Примула. Виктория - Фаина Гримберг

Что тут скажешь! «Не поздоровится от этаких похвал...»

Хотела она этого или нет, но великий князь Сергей Александрович, равно как и люди, подобные Трепову, составляли естественное окружение Великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Их убеждения она разделяла; эти люди и им подобные руководили ею, когда она честно, как и подобало викторианке, пыталась и старалась понять своё новое отечество.

Для Витте Елизавета Фёдоровна, конечно же, отнюдь не святая; к экзальтации он не наклонен; он, конечно же, сочувствует ей, но, кажется, ставит невысоко:

«...явилось два министра внутренних дел или, вернее, был министр внутренних дел и диктатор. Права Трепова, совершенно диктаторские, истекали из положения о генерал-губернаторстве и товарище министра внутренних дел по полиции, но главным образом от особых личных отношений, которые были созданы. Трепов пользовался особым расположением сестры императрицы, Великой княгини Елизаветы Фёдоровны, весьма почтенной и премного несчастной женщины. Расположение это естественно истекало из того, что Трепов был ближайшим сотрудником-руководителем её мужа, Великого князя Сергея Александровича, так ужасно погибшего, и именно вскоре после того, как Трепов оставил пост московского обер-полицмейстера. Это своё расположение она внушила своей сестре, императрице.

Благоволения императрицы уже одного было достаточно, чтобы государь оказывал Трепову своё благоволение и доверие, а по натуре государя эти чувства его к Трепову должны были высказываться преувеличенно уже потому, что Трепов находился в медовых месяцах своих отношений к Его Величеству. Затем Трепов внушал доверие своею бравою наружностью, страшными глазами, резкой прямотой своей солдатской речи. Речь эта, несомненно, всегда была искренняя и ясная по своей простоте, ибо для лица политически невежественного всё кажется просто и ясно. Государю также были любы в политических вопросах ясность и прямолинейность, истины, чуждые всяких «интеллигентных» выдумок ».

В этой обстановке средневекового произвола, бесконтрольного фаворитизма и процветания всевозможных пороков обе внучки Виктории, плутая, словно слепые, естественно, поняли, что религия исполняет в их новом отечестве весьма значительную роль. Но далее они двинулись разными путями. Императрица Александра Фёдоровна полагала своим долгом постичь и разделить фанатические суеверия русского простонародья. Елизавета Фёдоровна, в сущности, даже приняв православие, не отступилась от религиозных принципов, свойственных протестантизму. Не так трудно заметить, что основанная ею Марфо-Мариинская обитель во многом напоминает Армию Спасения, с поправкой, естественно, на русские традиции. Новшеством прежде всего являлось мирское служение, вовлечение сестёр в активную благотворительность, в сфере, в частности, медицинской. Ведь традиционно целью и занятием русского монашества являлось служение Богу, молитвы, соблюдение церковной обрядности, а вовсе не работа в больницах и детских приютах!

Великая княгиня Елизавета Фёдоровна ратует за введение в русской православной церкви чина диаконисс, то есть, по сути, пытается сделать некий шаг для упрочения авторитета женского церковного служения.

Елизавета Фёдоровна обратилась как просительница в Святейший Синод, желая официального утверждения в Русской Православной Церкви чина диаконис.

Ведь учреждённая ею в Москве Марфо-Мариинская обитель имела устав, не вполне обычный для русских женских монастырей. В Марфо-Мариинскую обитель женщины могли поступить на определённый срок, после которого они решали, оставаться им в обители или выйти из неё. Целью деятельности обители, как мы уже отметили, являлась помощь неимущим, в первую очередь медицинская. Для этого сёстры обители получали основное медицинское образование (на уровне знаний и умений сестры милосердия). Елизавета Фёдоровна пыталась реформировать и получение сёстрами сугубо богословских знаний, желала эти знания для сестёр своей обители упорядочить. Возможности великой княгини, сестры императрицы, позволяли Елизавете Фёдоровне добиваться открытия благотворительных медицинских учреждений. Она стремилась добиться установления чина диаконис; прежде всего, для сестёр своей обители; она желала закрепить в церковном сознании правомочность относительной независимости женщин, служительниц Русской Православной Церкви. Великую княгиню поддержал в её устремлениях митрополит Московский Владимир. 9 ноября 1911 года в Синоде рассматривалось ходатайство митрополита о присвоении сёстрам Марфо-Мариинской обители именования диаконис.

