Малая психиатрия большого города (пособие для начинающего психиатра) - Самуил Бронин

Посмеивается с заговорщическим видом: будто у нее есть с врачом общие тайны, на вопросы не отвечает или бормочет что-то невнятное, уходит от разговора, сохраняя на лице игривую улыбку и «комическое», «стыдливое» выражение (С).

Набл.31. Женщина 48 лет. Всегда была «фантазеркой», мечтала о «необыкновенных» профессиях. Любила в молодости ходить к окнам анатомички на Моховой, смотреть на трупы в прозекторской и представлять себе покойников живыми: «Стоишь, за него переживаешь». Охотно читала, но училась средне: «было много лени». Не любила домашнего хозяйства, все делала мать, она только вязала. «Ненавидела» старшую сестру, впоследствии заболевшую: та ее обижала — испытывает то же чувство к ней и поныне. Со времени месячных (13 лет) и до 19 «обмороки»: «шумело в голове», затем медленно опускалась без сознания на пол; упасть могла где угодно: в магазине, на улице. С 19–20 лет стала бойчее, разговорчивее, появилась легкость в принятии важных решений, почти нарочитое легкомыслие. Поступила, в соответствии с давним желанием, гримером на киностудию, охотно ездила на съемки. По-прежнему любила «пофантазировать», поделиться выдумками с приятельницами, поболтать в компании (но не петь и не танцевать: «этому так и не научилась»). С этого времени будто бы наделена способностью влиять на настроение окружающих, менять его: «У меня столько юмора». В 22 года вышла замуж за шофера студии: поспорила перед этим с подругой, что «женит» его на себе; до этого никаких планов на него не строила: «выиграла мужа за 5 рублей», по ее словам. Во время беременности (25 лет) возобновились «обмороки», повысилось давление крови, был выкидыш. Вторая беременность завершилась срочными родами, но мальчик умер во сне в 2 года. В 30 лет родила сразу скончавшуюся после родов девочку. В эти годы супруг начал пить запоями; когда он возвращался домой пьяный, с ней случались «истерики», как и в юности кончавшиеся «обмороками»: вначале «нарочно устраивала» их, чтобы напугать мужа, затем теряла контроль над собой и сознание. Когда он стал пить меньше, сделалась спокойнее. С климакса (43 года) — ухудшение самочувствия: слабость, приливы, сердцебиения. С этого же времени очерченные колебания настроения: по нескольку часов в день тоска и апатия. Родила наконец здорового сына, начала работать горничной.

Невысокая, гиперстенического сложения, толстая, краснолицая. Говорит нараспев, в однообразно повествовательном тоне. Пренебрежительно отзывается о муже, не соответствующем ее идеалу мужчины: она любит стройных и подтянутых, а муж далек от этого идеала. О сыне тоже говорит без тепла, поверхностно. Сосредоточена на себе, на своих «незаурядных» способностях. Говорит, что любит разыгрывать людей и преуспевает в этом. Со слов соседей, выглядит это так: приходит, например, домой, говорит, что купила где-то очень хорошие яблоки за 20 копеек — «все туда бегут», а она очень довольна тем, что всех «разыграла», считает свою шутку очень смешной и всем о ней рассказывает (С).

Для полноты картины и кратко — сын этой женщины:

Набл.32. Юноша 18 лет. В раннем детстве капризный, обидчивый, возбудимый, До 10–12 лет были тики. В школе был очень ленив, играл с девочками и мальчиками Младше себя. С 15–16 лет стал «трудным», раздражительным, надолго запирается в ванной. Оставил школу, решил стать гитаристом, играет (плохо) на этом инструменте. Жалуется на головные боли. Неприветлив, ушел от разговора, сославшись на занятость (С). — -Мать с дочерью во многом схожи: обе «шокируют» соседей, «ставят их в тупик» и, как им представляется, «потешают», обе — с чертами дурашливости и клоунады. У матери в последние годы развивается вполне характерное состояние с парамимией и «загадочной», непроницаемой молчаливостью. Меру скрытой болезни дочери можно определить нелепостью ее розыгрышей — в них дефектность ее психики, в иное время не столь явная, как бы фокусируется и высвечивается. Она (повторимся) в чем-то похожа на женщину из предыдущего наблюдения: «влечением к искусству», на этот раз — к кинематографу, определяющим (во всяком случае, на время) выбор профессии, легковесностью в принятии самых важных житейских решений, нарастающим одиночеством в жизни; обе, кроме того, по наличию скрытой или отзвучавшей эпилептиформной симптоматики, могут быть отнесены к большой и сборной группе шизоэпилептоидов, где нарастающая со временем шизоидия с годами «затмевает», заслоняет собой эпилептоидию раннего возраста.

