Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская - Борис Мансуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В письме от 3 марта 1956 г. Пастернак пишет: «Дорогой Женя! Отовсюду доходят сведения (и Леня в этом уверен), что вопрос поступления в университет — дело родственных и ведомственных связей, подкупа, всяческих происков и т. д. Зинаида Николаевна готова состязаться в подмазывании нужных пружин, но не знает места приложения своей готовности. Меня все время винят, что я чего-то не делаю, не пишу нужных писем неведомо кому. <…> Мне очень бы хотелось, чтобы в какой-то части преподавательской, экзаменационной среды Леню, очень немногословного и застенчивого, узнали и чтобы знакомство с тобою и Мишей Поливановым (окончил физфак МГУ и преподавал физику. — Е. Б.) было бы первым шагом. <…> Леня постепенно узнал бы и, если бы это явилось нужным, сказал бы мне, к кому мне нужно обращаться с просьбой или письмом» (Пастернак Е. В. Существованья ткань сквозная… С. 523). Летом 1956 г. Леня поступил на физфак МГУ. Второй раз Пастернак пошел против своих принципов ради будущего Лени в октябре 1958 г., послав в Стокгольм телеграмму с отказом от Нобелевской премии.
122
Не случайно на пике травли Пастернака за роман критики приравнивали антисоветизм Юрия Живаго к антисоветизму Клима Самгина из романа Горького.
123
Емельянова И. Легенды Потаповского переулка…. С. 311.
124
Помню слова Мити во время нашего разговора о судьбе Шаламова, о его «колымской мечте» — встрече с Ольгой Ивинской. Удивительно то, что стихи Пастернака и мечта о встрече с Ольгой, как фантастическое стечение обстоятельств, давали Шаламову силы выжить в лагерях. Не скрывая гнева, Митя говорил: «Узнал от мамы эту трагическую страницу в судьбе Шаламова, пережившего страшные годы колымских лагерей ради встречи со своей давней любовью. Но он отступил перед любовью своего кумира — Пастернака, наступив на горло собственной песне. Его истерзанное сердце лагерника, сознавая высоту и непобедимость любви Пастернака и мамы, не взорвалось гневом, а обмякло и заныло перед волею судьбы. Поражает низость морали и степень злобы сочинителя биографии Пастернака (см.: Пастернак Е. Б. Борис Пастернак: Биография. — М.: Цитадель, 1997), написавшего, что „с 1953 года Пастернак уже не любил Ивинскую, а поддерживал с ней отношения только из благодарности“. Можно себе представить, что мог бы сделать Шаламов, закоренелый зэк, после колымской каторги, если бы хоть на секунду засомневался в 1956 году в искренности слов Пастернака о его безмерной любви к Ольге Ивинской».
125
В те дни Ивинская два раза приводила Нину Табидзе в Кремлевскую больницу к Пастернаку.
126
Примечательно, что в конце лета 1956 г. произошла полная реабилитация Шаламова — «за отсутствием состава преступления». Вскоре Шаламов женился на Ольге Сергеевне Неклюдовой. Он переехал в Москву и стал работать в журнале «Москва», а в 1957 г. увидели свет его стихи в журнале «Знамя». В 1961-м появилась первая книга шаламовских стихов «Огниво». В том же году вышла первая в Советском Союзе книга стихов Марины Цветаевой. На это совпадение обратила внимание Ариадна Эфрон.
127
По этому поводу раздался окрик из ЦК КПСС польскому руководству с требованием закрыть журнал как источник антисоциалистической пропаганды. Журнал «Опинион» был закрыт в Польше без промедления в 1957 г.
128
За роман «Счастье», где прославлялась счастливая жизнь советского народа под мудрым руководством вождя всего прогрессивного человечества Сталина, Павленко получил Сталинскую премию. Пастернак никогда не удостаивался никаких премий в СССР ни при Сталине, ни при Хрущеве. Ивинская рассказывала, что в ноябре 1958 г. ей позвонил Шаламов, рассерженный на Пастернака за его отказ от Нобелевской премии. Ольга объяснила, что он вынужден был это сделать, чтобы не превратить в трагедию будущее своих детей. Шаламов тогда сказал ей: «Одна литературная Нобелевская стоит тысячи холуйских Сталинских премий».
