Готический роман. Том 1 - Нина Воронель

Я понимал, что долго так продолжаться не будет: ему скоро надоест на меня смотреть, тогда он рассердится и прыгнет. А Ральф, если сердится, то становится пострашней мамки! Я повторил «Сидеть!» и быстро потащил Ганса обратно в свинарник. Там я привязал его за поводок к загородке, а сам взял другой ошейник Ральфа – с медными колечками – и опять вышел во двор. Ральф стоял под дверью, ожидая меня с Гансом. Когда он увидел, что я вышел один, он так сильно разочаровался, что даже начал зевать и изображать, как он мною вовсе не интересуется.

Я подошел к нему поближе, сделал вид, что чешу его за ухом, а сам накинул ему на горло ошейник и быстро застегнул, чтобы он не вырвался. Но он не вырывался, потому что в этом ошейнике мы с фрау Инге всегда водим его гулять в лес. И он, дурак большой, решил, что я сейчас поведу его в лес, и покорно пошел за мной, хоть я повел его не к воротам, а в новый холодильник, который как раз сегодня достроили рабочие из города.

Ральф сообразил, что я его обманываю, только когда я привязал поводок к трубе и пошел к дверям. Ох, он и взвыл! Совсем как мамка, когда она увидела свою куртку, в которой я прополз по подземному ходу в замок. Ральф рванулся за мной изо всех сил, но было уже поздно, – я выскочил из холодильника и захлопнул за собой дверь. Во дворе я немножко постоял, прислушиваясь, – не слышно ли снаружи, как Ральф там воет. Ури говорил, что звук из холодильника не выходит, потому что там нет щелей. И точно, Ральфа не было слышно, а уж он там, конечно, лаял и рычал во всю мощь своей собачьей глотки! Мне стало его немножко жалко, но что было делать, – ведь он помешал бы мне спасти Ганса.

Вдруг дверь Отто распахнулась, и оттуда вышел Ури с какими-то тряпками, а за ним фрау Инге с сумкой в руке. Мне повезло, что во дворе было темно, а я стоял под самой стенкой холодильника, – я быстро скользнул за угол и даже ни за что не зацепился, так что они меня не заметили. Когда они проходили мимо меня, Ури спросил, как там холодильник, – закончили или нет? Я жутко перепугался, что они сейчас зайдут внутрь и найдут там Ральфа, но они просто прошли мимо.

Когда они вошли в кухню и зажгли там свет, я осторожно, на цыпочках прошел в свинарник и хотел вывести оттуда Ганса, но вдруг сообразил, что фрау Инге скоро должна прийти забивать свиней на завтра. Я представил, как она заходит в свинарник, ищет кабанчика № 15, – она ведь не знает, что его зовут Ганс, – это наш с ним секрет, – и не может найти. Ужас, что она может тогда натворить: поедет, например, к мамке и потребует, чтобы я вернул Ганса!

Чтобы она не заметила, что Ганса нет в свинарнике, я решил выпустить во двор всех свиней – пусть немножко погуляют. А потом, когда их загонят обратно, будет такая неразбериха, что фрау Инге может подумать, будто кабанчик № 15 заблудился где-нибудь во дворе – двор у нас огромный и весь засажен деревьями. Не станет же она среди ночи бегать по двору и звать Ганса, тем более что она не уверена, что его зовут Ганс. Я открыл обе створки дверей, сбросил крючки со всех загородок и сказал:

– Эй! Свинки! Идите гулять!

Но свиньи ужасно дурные – они сбились в кучу по колено в дерьме, уставились на меня своими свиными глазками и захрюкали хором. Они были так похожи на мамку, – не когда она сердится на меня, а когда слушает песни по радио и подпевает. Я схватил метлу и начал шлепать по розовым задам тех, которые стояли впереди.

– Дуры! – заорал я шепотом, чтобы фрау Инге не услышала. – Идите гулять, а то я запру дверь и вы останетесь тут навсегда!

