не пытался, но и не дразнил, только иногда, проходя мимо, с ленцой бросал:

– Че, жиганец, все стойку держишь? Ну-ну…

– Сидеть, Ричард, – тихо говорила я. Пес садился, но по спине его шла волна – словно он мысленно прыгал.

А еще дядя Жора частенько болтал с Тарасиком – и о Гекторе, и так, – что обеспокоило Федора Сергеевича. Он считал дядю Жору темной личностью и боялся, что тот будет оказывать на уже отсидевшего раз по глупости Тараса дурное влияние.

Они подолгу беседовали втроем, дядя Жора и Федор Сергеевич много спорили, но без шума, а так, словно играли в невидимые шахматы. Оба внимательно слушали Тараса, тут же опровергали его мнение и защищали его друг от друга. В общем, в конце концов подружились.

Другой излюбленной темой разговоров Тарасика и дяди Жоры была я. Они с удовольствием рассказывали байки о малолетнем, но гениальном дрессировщике собачникам, доверчиво развешивающим ухи.

– Ты не смотри, что махонькая, – солидно гудел дядя Жора, стоявший на зимнем ветру как памятник себе, – понимает поболе многих. Собак насквозь видит.

– Да что – собаки, – подхватывал Тарасик, – она лошадей дрессирует… как собак. Своими глазами видел…

И вот именно благодаря сказкам Тараса и дяди Жоры я обзавелась еще одной работой. Работой я называла те занятия, за которые мне платили деньги, а деньги мне были не лишние – Ричард, ну и книжки… А тут такой подгон! Народ, вдохновленный враками нового собаковода дяди Жоры и обильными славословиями Тараса, сперва потянулся ко мне за советами, потом появились просьбы поработать с собакой.

День у меня был забит под завязку – чужие собаки, тренировка, школа, работа с Зоськой, работа с лошадьми, уроки, сон. Мама называла меня «гуттаперчевый мячик» и удивлялась моей неутомимости, но секрет был прост: моя работа была для меня и отдыхом одновременно. Устав работать с чужой собакой, я шла отдыхать – работать с Ричардом. Мне нравилось быть среди собак и лошадей, это и была моя жизнь, вот и все.

Замотавшись да еще изнемогая от холода, я совсем забросила дядю Жору с Гектором.

Февраль выдался лютый, с сухими, жалящими морозами за тридцать, да еще и наглый – посмел залезть своими холодными лапами в самое начало марта.

Подрезав у деда пачку печенья «Юбилейное» и банку сгущенки, я отправилась навестить дядю Жору, превратившись по дороге в кусок хрусткого льда – щеки примерзли к зубам, глаза остекленели, а пальцы скрючились, как лапки дохлой птицы.

Навалившись всей промерзшей тушкой на калитку, я осторожно сунула нос во двор – чтобы дать Гектору возможность спокойно предупредить хозяина. Но двор был пуст.

Я попробовала посвистеть, но и свист примерз к губам.

– Гек, Гектор, – хрипло каркнула я.

Собаки не было.

«Зашиб. Лопатой зашиб. Гек, наверное, сделал что-то не то, а он… Ох я овца, как же недоглядела… Вот убью сейчас к чертовой матери живодера… Ох я овца…» – с этими мыслями я забарабанила в дверь каптерки, да так и застыла с поднятым кулаком, как ледяная фигура, – изнутри донесся собачий лай.

– О! Славка! Заходи. – Дядя Жора втащил меня в комнатку как вещь. – А задубела, бедная… Садись, щас все будет…

Я рухнула на стул, а живой и здоровый Гектор улегся у самой двери, отрезая потенциальному злоумышленнику в лице меня путь к отступлению.

– Как вы тут? – спросила я, выложила на стол принесенные дары и покосилась на пса.

Признаться, я не могла прийти в себя не только от холода, но и от изумления. У дяди Жоры? Собака в доме? Чудеса-а-а-а…

– А… Ну… – Заметив мой взгляд, дядя Жора смутился. – Ты ж видишь, такие морозяки… Я и взял мусорка погреться… У него ж ранение, сама говорила… Ноет небось на холоде. Да, мусорок? Нá тебе, приколись колбаской. – Дядя Жора отрезал немаленький шмат и бросил псу. Тот поймал подачку в воздухе как муху, только зубы щелкнули. – А так ничего… Сидим тут по-стариковски, калякаем… Хорошее кобло. Не лезет, не наглеет, службу понимает. Да, Гек? Так я и взял – пусть погреется, чего?