129
О своем счастье Пастернак говорил Зое Маслениковой, которая с лета 1958 г. лепила его портрет на Большой даче. Она более двух лет вела дневник своих встреч и бесед с поэтом. Запись разговора Зои с Пастернаком от 31 октября 1958 г., в дни нобелевской травли поэта: «„Я вам дам один телефон, — говорит мне Б. Л. и пишет номер Ольги Ивинской (Б-7–33–70). — Она все обо мне знает, и она все всегда берет на себя. Если придется уезжать, я буду просить, чтобы ее выпустили со мною“. — „Хорошо, что у Вас есть такой друг“. — „Это мое счастье!“» Выполненный Маслениковой портрет нравился и Пастернаку, и Ольге. «Пастернак хотел, чтобы после его смерти портрет был установлен как памятник на его могиле», — пишет Масленикова. Об этом его желании написала и Ивинская в своей книге.
130
Пастернак всегда искренне и порывисто реагировал на явление женской красоты, о чем написал Н. Вильмонт в своих воспоминаниях. Однажды, это было в 1920-х годах, во время их беседы на улице Борис Леонидович вдруг прерывает разговор и говорит: «Посмотри, Коля, какая красивая женщина идет нам навстречу!»
131
О причине инфаркта у Пастернака рассказал Ивинской бывший генсек СП Фадеев за несколько дней до самоубийства. Разговор произошел во время случайной встречи и поездки Ольги на машине с Фадеевым в Москву в начале мая 1956 г. В смятении после февральского съезда КПСС, где Хрущев обнародовал преступления Сталина, Фадеев говорил Ольге: «В начале осени 1952 г. по требованию Сталина я представил списки писателей-евреев — в СССР по указанию вождя готовилась большая акция выселения еврейской интеллигенции из крупных городов в специальные зоны. Сталин вычеркнул из моего списка на выселение несколько фамилий, в том числе и Пастернака. Когда я сообщил об этом Борису, он пришел в бешенство. Через несколько дней у Бориса случился обширный инфаркт». Фадеев застрелился на даче в Переделкино 13 мая 1956 г.
132
«Доктор Живаго» вышел в Милане в издательстве Фельтринелли на итальянском языке 23 ноября 1957 г.
133
В воспоминаниях писательницы Э. Герштейн говорится о раздраженном отношении Ахматовой к «Вакханалии». Герштейн пишет также о недовольстве Анны Ахматовой такими стихами Пастернака, как «Хмель» и «Ева».
134
Ивинская рассказала, что книга стихов, подаренная ей самой Анной Ахматовой с дарственной надписью «Дорогой О. В.», была отобрана органами при аресте в 1949 г. Эту книгу стихов МГБ уничтожило в 1950 г. вместе с десятком других изъятых у Ольги книг и рукописей, проходивших как «материалы, не относящиеся к делу».
135
Подробно о содержании архива читайте в главе «Судьба архива Ольги Ивинской».
136
Об этом в 2003 г. мне и Лилии Цибарт, приезжавшей из Германии, рассказывала в деревне Измалково Нина Михайловна — дочь сына Михаила из раскулаченной семьи Кузнецовых. Ирина Емельянова рассказывала, как Ивинская переписывалась с прокуратурой, добиваясь реабилитации семьи Кузнецовых, и ей удалось это сделать. Затем Ольга Всеволодовна затеяла новую борьбу за справедливость: семье репрессированных власть обязана выделить квартиру. В результате сестры Кузнецовы, брат которых Михаил участвовал в Великой Отечественной войне, получили квартиру в Одинцове. В архиве Ирины сохранилась эта переписка.
137
Ивинская отказалась что-либо дополнять и разъяснять в российском издании, так как считала невозможным появление книги «В плену времени» при живых гонителях Пастернака и их многочисленных наследниках. В 1990 г. она сказала мне: «Попробуйте издать в России то, что вышло в Париже в 1978 году».
138
В июне 1992 г. Ольге Всеволодовне исполнилось 80 лет.
139
В своей записке от 30 апреля 1960 г. к Ольге в дни предсмертной болезни Пастернак писал: «Олюша, радость моя, займи себя какой-нибудь большой работой. Начни описывать свою жизнь скупо, художественно законченно, как для издания».
Говоря о предсмертных записках Пастернака, Митя заметил: «Обратите внимание на выдумки Евгения Борисовича о том, что Пастернак просил его писать о жизни отца. Об этом нет ни одной записки, ни одного письма, как нет подобных упоминаний и в последних дневниковых записях умиравшего на Большой даче Пастернака. Борис Леонидович боялся сговора Зинаиды и Евгения с властями, от которого, как говорила Ариадна Эфрон, могло родиться лишь глазированное вранье о жизни Пастернака».
