Сквозь столетие (книга 1) - Антон Хижняк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Штуки! — улыбнулась Мария Ильинична.
— Мы их на штуки считали. Наши хлопцы испугались, потому что впервые увидели такие страшилища. Да старые солдаты подбодрили — пулеметы стреляют прямо перед собой, а ниже не берут и в сторону не стреляют. Да еще наше начальство — командир полка Козырь…
— Подождите! Простите, что прерываю. Это тот самый Козырь, о котором вы рассказывали Александру Серафимовичу и мне?
— Да, Мария Ильинична! Он теперь командир полка.
— Хорошо! Пускай будет гречка, как говорит Александр Серафимович. Это он где-то услышал украинскую поговорку и часто вспоминал ее… Простите, продолжайте.
— Наше начальство, командир полка Максим Козырь и начальник штаба Яков Покус, научило красноармейцев не бояться танков, этих чудовищ, которые они видели впервые. И наши парни укротили эти страшные машины.
— А вы где были?
— С ними, с моими красноармейцами. Бежал с ними, вел за собой, и на землю падал, и полз… Сделали свое дело — все пять танков захватили… Разгромили и французский полк, и греков, и разных интервентов. А потом — на Одессу.
— Вы так рассказываете, будто это была прогулка. Бежали, падали, разгромили, захватили, на Одессу пошли. Разве все было так легко?
Пархом посмотрел на нее, пожал плечами:
— И воевать, и рассказывать тяжело… Одним словом, наши хлопцы всё сделали. Это ведь был первый бой на нашем участке фронта… Ну мы и выполнили свой долг.
— Хорошо, Пархом Никитович. Вы надолго в Москву?
— Не знаю. Может, на месяц, а может, и на год. Я не хотел, но сказали, что нужно.
— На курсы? Я угадала?
— Да. На курсы красных командиров.
— Поздравляю! Из вас выйдет хороший командир, вы видели войну своими глазами, можно сказать, были с нею на «ты».
— Спасибо. У меня к вам большая просьба. Послезавтра открывается Седьмой Всероссийский съезд Советов. Об этом мне сказали товарищи в политотделе дивизии. Не могли бы вы помочь мне? Достаньте пропуск. Очень прошу!
— Погодите, ведь вы приехали на курсы?
— Вот поэтому и прошу. На один только день пропуск, хочу увидеть и послушать Ленина. А в отношении явки на курсы — все в порядке, в командировке написано, что я должен явиться шестого декабря. А пятого я побуду на съезде.
— Не нарушите военную дисциплину? А? Вы же были образцовым солдатом и командиром.
— И теперь образцовый, Мария Ильинична.
— Хорошо, я подумаю, как это сделать…
— Поможете? Достанете пропуск? Вот спасибо!
— Рано благодарить, однако попытаюсь, и еще один вопрос… Где вы остановились?
— У меня есть знакомые, живут рядом с заводом АМО. Адрес у меня записан.
— Тогда вот что, Пархом Никитович. Еще раз прошу прощения, тороплюсь на конференцию, да и работы в редакции, как говорит Александр Серафимович, по завязку. Сделаем так. Я попрошу, и вас отвезут на нашей машине, а под вечер загляните ко мне, а если будет где-то поблизости телефон, позвоните. Мой номер — четыре ноль один девяносто два. Я скажу вам, достала ли пропуск.
Марк Орлов и его отец Мирон Павлович приветливо встретили Пархома. Хотя и нечем было угостить гостя, но все же по старому, довоенному обычаю стол сервировали дорогой посудой, а на тарелках против каждого лежал крохотный ломтик хлеба, картофелина и кусочек соленого огурца. Зато хорошо почаевничали, потому что Марк привез с фронта ценный подарок — миниатюрные таблетки сахарина.
Жили Орловы далеко, поэтому добираться до центра города было тяжело, и Мирон Павлович оказал услугу — повел Пархома в контору завода, откуда позвонили по телефону Марии Ильиничне. Она обрадовала Пархома — пропуск на первый день съезда есть, но за ним надо прийти завтра, кроме того, Пархому завтра же вечером нужно быть в редакции, потому что вместе с Марией Ильиничной они должны поехать на собрание.
Как же был поражен и взволнован Пархом, когда на следующий день вечером Мария Ильинична привезла его в Кремль.
— Не вздумайте сердиться на меня за то, что не предупредила вас, куда едем. Я разговаривала с Владимиром Ильичем, и он пожелал встретиться с вами. Ему очень интересно познакомиться с человеком, вышедшим, можно сказать, из самой сердцевины Полтавщины.
Она сказала это тихо в коридоре, когда они минули пост охраны, где Мария Ильинична предъявила свой документ и пропуск, выписанный на имя Пархома.
