За пределами просветления - Шри Раджниш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возлюбленный Бхагаван,
кажется, немецкая молодежь противоречит Ницше! Я видел такую надпись: «Бог не умер, просто он не может найти место, чтобы припарковать свою машину». Что Вы об этом думаете?
Нельзя сказать, что Немецкая молодежь неправа, но нельзя и сказать, что она права; она просто не знает всего дела.
Фридрих Ницше находится в том же положении — ни прав, ни неправ — ибо он тоже не знает всего дела. Он говорит: «Бог умер».
В каком-то смысле это верно, но на самом деле Бог совершил самоубийство. Почему он совершил самоубийство? А потому, что он не смог найти место, чтобы припарковать свой старый форд.
Так что и немецкая молодежь права, и Ницше прав.
Это тот самый старенький форд — он описан в Библии, — который Бог использовал, когда он гнал Адама и Еву из садов Эдема. Гнал? На чем? Да на стареньком форде модели Т. И, должно быть, это было где-то в Бомбее, так как я объехал весь мир и нигде не видел таких древних моделей машин, как в Бомбее.
И индийское правительство стоит на защите древних моделей: оно не позволяет ввозить в страну новые машины и не позволяет вывозить старые.
Бомбей — великий музей старых автомобилей. Если поискать, то можно найти самый первый автомобиль, на котором Бог гнал Адама и Еву из райского сада. А куда он их гнал? На вокзал Виктория!
Беседа 22
Забытый язык сердца
24 октября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
я боюсь встречи с Вами. Трепещущий, потрясенный, одинокий... это означает смерть.
Встреча с учителем — это всегда своего рода смерть... смерть всего, чем ты был, смерть твоего эго, смерть твоей личности.
Но это не только смерть, но и воскрешение: рождение нового, рождение свежего и невинного — новый рассвет на горизонте, новое цветение твоего существа. Но, естественно, сперва ты должен встретиться со смертью, ты должен пройти, через нее.
Только после этого может быть воскрешение.
Смерть — это плата за твое воскрешение; так что твой вопрос важен.
Ты боишься приблизиться ко мне. Это не ново. Это не имеет никакого отношения к тебе или ко мне. Это старо, как мир.
Самыми древними писаниями в мире являются Веды. Они описывают учителя как смерть, — но такую смерть, которая случается только с блаженными.
Это не обычная смерть, это не смерть твоего тела; это смерть, которая трансформирует тебя.
Все остается прежним — тело, мир — и вместе с тем ничто не остается прежним, ибо твое видение, твоя перспектива, твой взгляд на вещи претерпевает такую глубокую мутацию, что, хотя внешне все остается прежним, в глубине все меняется.
Ты входишь в новое измерение жизни — в измерение вечности, измерение экстаза, измерение вне времени и пространства.
Но необходимо определенное мужество.
Тебе надо будет приблизиться к учителю, тебе надо будет пройти через этот огонь, который сжигает в тебе только фальшивое. Из него ты выйдешь как золото высочайшей пробы.
Назначение мистической школы в том, чтобы придать тебе мужества: «Не волнуйся. Мы прошли через это испытание; этот огонь холодный, а смерть — благословение».
Но если у тебя недостаточно мужества, тогда, наверное, время твое еще не пришло; может быть, эта смерть случится в какой-то другой жизни рядом с каким-то другим учителем.
Но зачем откладывать?
То, что возможно прямо сейчас, не следует откладывать на завтра.
Зачем оставаться в несчастье даже еще на один день, даже еще на одну минуту, даже еще на одну секунду?
Смерть эго — смерть твоей личности, смерть всего, чем, как ты думал, ты был, сразу же открывает дверь.
В твоем сердце начинают распускаться новые цветы, начинают возникать новые песни, новые танцы.
Ты больше не ходишь, а просто танцуешь, летаешь.
И это такой экстаз, такое блаженство... надо только немножко мужества.
Возлюбленный Бхагаван,
Вы всегда говорили нам, что мы должны радоваться тому, что мы живы, но глубоко в себе я обнаружил очень сильное стремление к смерти — не то, чтоб мне хотелось совершить самоубийство, просто я хочу умереть естественной смертью.
