Герои 1812 года - В. Балязин

Данилевский рассказывал также, что в Киярове он видел «плоды многоразличных трудов» Петра Петровича, когда тот «употребил время своего изгнания на размышления и обогащение памяти своей познаниями… потому что… вступил в службу… прежде окончания своего воспитания». Среди прочего, как сообщал Данилевский, там были подробные записки о финляндской войне, ныне, к сожалению, утраченные. А вообще Петр Петрович писал много, и, может быть, где-то в архивах ждут своего открытия среди прочих бумаги с записками, составленными им единственно для воспитания своих детей, «страстно им любимых, и участь которых, особенно старшего сына и дочери, им боготворимой, впоследствии сделались так ужасны: сын его был разжалован в солдаты, а дочь последовала за своим мужем в Сибирь».

Будучи одним из виднейших генералов Отечественной войны 1812 года, на плечах которых была вынесена буквально вся тяжесть самого трудного ее периода, Коновницын, силою исторических обстоятельств, оказался в числе тех, кто так или иначе был несправедливо забыт или оттеснен на второй план истории более бойкими придворными или родовитыми царедворцами, хотя, можно сказать, здесь ему повезло больше других, поскольку портрет его не был изъят хотя бы из военной галереи Зимнего дворца, хотя такое вполне могло случиться, а удержался там, несмотря ни на какие политические перипетии, рядом с ростовым портретом Барклая-де-Толли до наших дней. Дело в том, что семейство Коновницына было тесно связано с декабристским движением. Старший сын Петра Петровича Петр, «блестящий офицер Генерального штаба», именно за это, то есть за принадлежность к Северному обществу, по приговору суда был разжалован в солдаты, лишен всех прав и достоинств и сослан в глухой сибирский гарнизон, откуда вместе с другими был рядовым же переведен в действующую армию на Кавказ и погиб не в сражениях с горцами, а от губительного субтропического климата. Второй сын Петра Петровича тоже был причастен к движению, разжалован в рядовые и уволен с военной службы. Дочь Петра Петровича Елизавета была замужем за декабристом М. М. Нарышкиным и одной из первых поехала за мужем в Сибирь. Декабрист Н. И. Лорер, близко стоявший к руководителю и основателю Южного тайного общества П. И. Пестелю, был родственником Коновницыных. Таким образом, видно, что оснований замолчать роль П. П. Коновницына в трудах официальных историков было более чем предостаточно, хотя самого его ко времени декабрьского восстания уже не было в живых, а жизнь его сложилась так, что и помышлять о чем-либо подобном он не мог. Но тем не менее сведения о нем в источниках остались самые скудные. Причины же, по которым портрет его сохранился в дворцовой галерее, состоят в том, что, кроме личных заслуг Петра Петровича перед Россией на поле брани, весьма значительных, в чем нельзя усомниться, вклад его сыновей в декабристское движение был весьма ничтожен. Кроме того, в недавнем еще прошлом Петр Петрович был некоторое время наставником у великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича, причем в самое блистательное для них время, когда они триумфаторами въезжали в Париж. Он пользовался уважением будущего царя, хранившего живую память о своем «дядьке», оставившем им с братом нечто вроде духовного завещания, опубликованного в 1870 году в «Русской старине». Упор в этих записках был сделан на нравственное начало: доброту, милосердие, честь, веру. Это не могло не содействовать тому обстоятельству, что имя его все же осталось в истории Отечественной войны. С другой стороны, он все же, как писалось в одном издании, «не сделал такой карьеры, как многие бездарные немцы, он не кричал о своем патриотизме и не любил прислуживаться. Оттого его боевая карьера закончилась так быстро, а административная сложилась не слишком хорошо». «Воин бесстрашный, — писалось в другом издании, — он собственною кровью приобрел чины и отличия». «Это был честнейший и благороднейший человек, — писала „Русская старина“, — в области военного дела Коновницын бесспорно был прекрасен. Толстой своим художническим чутьем разом проник и охватил нравственный образ Коновницына, и этот человек как живой выдвинулся в исторической хронике — романе „Война и мир“».

В начале февраля Петр Петрович уже нагнал армию в Плоцке на Висле и вступил в командование корпусом гренадер, состоявшим из двенадцати полков. В конце апреля, перед Люценским сражением, умер в Бунцлау старый фельдмаршал. Тело его препроводили для похоронения в Петербург, в Казанский собор, а сердце полководца, по какому-то непривычному славянину, рыцарскому что ли, обычаю, похоронили там, где он умер, у Саксонской дороги.

В битве при Люцене гренадерский корпус был сначала в резерве, затем часть его была переведена на подкрепление нашего правого фланга. Прибыв на место сражения около семи вечера, Коновницын со своими гренадерами немедленно очистил занимаемый неприятелем лес; несколько французских колонн под личным командованием Наполеона были мгновенно опрокинуты и смяты, но тут массы французов, подтянутые из резервов, навалились на передовые линии русских. Петр Петрович поскакал в гущу сражения, чтобы разобраться, куда направить главный удар своих гренадер, как, будучи ранен пулею навылет в левую ногу, выбыл из строя. В решительную минуту боя «присутствие его было невознаградимо, как по великим воинским способностям, так и по привязанности к нему войска».

Когда при Люцене случилось ему проезжать мимо своей бывшей 3-й пехотной дивизии, солдаты и офицеры, узнав его, закричали восторженное «ура!» своему «отцу», смысл которого укладывался в слова: «Будь с нами, и мы непобедимы!» Глубоко тронутый этим изъявлением любви, Петр Петрович остановился, слезы навернулись ему на глаза. Он душевно поблагодарил своих старых товарищей, и полки, принявшие его речь «с неописуемым восторгом», «подобно громоносной туче», двинулись за ним. «Ударить предстоящего неприятеля, разбить и прогнать его было делом одного мгновения!» И вот он ранен. Надо при этом знать, что при Люцене союзные армии потерпели крупное поражение и, потеряв более двадцати тысяч человек, вынуждены были отступить за Эльбу и подписать временное перемирие. Оставляя своих храбрых гренадер, Петр Петрович писал в последнем своем приказе по корпусу: «Помните, что удар ваш должен сломить всякую силу и что с вами всегда должны быть смерть и победа!»

В половине августа 1813 года, после излечения тяжелой раны, которая периодически открывалась, все еще на костылях, он командовал своими гренадерами в Лейпцигской битве, хотя участвовать в боевых действиях лично, как бывало раньше, не мог. «Голос всей армии провозгласил» его достойнейшим из героев. За сражение при Люцене он получил 25 тысяч единовременно, крайне в этом нуждаясь, а за Лейпциг — Владимира 1-й степени большого креста.