Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или - Айн Рэнд

— В конце концов мы нашли человека в Эльгине, — сказал он нарочито уверенным голосом. — Не волнуйтесь, дорогу проложат задолго до того, как вы туда приедете.

Она взглянула на него с полуулыбкой, думая о том, как часто она слышала от него подобные слова, и о той отчаянной браваде, которую он сейчас перед ней изображал. Эдди поймал ее взгляд, понял его, и ответная улыбка получилась смущенной и извиняющейся.

Эдди вернулся к своему блокноту, сердясь на себя за то, что нарушил собственное решение не усложнять положение Дагни. Он не должен был рассказывать ей о Дэне Конвее, думал Эдди, не должен был лишний раз напоминать о том отчаянном положении, в котором они оказались. Он недоумевал, что с ним происходит, ведь подобные нарушения дисциплины всегда казались ему недопустимыми, тем более сейчас, когда они находились в ее квартире, а не на работе.

Дагни продолжила диктовку, и Эдди слушал, глядя в блокнот, время от времени делая короткие заметки. Он запретил себе смотреть на нее. Дагни открыла дверь в гардеробную, сдернула с вешалки костюм и наспех сложила его; голос ее звучал с прежней четкостью.

Эдди не поднял головы, следя за ней только по звукам быстрых движений и размеренного голоса. Он понимал, что с ним творится: ему не хотелось потерять ее снова, после столь краткого воссоединения. Но идти на поводу собственного одиночества, в то время как железная дорога крайне нуждается в Дагни, он считал непозволительным эгоизмом и поэтому чувствовал себя виноватым.

— Пошлите распоряжение, чтобы «Комета» следовала со всеми ключевыми остановками, — говорила Дагни. — И чтобы все управляющие отделениями подготовили мне рапорты об…

Эдди поднял глаза и вдруг перестал слышать Дагни; его взгляд застыл. Он увидел на вешалке открытой двери в гардеробную мужской халат, темно-синий халат с белыми инициалами «ХР» на нагрудном кармане.

Эдди припомнил, где видел этот халат прежде, на мужчине, который смотрел на него через стол на завтраке в отеле «Уэйн-Фолкленд». Вспомнил, что этот человек пришел без предупреждения поздно вечером в День Благодарения в офис Дагни. И то, о чем он должен был давно уже догадаться, потрясло его подобно двум толчками одного землетрясения: внутри него раздался такой дикий крик «Нет!!!», что, казалось, рухнули все несущие опоры. Но еще больше, чем первое неожиданное открытие, его потряс шок: он наконец-то разобрался в собственных чувствах.

В его мозгу осталась одна-единственная мысль: нельзя дать Дагни заметить, что он увидел, и что из-за этого пережил. Его смятение достигло апогея, превратившись в физическую муку. Эдди испугался, что вторгся в ее частную жизнь дважды: узнав ее тайну и разоблачив свою собственную. Эдди еще ниже склонился над блокнотом, стараясь сосредоточиться на важнейшем в тот момент деле: остановить трясущийся карандаш.

— …проложить в горах пятьдесят миль железнодорожного полотна и рассчитывать при этом только на имеющиеся в наличии материалы.

— Прошу прощения, — едва слышно переспросил Эдди. — Я не расслышал, что вы сказали.

— Я сказала, что мне нужен отчет от всех управляющих о каждом метре рельсов и каждой единице оборудования, которыми они располагают у себя в отделениях.

— Хорошо.

— Я поговорю с каждым из них по очереди. Пусть являются в мой вагон на «Комете».

— Хорошо.

— Разошлите неофициальное сообщение, что машинисты должны выгадать время для остановок, следуя по линии на скорости семьдесят, восемьдесят, сто миль в час, где и как придется, а я… Эдди?

— Да. Хорошо.

— Эдди, что случилось?

Ему пришлось поднять голову и, глядя ей в глаза, впервые в жизни солгать.

— Я… я боюсь тех затруднений, которые могут возникнуть у нас с законом.

