Конан "Классическая сага" - Роберт Говард

С нею, размышлял Конан, он перестанет быть борцом. Она опутает его клейкою паутиной домашней рутины, из которой невозможно будет с честью выбраться. Или паук и в самом деле символ Йезуда? Он будет привязан к одному и тому же месту жительства и к одной и той же отупляющей работе всю свою жизнь, пока не станет седым беззубым стариком, живущим на жидкой похлебке. А скольких городов он не увидит, скольких приключений не изведает!

Но хотя Конана и ужасала мысль, что остаток жизни он проведет как кузнец в Йезуде, иное, более сильное побуждение донимало его гораздо сильней: ему хотелось снова видеть Рудабе, любоваться её милым лицом, слушать нежный голос, созерцать горделивую походку танцовщицы, держать девушку за руку. Это было не просто вожделение, хотя и оно присутствовало.

Не было это также и простым желанием обладать женщиной. Он мог бы проводить ночи с этой глупой девкой Манданой, внеся только назначенный отцом выкуп. Но он хотел именно ту женщину, а не какую-нибудь другую.

Эта потребность, эта зависимость была для Конана новой, и оттого ему было не слишком уютно. Вновь и вновь пытался он разорвать невидимые путы, пока ещё не поздно. Но всякий раз, едва только он собирался выбросить Рудабе из головы, он понимал, что это невозможно, как невозможно ограбить калеку нищего.

И однако он уже согласился на предложение Парвеза освободить Джамилю, а за это получить доступ в храм, откуда он надеялся похитить глаза Заца. Но если он украдет их, ему придется бежать как можно дальше от Йезуда. Ладно, если Рудабе поедет с ним, — а если девушка не решится? Отказаться ли ему от замысла, чтобы вести оседлую жизнь в Йезуде? И если он поступит так, переживут ли они затеваемый Феридуном переворот? Глупо трудиться над замыслом и затем рисковать, освобождая Джамилю, если потом ему не удастся использовать Ключ Гацрика.

Мысли его крутились и крутились, как молоко в маслобойке, не складываясь в какой-либо вывод. Наконец Конан понял, что не уснет, и поднялся с постели.

За полночь капитан Катигерн обходил своих бритунийских стражей. Идя вдоль стены Йезуда, он заметил, что на дороге в Шадизар что-то шевелится. Он разглядел человека, минующего Кшесрон и бегущего наверх по каменной тропе.

Катигерн, обернувшись к лейтенанту, возглавлявшему стражников, поинтересовался:

— Кто это там? Посыльный от короля?

— Нет, — ответил лейтенант. — Если не ошибаюсь, это наш кузнец Ниал. Час тому назад он вышел из города, сказав, что нуждается в хорошей пробежке.

Конан, пытаясь отдышаться, ждал, пока ему откроют, дверцу в воротах. Все ещё тяжело дыша, он нырнул в дыру, бегло поприветствовал бритунийцев и исчез.

— Не сошел ли кузнец с ума? — предположил лейтенант. — Я не видел, чтобы так проворно убегали от врагов.

— Да, можно сказать, он безумен, — хохотнул Катигерн. — Любовь заставляет человека проделывать штуки почудней, чем ночные пробежки!

Глава 9

Порошок забвения

Ухаживая за Рудабе, если это так можно назвать, Конан делал приготовления на случай внезапного побега, несмотря на то что пока ещё не видел повода для бегства. Он, у которого было в обычае принимать мгновенные решения и тут же следовать им, испытывал теперь опасные колебания.

Каждый день на час или более он оставлял кузницу и объезжал своего коня. Он натачивал свой меч. Он чинил и начищал обувь, седло и прочую экипировку. Он запасался пищей, которую можно долго хранить: солониной, сухарями и финиками, купленными у зуагирских торговцев. Он взял у Парвеза карту Заморы и тщательно изучил её.

Если он сбежит из Йезуда с глазами Заца, куда ему следует направиться? Возвращаться в Туран нельзя, поскольку Тугрил не откажется от мести. Верховный Жрец Эрлика, чьего сына он убил, в своей жажде мщения способен прибегнуть даже к заклинаниям чародеев.

Западнее Йезуда, с юга на север, тянулся на много центральный хребет покрытых вечными снегами Карпашских гор. Конан, рожденный в горах, не сомневался, что сумеет пешком пробраться через уступы горного кряжа, но коню наверняка это окажется не под силу. Можно ли было помыслить путешествовать по ту сторону гор, в чуждой стране, без коня? К тому же, если Рудабе согласится бежать с ним, ей необходима будет лошадь.

Он мог бы пробраться на север, где кончается хребет, и оттуда податься в расположенную западнее верхнюю Бритунию. Там, в этой малонаселенной стране, он мог бы жить долгие годы — но какими бы событиями он заполнил их? Да, он мог бы купить участок земли и возделывать его. Но гнуть спину на пашне и ковыряться в грядках не пристало отважному воину! Стоило ли тогда покидать родную Киммерию?

Можно было отправиться также на юг, к другому концу Карпашей, и оттуда пробраться в Коринфию либо ещё южней, в Хауран. Тогда его путь будет пролегать через Шадизар, где какой-нибудь дружественно настроенный скупщик краденого выложит Конану кругленькую сумму за его добычу. С другой стороны, множество заморийцев из приближенных короля Митридата помнят его прошлые похождения и точат на него зуб. Замора — страна небольшая, здесь трудно спрятаться; вдобавок Конан выше ростом любого заморийца на целую голову — его нетрудно будет разыскать.

Через несколько дней после ночной пробежки Конан на три дня отлучился из Йезуда, спустившись в долину. Киммериец возвращался из деревушки Каршой с мотком верёвки, прикрепленным к седлу.

Он мирно трусил по извилистой тропинке, которая змеилась по узкому ущелью ниже долины, где лежал Кшесрон. Скалистые склоны ущелья круто поднимались по обе стороны, изъеденные эрозией валуны или поднимались к небу пиками, или валялись, раскиданные там и сям. Прекрасное место для засады, подумал Конан, обводя округу тревожным взглядом: в каменном хаосе можно отыскать множество мест, чтобы притаиться, а лошадь навряд ли преодолеет такой подъем, не сломав ноги.

Только он успел это подумать, как вдруг услышал столь знакомый по службе в туранской армии звук: хлопок туго натянутой тетивы, сопровождаемый ноющим свистом летящей стрелы.

Конан тут же метнулся вперёд и повис на правом боку коня, потому что звук пришёл с левой стороны ущелья. Зацепившись ногой за седло и обвив рукой Имира за шею, он теперь не был удобной мишенью для невидимого лучника. Едва Конан спрятался, стрела пропела как раз там, где только что был всадник, и раскололась о камень по правую руку от Конана.

Конан в ярости вскочил в седло и вытащил меч. Он развернул коня и впился взглядом в каменистый склон, как если бы сверкание его голубых глаз могло испепелить скалы, за которыми спрятался убийца. Имиру передалось возбуждение седока: конь затанцевал и зафыркал. Однако в скалах ничто не шевельнулось.