Московия - Сигизмунд Герберштейн

продолговатых ножа и кинжал, также продолговатый, чтобы колоть или защищаться. Сзади за поясом у него был особый вид оружия, напоминающий древнеримский цест{339}, которым обычно они пользуются в бою, на их языке называемый «кистень», а по-польски «басалык». Это палка, несколько длиннее локтя, в две-три пяди длиной, к которой прибит кожаный ремень длиной в две пяди; на конце ремня находится угловатый или круглый кусок железа или меди, которым и наносится удар. Однако у государя он был со всех сторон украшен золотом.

Справа от него ехал изгнанный казанский царь, татарин, по имени Ших-Али, а слева — два молодых князя. Один из них держал в правой руке секиру из слоновой кости, называемую у них «топор», почти такой же формы, как на венгерских золотых; у другого же была булава, подобная венгерской, также из слоновой кости, которую русские называют «шестопер», то есть «шестиперая». Царь Ших-Али был, как у них принято, опоясан двойным колчаном: в одном были спрятаны стрелы, а в другом заключен лук, на боку же — сабля.

В поле находилось около трехсот всадников. Пока мы таким образом ехали по полю, государь несколько раз приказывал нам останавливаться то в одном, то в другом месте, а иногда ближе подъезжать к нему. Затем, прибыв на место охоты, государь обратился к нам, говоря, что у них существует обыкновение всякий раз, как он находится на охоте и забаве своей, ему и другим добрым людям самим собственноручно вести охотничьих собак; то же самое он советовал сделать и нам. К оговорке же этой он прибег потому, что собака считается у них животным нечистым, и касаться ее голой рукой для честного человека позорно. На это мы отвечали, что с благодарностью принимаем настоящую его милость, и что тот же самый обычай существует и у нас, и что знатные господа на охоте сами ведут собак. Затем он приставил к каждому из нас двух людей, каждый из которых вел собаку, чтобы мы пользовались ими для своей забавы.

Меж тем почти сто человек, пеших, выстроились в длинный ряд; половина из них была одета в черный, половина — в желтый цвет. Невдалеке от них остановились остальные всадники, загораживая зайцам путь к бегству. Вначале спустить охотничьих собак не дозволялось никому, кроме царя Ших-Али и нас. Государь первым закричал охотнику, приказывая начинать; тот немедленно полным галопом мчится к прочим охотникам, число которых было велико. Вслед за тем они все в один голос начинают кричать и спускают собак, молосских и ищеек. Большим удовольствием было слышать многоразличный лай столь великой своры. А собак у государя — огромное множество, и притом отличных. Одни, по имени «курцы», употребляются только для травли зайцев{340}, очень красивые, с мохнатыми ушами и хвостами, как правило, смелые, но непригодные для преследования и бега на дальнее расстояние. У нас их называют турецкими собаками.

«У государя есть обыкновение приглашать послов на охоту и забаву»:

Тур

Гравюра из издания «Известий о делах Московитских», Базель, 1556 г.

Когда появляется заяц, то гонятся не только вслед ему, но и с разных сторон одновременно пять, шесть или сколько найдется собак. Как только собаки схватят зайца, то охотники кричат «О-хо! хо! хо!» и громко рукоплещут, будто свалили большого и свирепого зверя. Если иногда зайцы долго не выбегают, то государь тотчас же обращается к кому-нибудь, кого он заметит в кустарнике с зайцем в мешке, и кричит ему: «Гуй, гуй!». Этим возгласом он дает знать, что пора выпустить зайца. Из-за этого зайцы выходят иногда будто сонные, не могут бежать и подпрыгивают среди собак, словно козлята или ягнята среди стада, так что на них тут же набрасываются собаки.

Чья собака поймает больше, тот считается в этот день свершившим выдающийся подвиг. Равным образом можно было видеть, как сам государь рукоплескал послу, собака которого поймала много зайцев. Так, когда одна из наших собак поймала что-то прежде других, государь был доволен и хвалил ее.

Меня поставили там, где должно было пробежать больше всего зайцев. Когда охота началась, я взял за повод одну собаку. Вот на меня выбежал заяц, и все закричали, чтобы я травил, чего я не сделал{341}. Они спрашивали меня, отчего я не стал травить, я же отвечал: «Я не знаю, как оправдался бы перед своим господином, если бы затравил у себя под носом беднягу, за которым гналось так много собак!» На что они сильно смеялись. Зайца, который мне достался, я стал травить только тогда, когда он убежал достаточно далеко. Впрочем, я поймал их мало. Собаки не выдерживают долгой погони.

Наконец, по окончании охоты все собрались и снесли зайцев в одно место. Зайцев было поймано множество, и когда их снесли в кучу, то спросили меня: «Сколько их здесь?» Я ответил: «Больше тысячи», — чем они были очень довольны. Затем их сочли и насчитали около трехсот. На охоте присутствовали и три брата великого князя: Димитрий, Андрей и Семен, то есть Симеон, если говорить правильно.

Тогда там были лошади государя, хотя и не так много и не такие красивые. Ведь когда я участвовал в подобной забаве в первое посольство, то видел гораздо больше лошадей, сорок или пятьдесят, и красивее сравнительно с теми, каких я видывал; в особенности той породы, которую мы называем турецкой, а они — «аргамак». Было там также большое количество красивых соколов белого и пунцового цвета, отличавшихся своей величиной; которые называются у них «кречет»; с их помощью они обычно охотятся на лебедей, журавлей и других такого рода крупных птиц. Хотя кречеты птицы очень дерзкие{342}, но они не настолько свирепы и ужасны, когда нападают, чтобы другие птицы, даже ястребы или иные хищные птицы