— Забудьте о них. Разве вы не видите, что никаких законов не осталось? Теперь все идет иначе: кто сумел что-то урвать, тот и прав. Теперь мы сами устанавливаем законы.

Когда Дагни собралась, Эдди донес ее чемодан до такси, а потом, по платформе, до ее вагона-офиса, самого последнего в составе «Кометы». Стоя рядом, он смотрел, как, дернувшись, поезд пошел, и проводил взглядом красные фонари последнего вагона, удаляющегося в темноту туннеля. Когда огни пропали из виду, он понял, что чувствует человек, распрощавшись с мечтой, о существовании которой и не подозревал, пока не потерял ее навсегда.

Людей на платформе оставалось немного, они двигались напряженно, погруженные в свои мысли, как будто накрытые аурой несчастья, заполнившей все пространство от рельсов до потолочных балок вокзала. Эдди безразлично подумал: после ста лет безопасности, люди снова почувствовали, что отправление поезда — не просто событие, а игра со смертью.

Он вспомнил, что не обедал, да не чувствовал голода, но подземное кафе Терминала больше походило на его дом, чем несколько кубометров пустого пространства, о котором он сейчас думал как о своей квартире. Вот он и направился в кафетерий, ведь больше идти ему было некуда. Войдя в безлюдный зал, он сразу заметил тонкую струйку дыма, поднимавшуюся над сигаретой официантки, что одиноко сидела за столиком в темном углу.

Не глядя, Эдди поставил что-то на свой поднос и, садясь за столик рядом с ней, сказал только:

— Привет.

Тупо глядя на столовые приборы перед собой, он гадал об их предназначении, потом припомнил, как пользуются вилкой, и попытался изобразить движения, необходимые для поглощения пищи, но обнаружил, что это выше его сил. Спустя какое-то время он поднял глаза и увидел, что официантка внимательно смотрит на него.

— Нет, — ответил Эдди. — Нет, со мной ничего не случилось… Да, произошло много событий, но какое это теперь имеет значение?.. Да, она вернулась… Что еще ты хочешь, чтобы я тебе об этом рассказал?.. Откуда ты знаешь, что она вернулась? Ах, да, наверное, вся компания узнала об этом в первые же десять минут… Нет, я не знаю, рад ли я ее возвращению… Конечно, она спасет железную дорогу, через год или через месяц… Что ты хочешь, чтобы я сказал?. Нет. Она не сказала мне, на что рассчитывает. Она не говорила, что чувствует, о чем думает… Ну, а ты сама-то как полагаешь, что она чувствует? Это для нее настоящий ад, да и для меня тоже! Только часть этого ада — моя собственная вина… Нет. Ничего. Я не могу говорить об этом… Говорить? Да я даже думать об этом не должен, я просто обязан положить этому конец, прекратить думать о ней и о… Я хотел сказать о ней.

Он помолчал, размышляя о том, почему глаза официантки, которые всегда видели его насквозь, сегодня вызывают у него чувство неловкости. Он смотрел в стол и заметил, что в стоявшей перед официанткой тарелке полно окурков.