Не знаю, что подействовало на передних больше – моя угроза или моя метла, – но все они разом двинулись к открытой двери. А задние ринулись за ними, будто боялись отстать, – они перли вперед, совсем как люди, отталкивая друг друга от дверей, чтобы выскочить наружу раньше других. Чтобы вывести Ганса, мне пришлось дождаться, пока все свиньи выйдут, и я очень боялся, что фрау Инге выглянет в окно и увидит, как они толкутся по двору. Но она была, видно, чем-то занята и в окно не смотрела, так что я спокойно взял свой велосипед и вышел из замка на дорогу.

Было совсем темно – хорошо, что у меня на руле теперь есть фонарь. Но оказалось, что по нашей крученой дороге невозможно ехать на велосипеде вниз и тащить за собой Ганса на поводке: у него ножки слишком короткие, чтобы он мог за мной успеть. Я попробовал несколько раз и так, и этак, но у меня ничего не вышло, и мне пришлось пойти пешком. Это было очень трудно – одной рукой удерживать велосипед, чтобы он не скатился вниз, а другой – тащить Ганса, который вдруг струсил и начал рваться обратно во двор. Я мог бы объяснить ему, что если он вернется, то сегодня ночью его зарежут, но мне не хотелось его пугать, он и так стал слишком нервный, а я терпеть не могу нервных, я с ними сам становлюсь нервный.

Всю дорогу я думал, как лучше – спрятать Ганса у себя дома или отвести подальше в лес. Я бы, конечно, хотел взять его к себе, но боялся, что мамка учинит скандал. И я решил завести Ганса в лес подальше от замка и оставить там на несколько дней, пока я не уговорю фрау Инге не резать его. А я ее обязательно уговорю, если даже для этого придется рассказать ей, что его зовут Ганс, – она ведь не сможет его зарезать, когда станет называть его не по номеру, а по имени!

Мы с Гансом и с велосипедом очень долго шли по дороге, так что даже велосипед устал. Сперва мы перешли через мост и прошли мимо красивого щита, на котором, не знаю для кого, написано «Добро пожаловать в Нойбах!» – ведь наша дорога в Нойбахе кончается, и никто чужой мимо нас не ездит. Потом мы свернули на шоссе, ведущее из Нойбаха в город, и тоже шли долго, пока не дошли до тропинки на Чертов Палец. Мы свернули на эту тропинку и прошли еще немножко, хоть мне было страшно и без Ганса я бы ни за что туда не пошел – кто знает, каких ведьм и духов можно там встретить среди ночи?

Сначала я привязал Ганса к дереву, чтобы мне было легко его завтра найти. Но потом я подумал, что будет, если вдруг кто-нибудь злой захочет его обидеть, а он не сможет убежать. Тогда я отвязал Ганса, снял с него ошейник, вскочил на велосипед и помчался обратно на шоссе. Он громко хрюкнул и во всю прыть пустился за мной, но хоть я несколько раз зацепился за ветки и чуть не упал, он не мог угнаться за мной на своих коротеньких ножках и быстро отстал. Я выехал на шоссе и, не останавливаясь, помчался в деревню, чтобы не слышать, как он визжит мне вслед, – ведь я так и не объяснил ему, почему я его бросил в лесу среди ночи. Но хоть я знал, что я его спас, мне все равно хотелось плакать, когда я представлял себе, как он бродит в темноте один-одинешенек.

Ури

Перед поворотом на Вормс Ури слегка замедлил скорость, раздумывая, – заехать туда или нет? Заезжать, собственно, было незачем: если очередное письмо от матери даже и пришло, брать его сегодня было необязательно: из почтового ящика оно никуда не денется. На душе у Ури было достаточно скверно и без упреков матери. Он проглотил крошечную каплю слюны, затаившуюся под пересохшим языком, чтобы убедиться, что тугой комок в горле слегка расслабился, – хорошо было бы выпить чашечку кофе и, пожалуй, даже попытаться что-нибудь съесть. Он ускользнул из замка без завтрака, чтобы удрать до того, как Инге проснется, а кроме того, его сильно мутило после ночных подвигов в забойной камере. В принципе он должен был быть доволен собой: ведь шутка ли, он умудрился прикончить трех свинок одну за одной без единого позыва на рвоту! Однако никто не мог бы назвать этот процесс приятным и возвышающим душу.