Каким-то образом я знаю, что, умерев, я могу обрести то, чем я действительно наслаждаюсь, — безмолвие. Я могу сказать, что я сыт по горло этим отвратительным миром, он мне смертельно надоел. Кроме того, чтобы быть с Вами, нет ничего, к чему бы меня тянуло.
Возлюбленный Бхагаван, что со мной не так?
С тобой все в порядке.
Все не так с этим миром.
Только отсталые люди не испытывают скуки.
Ты разумен. Ты видишь, что нет ничего значительного. Жизнь — это тоска, повторение. Кажется, что в ней нет никаких приключений, никакого вызова; кажется, что нет никакой надежды. Завтрашний день будет таким же, каким был день вчерашний.
Скука — это прерогатива человеческих существ, ни одно другое животное в мире не скучает.
Видел ли ты когда-нибудь скучающее животное?
Скука — это высокое качество разума. Это значит, что ты проницателен, ты видишь, что в конечном счете нет ничего, кроме смерти. С пустыми руками ты пришел в этот мир, и с пустыми руками в один прекрасный день ты уйдешь из него, а все, что происходит между рождением и смертью, ужасно скучно.
Поэтому я не могу сказать, что с тобой что-то не так.
Каждый разумный человек задумывается над тем, что, может быть, то, что недоступно в жизни, будет доступным в смерти. Психологи выяснили, что почти каждому разумному человеку по крайней мере один раз в жизни приходит в голову мысль о самоубийстве — он может и не совершить его, но такая идея у него возникает.
Особенно в этом столетии — такие величайшие философы, как Жан-Поль Сартр, Мартин Хайдеггер, Серен Кьеркегор, Марсель... почти все выдающиеся мыслители современного мира согласны в одном — они во многом расходятся, но в одном все они абсолютно согласны, — а именно в том, что жизнь не имеет смысла. А если это так, тогда естественным образом возникает вопрос: зачем продолжать жить? Если в жизни нет никакого смысла, тогда что за нужда тащиться от колыбели к могиле без всякого толку?
Есть только одна современная философия — экзистенциализм.
В разные века возникло много философий, но в этом веке есть только одна философия — и это экзистенциализм. А его основное положение настолько странно, что все эти философы кажутся безумцами. Если они не сумасшедшие, тогда сумасшедшие мы — другой альтернативы нет.
Все это философское движение, называемое экзистенциализмом, говорит, что жизнь бессмысленна, случайна, бесцельна, она полна тревоги и тоски, жизнь — это кошмар.
И какой контраст...
Гаутама Будда, Лао-цзы, Нагарджуна, Бодхидхарма... они говорят о блаженстве, о потрясающих возможностях экстаза, о прорастании в новые измерения бытия.
В чем же дело? Откуда эта диаметральная противоположность?
И Жан-Поль Сартр, или Ясперс, или Мартин Хайдеггер — это не глупые люди, они столь же разумны, как любой Гаутама Будда. Им недостает только одного... они полагаются только на рассудок. Они очень рациональные люди, они полностью забыли сердце. Они живут в уме, а ум — это пустыня. Там ничего не растет — там нет цветов, там даже нет ни одного оазиса.
Современный человек мало-помалу забыл язык сердца. Возможности, которые открываются только через сердце, полностью забыты. Осталось только одно — рассудок, рациональность.
И беда в том, что все прекрасное принадлежит сердцу, все существенное принадлежит сердцу, все значительное — это аромат сердца.
Рассудок очень хорош, когда речь идет об объектах, о мертвых предметах; для научных исследований рассудок — наилучший инструмент. Что касается вещей, то рассудок — лучший метод исследования. Но как только речь заходит о чем-то живом, рассудок оказывается бессильным. И если задать рассудку вопрос, касающийся жизни, любви, покоя, радости, блаженства, он будет все это просто отрицать, как будто этого вообще не существует.
Рассудок подобен слепцу. Если заговорить со слепцом о свете, он скажет, что никакого света нет. Ибо чтобы увидеть свет... ни слух, ни осязание, ни обоняние, ни вкус ничем здесь не помогут. Все органы чувств совершенны, но только глаза обладают способностью видеть свет, цвета, радугу.
У рассудка есть ограничение. Он является совершенным инструментом для изучения мертвых вещей.