— У тебя тоже неприятности? — спросил Эдди. — Ты сидишь здесь уже так долго… Меня? Почему ты хотела дождаться меня?.. Знаешь, я не думал, что тебя тревожит, увидишь ты меня или нет. Ты всегда казалась погруженной в себя, поэтому мне так нравилось говорить с тобой. Я чувствовал, что ты всегда меня понимала, но ничто не может причинить тебе боль, ты всегда выглядела так, словно тебя ничто в мире не беспокоит, и это давало мне ощущение свободы, как будто… как будто в мире нет страдания… Знаешь, что странного в твоем лице? Ты выглядишь так, словно никогда не испытывала ни боли, ни страха, ни вины… Извини, что сегодня я пришел так поздно. Я должен был проводить ее, она уехала на «Комете»… Да, сегодня вечером, только что… Да, она уехала… Да, она неожиданно так решила, буквально час назад. Она собиралась уехать завтра вечером, но случилось что-то неожиданное, и она решила срочно уехать… Да, она поедет в Колорадо, но позднее… Сначала в Юту… Пришло письмо от Квентина Дэниелса — он бросает дела, а единственное дело, которое она не может бросить, не может позволить себе бросить, это мотор. Помнишь, я говорил тебе про мотор, остатки которого она нашла… Дэниелс? Это физик, он последний год работал в Технологическом институте в Юте, пытаясь раскрыть секрет мотора и восстановить его… Почему ты так смотришь на меня?.. Я раньше не говорил тебе о нем, потому что это тайна. Тайна, ее личный секретный проект, и почему он может тебя интересовать?.. Думаю, теперь я могу говорить об этом, потому что Дэниелс ушел… Да, он изложил ей причины. Сказал, что не отдаст того, что произвел его разум, миру, который относится к нему как к рабу. Сказал, что не станет приносить себя в жертву людям, которые получат огромную прибыль… Над чем ты смеешься?.. Перестань, слышишь? Почему ты так смеешься?.. Весь секрет? Нет, не раскрыл, если ты об этом, но, кажется, делал успехи, у него был верный шанс. Теперь шанс потерян. Она помчалась к нему, хочет умолить, удержать, заставить продолжать работу, только, я думаю, все впустую. Если они останавливаются, то уже не возвращаются к работе. Никто не вернулся… Нет, мне теперь все равно, мы понесли столько потерь, что я привык к ним… Нет! Вовсе не мысли о Дэниелсе не дают мне покоя, нет, оставь это. Не спрашивай меня об этом. Весь мир разваливается на части, она все еще борется за его спасение, а я сижу здесь, проклиная ее за то, о чем не имею права знать… Нет! Она не сделала ничего, за что ее можно проклинать, ничего, и к тому же это не касается железной дороги… Не обращай на меня внимания, это неправда, это не ее я проклинаю, а себя… Послушай, я всегда знал, что ты любишь «Таггерт Трансконтинентал» так же, как любил ее я, она для тебя много значит, для тебя лично, вот почему тебе так нравилось слушать, когда я о ней говорил. Но то, о чем я узнал сегодня, не имеет отношения к железной дороге. Для тебя это не важно. Забудь… Просто мне случайно стало известно о Дагни то, о чем я раньше и не подозревал, вот и все… Мы с ней вместе росли. Я думал, что знаю ее. Но не знал… Понять не могу, чего я ожидал. Наверное, считал, что у нее вообще нет личной жизни. Для меня она всегда была не человеком и не… не женщиной. Она олицетворяла собой дорогу. И я не думал, что у кого-то хватит дерзости посмотреть на нее иначе… Что ж, поделом мне. Забудь об этом… Забудь, говорю! Почему ты так меня расспрашиваешь? Это ее личная жизнь. Как это может тебя касаться?.. Оставь, ради Бога! Разве ты не видишь, что я не могу об этом говорить?.. Ничего не случилось, со мной все в порядке, я просто… Господи, в чем я вру? Я не могу врать тебе, ты всегда все понимала, хуже всего, что я лгу сам себе!.. Я лгал себе. Я не осознавал, какие чувства испытываю к ней. Железная дорога? Я законченный лицемер. Если бы она означала для меня только железную дорогу, то не причинила бы мне такую боль. И мне сейчас не хотелось бы его убить!.. Да что с тобой сегодня? Почему ты так смотришь на меня?.. Господи, что со всеми нами творится? Почему нам всем осталось одно только страдание? Почему мы так много страдаем? Мы не хотели этого. Я всегда думал, что мы будем счастливы, все мы, что это наше естественное состояние. Что мы делаем? Что потеряли? Год назад я не стал бы проклинать ее за то, что она нашла то, чего искала. Но теперь я знаю, что они обречены, они оба, и я тоже, и все люди обречены, а она — все, что у меня осталось… Это было слишком прекрасно, чтобы осуществиться — чудо! Я не знал, что любил это чудо, что такова была наша любовь, ее и моя. Но мир начал рушиться. И мы не в силах остановить его. Почему мы разрушаем себя? Кто скажет нам правду? Кто спасет нас? О, кто такой Джон Голт?!..