Реки не умирают. Возраст земли - Борис Бурлак

— Знакомьтесь, пожалуйста, — сказал один из земляков. — Отныне это ваша переводчица Ольга Ревилья.

Он поклонился очень стройной молодой женщине. Она подала ему руку и улыбнулась доверчиво.

— Ольгита, — сказала она по-свойски.

И все вместе поехали в отель, где жили советико инженеры.

Всю дорогу он никого и ни о чем не спрашивал, только рассеянно кивал в ответ на любезные объяснения своих спутников. Он делал вид, что слушает, и жадно смотрел на город, пытаясь сам понять, что к чему. Он был ошеломлен сверкающим великолепием Гаваны, но старался не выдать себя с головой, как перед какой-нибудь красавицей, не поддаться ее первому очарованию.

В его представлении с мальчишеских лет революция обычно рисовалась на фоне северных пейзажей, начиная с суровой Балтики. А здесь: партизаны — и королевские пальмы, кумачовые полотнища — и белокаменные небоскребы, стайки пионеров — и цветущие в октябре фрамбойи.

В отеле его оставили до вечера одного, чтобы он мог отдохнуть с дороги. Но какой уж тут отдых! Он переоделся и вышел на балкон-лоджию. С девятнадцатого этажа открывался вид на всю приморскую часть Гаваны. Оттуда, с севера, со стороны Соединенных Штатов, дул сильный ветер. Мексиканский залив был неспокойным: гривастые волны накатывались лава за лавой на кубинский берег и, достигнув гранитной стенки, вдруг разом вскидывались, точно боевые кони, и оседали в ярости, не в силах перемахнуть через высокий парапет. Лишь клочья пены этих загнанных коней падали на мостовую, которая не успевала просыхать. Небоскребы, казалось, мерно покачивались от ветра, защищая собой Гавану. Впрочем, для защиты ее прямо у подножия небоскребов стояли наготове орудия с расчехленными стволами. Передний край революции в Новом Свете проходил у самых подъездов бывших американских отелей и особняков.

Георгий медленно перевел взгляд на порт, где курчавились дымки над кораблями. За портом виднелась старая испанская крепость Моро, и еще дальше прочерчивались строгие силуэты новых кварталов Гаваны дель Эсте — Восточной Гаваны, которую Ольгита, никогда не видевшая Москвы, называла «нашими Черемушками». А где-то там, за океаном, за тридевять земель отсюда находился его Урал — двенадцать тысяч километров напрямую! И он уже не просто мысленно прикинул, а физически, как дьявольски уставший путник, ощутил, в какую даль неимоверную забросила его судьба геолога.

Какое же сегодня должно быть число, двадцать восьмое или двадцать девятое? Совсем потерял счет времени в погоне за солнцем на реактивном самолете! Нет, сегодня еще двадцать восьмое. Георгий улыбнулся: Христофор Колумб причалил к этим берегам тоже двадцать восьмого октября. Его позабавило такое совпадение.

Знойное солнце как-то сразу упало в море. Чистейшие лимонные краски заиграли на волнах Мексиканского залива, расплавили одинокую тучку в небе. Все вокруг сделалось прозрачным, как стекло, даже небоскребы. Но тут же и море и небо стали багроветь, сгущаться на глазах. И вот непроницаемая темень тропической ночи уже охватила землю, над которой вспыхнули одновременно во всех концах на редкость крупные созвездия, точно кто одним движением руки включил небесный рубильник. На улицах загорелись фонари, а над крышей соседнего дома огнистым росчерком — автограф кубинской революции: «Патриа о муэрте! Венсеремос!» — «Родина или смерть! Мы победим!»

Он увлекся феерическим зрелищем и не заметил, как пролетело целых пять часов. Вернулись те два товарища из советского посольства и с ними Ольгита.

— Надеюсь, вздремнули немного? — спросил старший из дипломатов.

— И не ложился.

— Напрасно. Хотя здесь все новички ведут себя подобным образом.

— Так дело не пойдет, компаньеро Каменицкий, — сказала его переводчица.

— Ничего, привыкну.

— Тогда поедем, сегодня у нас вечер советско-кубинской дружбы, — сказал другой дипломат, молодой угловатый парень.

— А заодно покажем вам ночную Гавану, — добавил тот, что был постарше.

— С корабля да на бал, — сказала Ольгита. И поинтересовалась: — Кажется, так говорят русские, компаньеро Каменицкий?

— Да вы превосходно знаете русский язык!

— Что вы, что вы! — легонько махнула она рукой.

