Новый сладостный стиль - Василий Аксенов

Нам, пожалуй, придется сейчас приоткрыть еще один из Сашиных тайничков. Иногда после учебных часов он бродил по кампусу в одиночестве и воображал, как он встретит наконец свою Нору в одном из многочисленных переходов или на «кошачьих мостиках», в галереях или под арками, где еще торчат кучки нераскаявшихся курильщиков и где ее каблучки будут отстукивать, как на флорентийской улице между Барджелло и лe Баджиа. Однажды он наскочил на место, некий цилиндр воздуха и архитектуры, которое вдруг ясно сказало ему, что только здесь может произойти встреча Данта и Беатриче. Казалось бы, что особенного: в глубине – кипарис, долька кафедрального высокого окна, ближе – ступеньки к фонтану со львом, еще ближе – пряди плакучей ивы, все вместе – фальшивый ренессансный дизайн, вполне, впрочем, уместный среди пинкертоновской эклектики, однако ему показалось в тот момент, что этот вид сошел в объеме со страницы первого пергаментного издания «Комедии», сделанного в Урбино.

Деловому народу в «Путни» не нравился его выбор на главные роли. Они намеревались заплатить ведущей паре не меньше чем по пять миллионов, в то время как расценки Лондри были в то время – вот беда – значительно ниже, не говоря уже о Даржан, которую в общем-то мало кто знал в Америке несмотря на ее колоссальный успех в Европе. Александру удалось уговорить администрацию сделать этим актерам экранную пробу, вот почему съемочная группа разбила свой цыганский лагерь на кампусе «Пинкертона». Он-то был уверен, что будет снимать только эту пару.

Полеты из Вашингтона в Эл-Эй, очевидно, введены в мой генный файл, думал Алекс. Раньше дрожал от романтизма на этой линии, а за последние два года все стало рутиной. Погружаясь в салон первого класса, он сразу начинал думать о новом варианте сценария, который надо будет обсуждать с роем путнийских редакторов, и он включал свой лэптоп, как только самолет набирал высоту. В Эл-Эй его неизменно ждал лимузин, который отвозил в отель «Bel Age» на Сансет-бульваре. Отряд чиканос в русских косоворотках с подсолнечниками и петухами в духе Натальи Гончаровой приветствовал его и его чемодан у подъезда. Отель был спроектирован в двадцатых в соответствии с парижским стилем русской эмиграции. Там неизменно президентский номер был приготовлен для режиссеров из рода Корбахов. Счет был открыт, за все платила компания, то есть в конечном счете Стенли, вложивший уже немалые фонды в проект «Свечение».

Как-то раз Александр решил собрать свою старую русскую компанию под крышей этого «Прекрасного Века». Народ с удовольствием явился в количестве даже большем, чем приглашалось. Оказалось, что большинство даже и не подозревало о наличии в западном Архангельске такого стильного русского места, где висят рисунки Бакста и Бенуа к «Весне священной», а музыка Стравинского доходит до ушей даже в туалетных местах.

Произошли, конечно, некоторые перестановки в непрерывно разыгрываемой сексуальной игре. Стас Бутлеров, например, явился с Двойрой Радашкевич. Верная его подруга первой половины истекающего к этому романному моменту десятилетия, Ширли Федот, сопровождала мистера Гэрри Хорнхуфа, он же Тихомир Буревятников. Были тут также «наш русский врач» Натан Солоухин, «наш русский адвокат» Юлис Цимбулист, богатырская дружина «наших русских косметологов» – Игорь Гнедлиг, Олег Осповат, Ярослав Кассель – кто со старой, эстетически напряженной супругой, кто с новой женкой, каковой было на все наплевать по причине сильно молодого возраста.

Гостиная в номере Корбаха булькала английской речью, только изредка лопался солидный пузырь русского мата: «Пошли его на хуй!» – ну и так далее. По-русски тут старался один только довольно неожиданный гость, старый парковочный босс Тесфалидет Хасфалидат.

– Русска бразерс, – говорил он. – Ортодокса! Каждый еверибоди на борба! Факк офф наша коммуниста!

С некоторым опозданием, как и полагается богатому человеку, явился сменщик Габи Лианоза. С порога он начал изображать свой любимый инструмент, тубу. Надувался и лопался в увертюре «Кармен», да так здорово, что закружились все стройненькие герл-френдихи, и даже жирные жены ударились в пляс. Держа одну ногу на отлете, он не давал дверям закрыться, а когда закончил свою партию, заорал:

– Факко руссо, смотри, кого я привел, – двух золовок, Терцию и Унцию!

Из коридора ворвались сюрпризы, две увесистые квадратные донны, от которых можно было ожидать любых художеств в стиле маг-реализма. Извечной рижской элегантностью пахнуло, когда проскользнула с бокальчиком поближе к хозяину изящная, от Ann Klein II, Двойра Радашкевич. Смотрела с грустью женщины, которой есть что вспомнить. «С кем вы делите свой успех, Саша?»