Я грела руки о чашку с чаем, набив полный рот печенья, чтобы не рассмеяться – дядя Жора мне рассказывал про Гека.

– Все как ты расписывала, все сам. Тут ко мне зашел один, по делу, так Гек его у самых ворот взял, тот рыпнулся – Гек сел тогда близехонько и ну базлать ему под самые муде. Так и держал, пока я не вышел. А Тарас мне – научи его тапки приносить… Я ему – ты охренел, бакланюга? Гек – не шестерка, Гек – честный мусор. Я тут вкупился, что эти собачки – они самые честные мусора и есть. В натуре, они ж пашут по закону, и ничем их не собьешь – ты мне это когда еще терла, но я теперь сам вижу: ни баблом, ничем…

Я удовлетворенно подумала, что последнее, в чем нуждаются дядя Жора и Гектор, – это моя опека, и со спокойной совестью вернулась к беличьему колесу своей жизни – лошади-собаки, школа-тренировки.

Глава 34

Дни мелькали, как карты в руках у фокусника, я едва успевала замечать масть.

Февраль разжал-таки свои ледяные лапы, выпустил солнце, снег сошел, все раскисло.

Весенняя трава настырно тянула в небо тонкие зеленые лапки, а я чувствовала себя бледной пещерной рептилией, которая под солнцем наливается цветом.

Казалось бы, силы мои должны были удесятериться, но меня вдруг настигла усталость, навалилась на плечи так, что руки не поднять. Меня тянуло из города прочь, куда-нибудь прочь, подальше от людей.

Люди – это была просто беда. Федор Сергеевич всегда говорил, что учит не собак, а людей, и это был правильный подход к делу, но я-то не могла учить людей, мне было двенадцать лет, а те, кто приводил ко мне питомцев, в большинстве своем были взрослыми (у детей обычно гораздо меньше проблем с воспитанием собак, потому что в жизни и в сердце ребенка собаки занимают гораздо больше места, чем у взрослых), а у взрослых нет привычки серьезно относиться к словам детей и тем более позволять себя учить.

Зачем же эти люди ко мне обращались, спросите вы, ведь был Федор Сергеевич, взрослый, солидный человек, внушающий доверие? Я тоже не могла этого понять поначалу, я лишь видела, что моя система буксует, сбоит.

Через пару часов работы проблемная собака начинала проявлять интерес к сотрудничеству, черти из глаз отступали, а через три дня ее приводили, и я снова не могла к ней подойти. Так было не всегда, но наверняка в одном случае из трех, и я не понимала, в чем ошибка, что я делаю не так.

Я всегда расспрашивала владельцев о привычках собаки, о том, как содержат, как гуляют, и мне охотно рассказывали, входили в подробности, жаловались: «Я же вижу, она все понимает, но делает мне назло!» Я говорила: «Ребятки, она все понимает, но не так, как вы, иначе. Это собака. У нее мозги по-другому устроены. Представьте, что вам нужно договориться с марсианином». Про марсиан еще слушали с интересом, а дальше было хуже. Я видела те же скучающие лица, что на занятиях у Федора Сергеевича.

– Он не слушается, он на меня рычит. Я прихожу домой, а он запрыгивает на кровать и гадит. Все назло! Во двор выходим на пять минут – ничего не слышит, носится, бросается на всех… Сделай так, чтобы он перестал… Мне говорили, к тебе стоит обратиться. – Хозяйка молодого добермана смотрела на меня подозрительно, но и с тайной надеждой, что вот сейчас ее проблемы разрешатся сами собой, стоит только мне пошептать над собакой.

– Пять минут? Вы гуляете с ним пять минут? Неудивительно, что он «ничего не слышит». Доберманы – очень живые, подвижные собаки. Попробуйте для начала погулять с ним два раза в день, по часу. А лучше по два, он у вас молодой, игручий, его гонять надо как лошадь…