Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить! - Борис Горбачевский

— А я с Орловщины, из деревни Старуха — так она называется. Дело наше — жито. Работали от зари до зари, начисляли за трудодень тридцать копеек. Кабы не огородишко да две козы…

До войны я ни разу не бывал в деревне и представлял ее в основном по книгам Толстого, Тургенева, Лескова, Чехова — в пределах школьной программы, но то были описания старой, дореволюционной деревни. Впервые о советской деревне я узнал от нашей домработницы, семнадцатилетней Тани. В начале 30-х годов, в период коллективизации и знаменитого страшного голода на Украине, родителей Тани выслали в Сибирь, а ей удалось сбежать из родной деревни. Мы тогда жили на Украине, в Кривом Роге, папа руководил шахтами. Таня пришла к моему отцу, честно все рассказала и попросила взять ее на шахту. Папа привел ее к нам в дом. Я не очень понимал, о чем она говорила, не вникал в новые для себя слова: колхоз, кулак, середняк, бедняк, милиция, ссылка, высылка, трудодень. Мне было тогда всего восемь лет. «Поднятая целина» Шолохова, прочитанная в последнем классе школы, тоже мало что рассказала мне о советской деревне, — кажется, я прочитал ее с закрытыми глазами, ибо произошло это в самую сложную пору моей юности, когда отца упрятали на 28 месяцев в тюрьму.

Впервые я увидел деревню в ноябре 1941 года, когда меня на месяц направили уполномоченным в деревню. Впечатление тогда сложилось тяжелое.

Попав из училища на фронт, а за годы войны я служил на пяти фронтах в четырех дивизиях, я встретил много крестьян в солдатских шинелях — русских, украинцев, белорусов, татар, казахов, узбеков… Эти люди оказали на меня огромное влияние — на мое мироощущение и характер; гораздо большее, чем все командиры и комиссары. От русского мужика я набрался разума — вот уж университет университетов, кладезь жизненной мудрости и благородства.

Крестьянин помог мне глубже понять, почему оказалась такой пустой и нищей наша деревня и чем нынешний крестьянин-колхозник отличается от толстовских героев. Проходя русские и белорусские деревни, я видел в них много горя и, слушая рассказы колхозников — мужчин и женщин, старался найти ответ, понять, почему они простили советской власти все то, что она так безбожно и уродливо сотворила с ними. Простили. И в трудный час, когда родина оказалась на краю гибели, безотказно служили ей. Во имя чего?

Наверное, такими их сделал ОБРАЗ ЖИЗНИ. Жили эти люди на земле, и она насыщала их разумом, верой в добро и святость труда — что и составляет основу всей человеческой жизни, данной нам богом. Как-то я услышал от них: «Дети и неспособного сделают благородным. А без благородства как прожить?» В русском крестьянине часто есть что-то детское — искренность, стремление к правде, вера в старших. Общаясь с этими людьми, я понял, что интеллигентность человека, его культура отнюдь не определяются ни образованием, ни эрудицией, как это утверждают энциклопедии, а скорее — внутренним складом души и сердцем. Недаром люди издавна говорят: «сердечный друг» — и это высшая похвала.

Провожали мужика на войну всем миром, со словами: «С богом!» Попав на фронт, мужик понимал, что на войне ему долго не прожить. Но никогда ни в одном из них я не замечал какого-то озлобления или душевной раздвоенности, неприятия воинской дисциплины. Твардовский, как никто другой, уловил эти особые струнки крестьянской души и оттого так удачно сложил свою поэму о Василии Теркине. Сколько раз я читал эти стихи солдатам, а они просили снова и снова. Солдатская среда приняла Теркина как своего товарища и брата.

Мне часто доводилось присутствовать и самому участвовать в мужицких «разговорчиках», как я ласково их называл, и я обратил внимание, что чаще всего во всех рассказах о доме, родных присутствовал свет надежды: вот кончится война…

— У меня сын — грамотей, первая голова в деревне, — начинался разговор, — после службы в армии остался в городе, выучился на инженера, вот теперь уповаем…

В этих зачинах звучал подспудный вопрос-ответ: «Как дальше жить будем…» Наверное, в этой надежде, смирении перед стихией и скрыта тайна прощения и искреннего отношения крестьянина к власти, к войне, да и к другим невзгодам и перипетиям жизни — в надежде, что и это минет, и как-то все образуется, а перемелется — мука будет…

Всякое общение учит. Только вот чему? Я уже говорил, рассказывая о первом дне на фронте и встрече с дядей Кузей, что загорелся идеей записывать советы бывалых солдат. День за днем в блиндажах, прямо в окопах, в поле, в лесу, нередко у костра я собирал крупицы солдатской мудрости и не помню ни одного случая, чтобы кто-то отказался от дружеского разговора. Так возник целый рукописный том, который я озаглавил «Свод правил поведения солдата». Я не скрывал своей затеи, часто читал свои записи молодым командирам и новобранцам. Все же, чтобы обезопаситься и сбить с толку всяких недоброжелателей, я открыл «Свод» лозунговыми правилами.

Несмотря на предосторожности, однажды, услышав об офицере-чудаке, собирателе афоризмов, меня вызвал к себе комиссар в высоких чинах. Пролистав с десяток страниц, он усмехнулся: «Воевать людей научат и без вашей писанины, а вам советую заняться более путным делом. Ваши прямые обязанности: чаще бывать на передовой, воодушевлять бойцов, поднимать их в атаку. Вот и действуйте! И никакой отсебятины!»

Какая глупость! В немецкой армии любой солдат, не говоря об офицере или генерале, мог вести дневник. Об этом я, понятно, узнал гораздо позже. А тогда я промолчал. Много нелестного говорили об этом партийном вельможе, — этот сукин сын дошел до того, что заставлял вступивших в партию бойцов добираться за партбилетом с переднего края в тыл, иногда под прицельным огнем.

Окончательно я успокоился, когда дивизионка напечатала с десяток правил из моего «Свода» под заголовком: «Советы бывалых фронтовиков (из фронтовых записей капитана Ч.)». Начальство прочитало, одни похвалили, другие промолчали, кто-то, как обычно, посмеялся.

К сожалению, мой многолетний труд сгорел во время пожара в графском замке, где размещался штаб дивизии. Произошло это в Венгрии 12 ноября 1945 года, в мой день рождения.

Многое из записанного тогда забылось, все же кое-что я восстановил по памяти как пример того, что помогало выжить мне и другим солдатам.

СВОД ПРАВИЛ ПОВЕДЕНИЯ СОЛДАТА

Береги честь смолоду.

Никогда не забывай о данной тобою присяге.

Пуще живота своего береги боевое знамя.

Приказ начальства — закон.

Приказ не обсуждают, а выполняют.

Не спорь с начальством — это что против ветра плевать.