Современный детектив ГДР - Вернер Штайнберг

Эйзенлиб шумно фыркнул.

— Приступ внезапной слабости — хорошо сказано! Лабс, мягко выражаясь, заспиртован, как экспонат! Три и восемь десятых промилле. А с точки зрения организма он здоров как бык. Для меня остается загадкой, что он вообще мог в таком состоянии усидеть на велосипеде.

— Но ведь усидел же, — сказал Крейцер. — Ну так как? Можно с ним поговорить?

— Прошу вас. Но только самое необходимое и с величайшей осторожностью.

Эйзенлиб загасил сигарету, вывел гостей в коридор и распахнул перед ними двери маленькой светлой палаты.

Лабс лежал на высокой кровати. Лицо его, несмотря на загар, поражало неестественной бледностью. Голова была замотана бинтом, из-под которого выбилась прядь темных волос. При виде вошедших он с трудом сложил губы в улыбку.

— Господин Лабс, — сказал главврач, — это сотрудники уголовной полиции, они хотят задать вам несколько вопросов. Старайтесь говорить как можно меньше, на вопросы отвечайте кивком.

Крейцер придвинул стул и сел рядом с кроватью, чтобы было удобнее смотреть в глаза больному.

— Вчера вечером вы ехали на велосипеде. Откуда, из Древица?

Кивок.

— В котором часу? Не в половине девятого?

Лабс напряженно размышлял.

— Не-е. В половине девятого я только уехал из Древица. — Он говорил тихо, но вполне отчетливо.

— А почему вы вчера ездили на велосипеде? У вас ведь есть мотоцикл.

Зигфрид Лабс сдвинул брови и сердито сжал губы.

— Все Руди, скотина такая. Спер у меня свечу зажигания да еще проколол покрышки. И не в первый раз.

— Но почему?

— Из-за этой дуры Карин.

— А кто такая Карин?

— Его сестра.

— А вы тут при чем?

Лабс явно смутился. Пальцы, лежавшие на одеяле, вздрогнули. Он проглотил слюну и ответил:

— Ну, у нее… это… будет ребенок.

— А отец вы?

Лабс замотал головой.

— Почему обязательно я? Это еще надо доказать. Она с кем только не путалась. Вот почему я с ней и порвал.

— Ага, понятно, — сказал Крейцер, — у вас теперь, значит, новая подружка, она живет в Древице, а брат Карин из-за этого на вас сердит.

Кивок.

— Как его фамилия, вашего Руди?

— Ноак.

— Он ведь ваш друг?

— Теперь нет.

— Вы допускаете, что Руди из мести подстроил несчастный случай?

У Лабса сделались круглые глаза и на лбу возникла глубокая складка. Он пробормотал:

— От этого гада всего можно ждать.

— Ну хорошо. Сколько ехали вы до Филиппсталя? Полчаса?

— Вроде так.

— Тогда несчастный случай должен был произойти примерно в двадцать один час.

Кивок.

— Вы ехали без огней?

— Только полем. Ночь была лунная, хоть газету читай. Туман начался перед самой деревней, где дорога идет лугами, вдоль Нуте.

Доктор Эйзенлиб внимал, заложив руки за спину и прислонясь к дверному косяку.

— Говорите поменьше, — напомнил он.

Лабс неуверенно покосился на него и кивнул.

— Какова была видимость, когда вы в тумане перед самым Филиппсталем въехали с проселка на шоссе, метра три было?

Лабс пожал плечами.

— Вы слышали, что подъезжает машина?

— По правде говоря, нет. Я пел.

— Пели?

Крейцер нахмурился и вопросительно взглянул на Арнольда.

— А фар вы что, не видели, что ли?

— Когда увидел, было уже слишком поздно.

— Вас ослепило? Кивок.

— Марку машины заметили? Лабс отрицательно помотал головой.

— Грузовик или легковая?

— Скорей легковушка. Вроде бы маленькая такая.

— Вы ведь тракторист, значит, должны были сообразить, двухтактный двигатель или четырехтактный.

Лабс пожал плечами.

— Фар сколько видели?

— Две.

— А не четыре? Две белые и две желтые?

Лабс замотал головой.

— Почему вы ехали по середине дороги?

Лабс пожал плечами.

— Вы были пьяны?

На лбу и верхней губе пострадавшего выступили бисеринки пота. Веки у него затрепетали, дыхание стало прерывистым.

— Вы перед этим пили, господин Лабс?

Лицо больного дернулось, и лихорадочный румянец залил его щеки. Он закрыл глаза и отвернулся.

— Отвечайте же! Вы были пьяны и нарушили правила дорожного движения?

— Довольно, — резко перебил его доктор Эйзенлиб. — Здесь больница, в конце концов. Неужели вы не видите, что мучаете больного?

Крейцер рывком поднялся, взял свой стул и поставил его в угол. Он злился на себя за то, что сорвал допрос, дав волю своей ненависти к пьяницам. Того пуще злился он на доктора Эйзенлиба. «Тоже мне, поборник человеческих прав», — думал он.

Прощание вышло холодное. Эйзенлиб едва кивнул, сверкнув стеклами очков, и его бескровные губы скривились в язвительной усмешке. Крейцер резко повернулся, Арнольд сказал «до свиданья» и, слегка поклонившись, последовал за шефом.