Синод вынес следующее постановление:

«Старшим сёстрам Марфо-Мариинской обители, уже посвящённым по особому церковному чину и давшим обет диаконисского служения на всю жизнь, усвоить искомое звание; в параграф 24 устава обители внести дополнение о принятии сестёр в число диаконис только по благословению московского митрополита, вопрос же о восстановлении древнего женского служения в Православной Церкви следует разрешить на предстоящем Поместном соборе»[116].

Под документом подписались семь архиереев.

Особое мнение было представлено митрополитом Антонием:

«...Пока не восстановлен чин диаконис в древнем его значении, сёстрам Марфо-Мариинской обители не может быть усвоено именование диаконис, в чине которых они не состоят».

Епископ Гермоген также выступил против предложения Великой княгини. В сущности, конфликт Елизаветы Фёдоровны с представителями иерархической верхушки Русской Православной Церкви — это классический конфликт протестантизма с более архаической разновидностью христианства. Елизавета Фёдоровна обращается с просьбой присвоить сёстрам её обители чин диаконис «по одеянию». Церковные иерархи возражают, что речь может идти лишь о вероятном чине диаконис «по постановлению». О чём, собственно, идёт речь?

Послушаем епископа Гермогена. Возражения, приводимые им, вполне в традиции Русской Православной Церкви. Для своих «диаконис по одеянию», то есть, объединённых единой формой одежды (той самой, спроектированной Нестеровым), Великая княгиня считает самым важным то, что епископ Гермоген полагает лишь «внешней стороной служения», и именно: благотворительность, медицинскую помощь, просвещение. Но для епископа Гермогена наиболее важны совсем иные аспекты служения: соблюдение строгое православной обрядности, молитвенная аскеза. Без этого, по мнению епископа, «посвящённая Богу часть души и жизнь должна висеть над бездной страстей и предоставлена быть неверным стихиям».

Епископ Гермоген не против введения чина диаконис, но на строго канонических основах. Он признает антиканоничным постановление Синода, полагавшее возможным усвоение чина диаконис для сестёр Марфо-Мариинской обители.

Конфликт между епископом Гермогеном и Великой княгиней Елизаветой Фёдоровной — это, конечно же, конфликт между викторианским пониманием религиозности как мирского благотворения, то есть благотворительности, помощи нуждающимся, и сугубо русским православным пониманием религиозности как мистической аскезы. То есть, проще говоря, викторианская религиозность, наиболее ясно проявившая себя в деятельности Армии спасения, предполагает погружение в живую жизнь, активную благотворительную деятельность; а православная религиозность предполагает, напротив, уход от мира, погружение в мистическую аскезу, и при этом строжайшее (как мы уже отметили) соблюдение обрядности.

Дело было передано на рассмотрение императору, Николаю II. И на этот раз он проявил определённую мудрость (что, впрочем, случалось с ним редко!). Он не хотел огорчать старшую сестру своей жены, но и ссора с церковными иерархами отнюдь не входила в его планы. Поэтому он наложил следующую резолюцию: «Всецело разделяю особое мнение митрополита Петербургского Антония». А мнение Антония, как вы помните, заключалось в том, что поскольку Русская Православная Церковь не имеет в себе чина диаконис, то нет возможности ввести его для сестёр Марфо-Мариинской обители!

Дело снова было передано на рассмотрение Собора. Более того, чин Марфо-Мариинской обители был признан незаконным! Елизавета Фёдоровна, понимая, что слово императора достаточно важно, горячо объясняла ему свою позицию. Однако он умыл руки, что называется. Великая княгиня утверждала, что её вполне устраивает чин диаконис «по одеянию», а чин диаконис «по постановлению» ей, в сущности, не нужен, потому что (слушайте её викторианские доводы!) она не полагает актуальным литургическое служение в церкви!.. Итак, церковные иерархи, если бы и согласились скрепя сердце на чин диаконис, то видели бы в них прежде всего помощниц при священниках, уборщиц в алтаре и так далее. Елизавету Фёдоровну это не устраивало; она мечтала о религиозной женской благотворительной организации, распространённой по всей империи.