Далее два случая «эмоционально-бедной» шизоидии, в которых собственно шизоидные черты, т. е. характерные аутизм и отстраненность, сопровождаются грубостью и примитивностью эмоций, утрированным «эгоизмом», расторможением низших влечений — почти импульсивной, неуправляемой «жадностью», на еду в особенности. Оба всю жизнь пили, но пьянство не вызвало у них характерной алкогольной деградации. Первое наблюдение ближе к собственно шизоидной группе: здесь имеются специфические трудности общения и даже — эстетическая доминанта, влекущая этого человека к кинематографу, второй же случай более «дегенеративен», дальше отстоит от собственно шизоидии и более сложен диагностически: современный психиатр, лишенный сборного и некогда столь удобного для него понятия и ярлыка дегенерации, затрудняется в классификации подобных состояний — несмотря на их цельность, законченность и повторяемость в населении.

Набл. ЗЗ. Мужчина 64 лет. Из крестьян Рязанской области. Со слов жены, в его семье все «невнимательные к окружающим», «незаботливые», не видятся друг с другом, мать — «законченная эгоистка». До 22 лет жил в деревне, в голодный год переехал в Москву, был извозчиком. Кончил курс ликбеза, выучился на вагоновожатого. К работе своей относился пунктуально, ни разу за всю жизнь (несмотря на многолетнее пьянство) не опоздал в депо. Еще в деревне женился на односельчанке. В семейной жизни, всегда и с годами все более, был черств, невнимателен, обособлен: «от него ласки не дождешься», «мы сами по себе, а он сам»; скрытный, неразговорчивый. Всегда ревниво следил за распределением еды, себе брал лучшие куски. На людях был не прочь порассуждать на разные темы, но сам встреч ни с кем не искал и мог на полуслове и без сожалений бросить разговор, который вел до этого с видимым удовлетворением; ни с кем вообще близких отношений не поддерживал. Одно время ходил на «Мосфильм»: снимался там в роли статиста — сам объясняет это тем, что наскучивало сидеть одному дома. Все свободные деньги тратил на водку, семью всегда обделял, был очень скуп на все, кроме выпивки. Пил с 30 лет и до недавнего времени, по нескольку раз в неделю. Пьяный делался придирчив, громко разговаривал с собой вслух, переживал наново какие-то бывшие реальные ситуации, негодовал по их поводу. В войну пошел на фронт, здесь у него без видимых причин начали выпадать зубы, лечился у невропатолога. Был ранен в руку. Вернулся нервный, раздражительный, очень расстраивался из-за потери зубов — к семье отнесся с прежним безразличием. Из-за последствий ранения оставил прежнюю профессию, был разнорабочим на базе. С 60 лет на пенсии. Характер его долго оставался прежним — только в самое последнее время стал несколько мягче и «заботливее»: много времени проводит теперь с внуком, который его любит; ежедневно с ним гуляет, стал охотнее и дольше говорить по телефону (прежде и в трубку отвечал нехотя, отрывисто). Хотя по-прежнему ведет себя дома так, будто его ничто здесь не касается, стал больше помогать по хозяйству. Пить перестал сразу, в один день: испугался за свое здоровье (всегда был мнителен, «трусоват» в этом отношении) — стал, кроме того, жалеть деньги на выпивку.

Выглядит старше своих лет. С нескладными движениями, выспренней и странно звучащей, «бюрократической» речью: «демобилизовался по приказу Калинина», «крестьянствовал в деревне под руководством родителей». То, что стал проводить много времени с внуком, объясняет пользой прогулок для здоровья. Никого не знает в доме после 10 лет жизни в нем и это тоже объясняет по-своему: дом изначально был заселен работниками одного завода, и он всегда чувствовал себя в нем посторонним. Когда гуляет, то подсаживается к пенсионерам, но не знает «о чем с ними болтать»: «спросят— ответишь», «иные разговаривают, а, я думаю». Физически, несмотря на ипохондрические опасения, чувствует себя хорошо, память вполне удовлетворительная (С).

Случай этот примечателен нечасто встречающимся сочетанием «тупости», «примитивности» психики — и шизоидного анализа, самонаблюдения. При всей узости его кругозора, ограниченного, кажется, пищей, водкой и иным сугубо материальным потреблением, этот человек способен и склонен к рациональному осмыслению и истолкованию собственных душевных движений или их отсутствия, аутистическим «догадкам» и проницательным комментариям. Черты эти обычно исключают одна другую, но у «примитивных» шизоидов оказываются совместимы: их «интеллектуальная недостаточность» иная, чем у «рядовых дебилов» (если таковые вообще имеются). У этого человека на все — правдоподобное, на его взгляд, объяснение: те или иные свои особенности он относит за счет внешних обстоятельств, но шизоидную неспособность к живому общению описывает очень предметно и рельефно. Это — разговор только в виде вынужденных ответов, своего рода «коленных рефлексов речи», слабость и быстрое иссякание собственного спонтанного речевого потока, необходимость думать над ответами и редактировать фразы, «неумение» свободно включиться в общий разговор и обмен мнениями, откликнуться на него, прийти к взаимопониманию с собеседниками. (Шизофрения, как известно, во всех отношениях болезнь непредсказуемая: трудно было ожидать, что именно этот «примитивный» субъект лучше других в выборке расскажет о речевых задержках и своеобразии речевого общения шизоидов, но именно так и вышло.)