Когда они уже сидели в машине, медленно отыскивающей выезд, Крейцер проговорил:

— Так бы и прибил себя! Чтоб это было в последний раз, черт меня подери!

Лицо его побагровело, он прижал к подбородку стиснутые кулаки.

Арнольд подавил невольную улыбку. Еще ни разу он не видел начальство в таком возбуждении. До сих пор все поступки Крейцера отличала трезвая деловитость, и лишь в самых редких случаях, когда его собеседник проявлял слишком откровенную тупость либо пытался укрыться за нелепыми выдумками, тон Крейцера становился саркастичным. Арнольд почти было уверовал, будто его шеф не способен выйти из себя. В некотором смысле он был даже рад, что ошибся, хотя и не мог понять, какая муха укусила шефа. Не коренится ли причина в не совсем понятном поведении доктора Эйзенлиба? Арнольд не мог заставить себя спросить об этом Крейцера, а тот мрачно забился в угол и покусывал нижнюю губу.

Машина тем временем выехала с территории больницы и села на хвост трамваю, останавливаясь через каждые двести метров. Да еще перед ними тарахтел кособокий грузовичок, не давая возможности обогнать трамвай. Шофер чертыхался, нетерпеливо барабаня пальцами по баранке.

Наконец они добрались до цели — до окружного управления полиции, размещавшегося в здании времен расцвета Пруссии: под окнами красовались лепные гирлянды, а на фронтоне высились три гигантские мраморные чаши.

Крейцер и Арнольд поднялись к себе в кабинет, но не обнаружили там никаких сообщений. Тогда они пошли в столовую. На обед сегодня было оленье жаркое с грибами и вишневый компот.

— Следующим номером нашей программы будет посещение отдела научно-технической экспертизы, — сказал Крейцер, положив в пустую тарелку скомканную салфетку. — Допивайте свой компот — и в путь.

5

Отдел научно-технической экспертизы помещался на восьмом этаже недавно сданного в эксплуатацию высотного дома. Просторный вестибюль был залит солнечным светом, вдоль стеклянной стены произрастали всевозможные заморские растения, а на одной из боковых стен красовалось мозаичное панно устрашающих размеров.

Крейцер и Арнольд пересекли зал. Им пришлось, хотя и не по доброй воле, заняться альпинизмом, поскольку лифты еще не работали. Основательно запыхавшись, они достигли кабинета, где сидел доктор Фриче. В кабинете сильно пахло побелкой и свежей краской. Впрочем, великолепный вид на крыши Старого города и отливающие серебром Хавельские озера с лихвой вознаградил их за трудный подъем.

Доктор Фриче, кругленький и весьма подвижный человечек лет сорока пяти, с искренней сердечностью приветствовал посетителей, предложил им сесть, сам тоже сел в свое вращающееся кресло и придвинул к себе несколько машинописных страниц, испещренных записями.

— Итак, вы хотите узнать подробности. Очень хорошо. Ваше нетерпение мне понятно, а потому я сразу перейду к делу. Мы в основном завершили работу над изучением места преступления, и результаты, должен вам сказать, весьма обнадеживающие. Тому, у кого варит котелок, от этого, на мой взгляд, вполне можно отталкиваться.

У доктора Фриче были подвижные руки кукольника, и во время своего рассказа он оживленно жестикулировал — то средний и большой пальцы составляли круг, то тыльные стороны ладоней соприкасались при растопыренных пальцах, после чего руки снова поворачивались, как флюгеры, и принимали нормальное положение.

— После осмотра места происшествия мы располагаем следующими данными: четыре отпечатка протекторов, хорошо сохранившихся на влажной земле, что дало нам возможность сделать четкие гипсовые отливки; тормозной след, по которому мы можем судить как о положении велосипеда, так и о ширине колеи машины, совершившей наезд. Далее, разбитое стекло автомобильной фары, осколки которого, разбросанные по шоссе, были подобраны и соединены в лаборатории: они составили примерно две трети поверхности фары. Кроме того, деформированный велосипед, отпечатки покрышек которого были обнаружены на дороге. На левой стороне велосипедной вилки замечены свежие царапины и частицы лака, которые, без сомнения, попали туда с крыла машины, совершившей наезд. Имеются также фотографии места происшествия, что помогает нам реконструировать картину происшествия. — Он взъерошил редкие пепельные волосы, завивавшиеся колечками на висках и на затылке, машинально воткнул трубку в угол рта, но, ощутив на языке резкий табачный вкус, сердито буркнул и кинул ее обратно в пепельницу, после чего вскочил и, возбужденно размахивая руками, продолжал: — А теперь перехожу к выводам. Наезд совершил «вартбург-люкс-1000», двухцветный, антрацит и слоновая кость, выпуск шестьдесят четвертого года. Оснащен пневматическими шинами, степень сохранности которых восемьдесят процентов, из чего следует, что машина наездила примерно десять тысяч километров. На левом переднем крыле, на уровне молдинга, поврежден лак, а возможно, осталась вмятина. Повреждена также левая фара, стекло разбилось при столкновении, можно также предположить, что при этом был деформирован ее хромированный обод. В момент столкновения машина шла как минимум со скоростью пятьдесят километров.