Стас, оказывается, все-таки подтвердил диплом и вот уже третий год защищает в суде группу одесских мошенников, что покупали масло для отопительных систем и продавали его как дизельное топливо. Похоже, что от своих достижений Бутлеров серьезно забурел, во всяком случае, он сказал абоненту класса «люкс» в отеле «Bel Age»:

– Я богат, Сашка, ты даже не представляешь, как я богат! – Он, как всегда, любил плотные соприкосновения мужских тел: то локоть тебе на плечо положит, то привалится пузом, и вовсе не по-гомиковски, просто так, очевидно, ему представлялись традиции Казанского университета – через тумбу-тумбу-раз-школа химии! – Эх, Сашка, так и хочется порой посидеть с тобой на крыше, повколачивать гвозди, пососать потом пива! – Похоже, он считал, что Корбах до сих пор ремонтирует крыши.

На облике Тиха Бури явно сказались влияния всеобщей благотворительницы Ширли Федот. Вместо бандитских нарядов от Гуччи и Версаче он теперь был в стиле country gentleman, даже челюсть немного тряслась. Отдаваясь ему в объятия альбатроса, Александр ожидал из его рта букет аджики, вместо этого получил дуновение хорошей промывки.

– Все рушится, Сашка, – почти трагически зашептал Тих. – Большевистская гадина при последнем издыхании. Тянет за собой в могилу и наш Ленинский комсомол. Скоро все будем в тюрьме. Знаешь, как Розенбаум поет: «А гуси уже летят далеко»? Хочется расправить крылья и вслед за ними! Аллегорически, конечно.

– А как в личном плане? – поинтересовался АЯ и улыбнулся Ширли Федот, внимательно, но с подлинно человеколюбивым очарованием наблюдавшей за ними.

– Посадила на диету! – хохотнул Буревятников и почему-то хлопнул себя по загривку. – А сама не просыхает, с утра уже за «Кликушу».

АЯ сообразил, что имеется в виду «Вдова Клико».

– Ни одному слову обо мне, Саша, прошу, не верьте! – полыхнула всей своей бубновалетовской палитрой женщина эстетики и здравого смысла.

Посреди разброда явился тут и Арам Тер-Айвазян под руку с Нэтали Салливан, секретаршей из конторы Хорнхуфа; быть может, кто-то из читателей еще помнит ее безупречный, то есть незапоминающийся, проход. Сейчас, когда она переступила порог, все электронные приборы обширного номера почему-то зашкалило: в часах стрелки побежали в обратном направлении, картинка в телевизоре остановилась, а Вивальди в проигрывателе стал напоминать Софью Губайдуллину. Арам был еще строже, чем в прежние времена. Он уже подводил итоги изгнания. Годы не прошли даром. Обоснование независимости возникло в диаспоре. Отсюда в Урарту отправлено было немало литературы. Пора и самому собираться. Азербайджан не дремлет. Родине угрожает опасность.

Всю компанию Александр повел в ресторан. Меню тоже было выдержано в русском стиле: салат «Ясная поляна», рыбный меланж «Передвижники», борщ «Мир искусства», солянка «Бродячая собака», расстегаи «Кремлевские», мороженое «Зимний дворец», суфле «Жар-птица», ну и так далее. Пока большая компания поглощала все это добро, Александр Яковлевич перебрасывался репликами с Буревятниковым.

– Тут мне случилось, Тиша, с одной такой Мирель Саламанкой пересечься. Это имя тебе звонит?

– Муза поэзии, – сумрачно припомнил Тихомир.

– И Лубянки, – уточнил АЯ.

– Трахались? – поинтересовался Тихомир.

– Полемизировали, – ответил АЯ.

К их разговору внимательно прислушивался неопознанный гость, человек без лица, если не считать глаз, бровей и всех прочих деталей плюс рудиментарный нос. Вот такой запросто может проломить башку, подумал Саша. Он ответил незнакомцу подбородочным жестом.

– А это кто такой, Тих?

Босс «Рогов и Копыт», явно пребывающий в похмельной мизантропии, пояснил немногословно:

– Завхозов. Партнер.

Подали счет. Не заглядывая, Саша махнул подпись. У Завхозова в тухлых зенках мелькнуло восхищение: вот так и нам надо жить в новой России!

Казалось бы, расходиться пора, но компания не унималась. Русского человека пригласить легко, проводить трудно. Поднялись опять к АЯ опустошать внутренний бар. Вскоре большинство уже валялось на коврах да на диванах. Парочками, а то и группками запирались в спальне и в ванной. Голосили повзводно «Надежды маленький оркестрик», «Не оставляйте стараний, маэстро!». Англоязычные подружки недоуменно прислушивались: посреди нестройного хора слышалось знакомое слово «Моцарт», откуда оно?