И они отправились на торжественное собрание, где Каменицкого и познакомили с Че Геварой.

Ну, а потом начались будни. Целую неделю он старательно вникал в дела института минеральных ресурсов, этого кубинского Министерства геологии. Его предшественник, главный советник при директоре института инженер Семин, хотел как можно лучше ввести в курс дела своего преемника. Георгий был доволен, что геологическая служба на острове Свободы полностью отлажена. А начинать после революции приходилось почти с нуля: на всю Кубу тогда осталось всего два или три геолога — техническая интеллигенция, испугавшись крупных социальных перемен, подалась на север, в Штаты, вслед за хозяевами. Да и вообще американцы вели геологическую разведку на Кубе бессистемно, они брали все, что попадало под руку, не заботясь о развитии ее собственной промышленности.

По вечерам, закрывшись в рабочем кабинете, Георгий подолгу рассматривал карту Кубы. Это была уже не просто «зеленая длинная ящерица с глазами, как влажные камни», — по меткому слову Николаса Гильена, а редкое соцветие дорогих камней. Тут и железо, и никель, и медь, и марганец, и всевозможные строительные материалы. Даже яшма, оказывается, есть на Кубе. Сочетание богатств очень напоминало Георгию Южный Урал. И это родство недр, разделенных океаном, показалось ему теперь символическим. Жаль только, что на Кубе мало нефти. Вчера Семин сказал на прощание:

— Мы организовали широкую разведку на нефть, хотя добрая половина острова покрыта вулканическими породами, не очень перспективными. Думаю, что рано или поздно будут все же найдены значительные месторождения. В нашем деле бывают разные счастливые неожиданности. Не забывайте о мелких прибрежных островках, образующих передовой  п р о г и б.

А директор института, рослый кубинец из бывших партизан, энергично пристукнул ладонью по столу и добавил:

— Должна быть нефть на Кубе! Пусть меньше, чем в Венесуэле, но должна!

Георгий, сдерживая улыбку, посмотрел на директора института с пистолетом на ремне. Он уже знал со слов своего предшественника, что Гайоль не только вспыльчивый, но и деловой, упорный в решении задачи, поставленной перед институтом Фиделем Кастро. Было в Гайоле что-то от наших комиссаров времен гражданской войны. Ну, может, немного и наивен, если взглянуть на него с высоты нашего-то хозяйственного опыта, так ведь кубинская революция только-только начинает создавать свою индустрию. У нас тоже были горячие головы, которые твердо верили, что должна быть нефть на Урале. И ее в конце концов, нашли, да столько, что Баку отодвинулось на второй план. Конечно, Куба не Башкирия, но близость нефтяной Венесуэлы обнадеживает.

В первые несколько недель Георгий побывал во всех разведочных партиях — от восточной провинции Ориенте с ее партизанскими тропами в горах Сьерра-Маэстра до западной провинции Пинар дель Рио. На востоке он попутно осмотрел небольшие никелевые заводы Никаро и Моа, невольно сопоставляя их с ярским комбинатом. Придет, обязательно придет такое время, когда Куба станет мировой никелевой державой и потягается еще с самой Канадой... На западе Георгий долго странствовал в горах Орго́нос, действительно напоминающих связки органных труб. В глубине их, в старой шахте Матаамбре, добывалась богатая руда с содержанием меди до двадцати процентов. Так что эти горы — Сьерра де Лос Орго́нос, — в самом деле могут зазвучать подобно гигантскому органу, если пошире развернуть добычу меди. И он опять вспомнил Урал с его ураганными пробами березовской руды.

Геологическая карта Кубы оживала перед ним все новыми красками своих сокровищ. Он просиживал в институте минеральных ресурсов допоздна: ночью в тропиках работается все же легче. Бывало, что и Ольга задерживалась вместе с ним, чтобы перевести какую-нибудь его срочную докладную записку на родной язык. Тогда они шли домой вдвоем. Спускались по лестнице к выходу, где дежурил милисиано с автоматом, и наконец-то оказывались на шумной, залитой неоновыми огнями, нарядной улице, которая упиралась в гранитный берег Мексиканского залива. Бывало, прогуливались с часок по людной набережной Малекон, под свежим ночным бризом.

Однажды он взял Ольгу под руку и попросил хотя бы коротко рассказать о том, как она работала связной у Кастро.

— Откуда вы знаете? — удивилась его переводчица.

— Мне говорил наш дежурный милисиано.

— Работала связной — это слишком громко сказано, компаньеро Каменицкий. Я всего несколько раз ездила с поручениями с острова Пинос в Гавану.

— Ты жила на Пиносе?