Подходя к посту, Пархом невольно замедлил шаг, остановился на неуловимый миг, глянув на часового, проверявшего у двери их документы. Этот молодой стройный курсант показался ему знакомым, и он вспомнил Елизаветград. Неужели? Неужели это он, Аривончик?
О многом мечтал Пархом, едучи в Москву, но чтобы его пригласили на беседу к Ленину, об этом он не мог даже подумать!
— Уже поздно, — сказала Мария Ильинична, — Владимир Ильич устал, был на заключительном заседании партийной конференции. Кроме того, выступал на съезде земледельческих коммун и сельскохозяйственных артелей, потом еще работал в Совнаркоме. Но когда я рассказала о вас, он пожелал непременно встретиться с вами. Примет вас на квартире, в своей комнате.
Они разделись в передней и вошли в чисто убранную комнату. Из-за стола поднялся им навстречу Владимир Ильич. Пархома поразило утомленное лицо Владимира Ильича, быстрые карие глаза его глядели на гостя ласково и приветливо.
— Добрый вечер, товарищ, — приветствовал Пархома Владимир Ильич и крепко пожал ему руку.
— Гамай, — подсказала Мария Ильинична. — Его зовут Пархом Никитович. Можно, я вас оставлю? Зайду к Надежде Константиновне, да еще две статьи нужно прочесть к новому номеру «Правды».
Владимир Ильич в знак согласия кивнул головой.
— Садитесь, садитесь, Пархом Никитович, — указал гостю на стул, стоявший у стола, а сам сел в широкое кресло. — Вы не удивляйтесь, что пригласил вас к себе домой, другого времени я бы не нашел. А встретиться очень хотелось, потому что моя дорогая Маняша столько хорошего рассказала о вас, о встрече с вами в Коршеве, так, кажется, называется это галицийское село? Я тоже бывал в тех краях накануне революции.
Молнией пронеслась в голове мысль: «Значит, рассказала Владимиру Ильичу о Коршеве! Что же особенного сделал я?»
А Владимир Ильич продолжал:
— А кроме этого, есть еще одно более важное дело. Ведь вы уроженец села, и, как сказала мне Мария Ильинична, вы недавно были у родителей? Да?
Пархом сразу не мог ответить и только кивал головой, потому что при входе в эту комнату у него вдруг пропал голос. А Владимир Ильич, почувствовав смущение Пархома, мягко спросил:
— Так вот, Пархом Никитович, вы недавно были в селе. Меня интересует настроение полтавской бедноты. Ведь ваш отец из бедного сословия?
— Да, Владимир Ильич, из бедного сословия. Дед был крепостным, да и отец тоже, потому что родился еще до отмены крепостного права.
— Значит, вы внук и сын крепостного.
— Так точно! — по-солдатски ответил Пархом.
Владимир Ильич спрашивал спокойно, приветливо смотрел на гостя прищуренными глазами, и это придавало Пархому смелости.
Владимир Ильич интересовался жизнью семьи Гамаев, расспрашивал Пархома о его юношеских годах.
— Чем же вы занимались?
— Дома земли было мало, хозяйствовать не на чем, и я уехал в Юзовку на завод, стал работать в прокатном цехе. А перед этим трудился землекопом на строительстве железной дороги из Екатеринослава.
— Так, так, пролетаризировались. И как?
— Работал, как и все.
— А связь с домом?
— Помогал деньгами, посылал и запрещенные книги.
— Точнее, точнее.
— Наша организация получила вашу книгу «К деревенской бедноте». Я передал ее отцу. У отца собирались люди, украдкой читали ее. А потом в девятьсот пятом году отец был в ссылке в Архангельской губернии за чтение вашей книги и за связь с теми, кто поджигал экономии.
— И много таких людей, как ваш отец, было в ссылке?
— Из нашего села несколько человек, а из уезда пятьдесят или больше, не знаю точно.
— А вы что делали в пятом году?
— Принимал участие в горловском восстании.
— Кто вас направил из Юзовки?
— Комитетские товарищи. В нашем городе заправляли меньшевики, они и в Совет пролезли, и все тормозили. Запретили ехать в Горловку. А в Горловке возглавили восстание большевики, и меня отправили туда.
— И вы воевали? Стреляли?
— Стрелял. У меня был смит-вессон. Знаете?
— Слышал. Оружие весьма солидное. А после восстания?
— Меня спас товарищ Гречнев, переправил в Луганск, а оттуда товарищи посоветовали нелегально выехать в Елизаветград. И там я около года работал на заводе.
— Так, так. А на фронте в царской армии что делали?
— Где только можно было, агитировал против царя. Спасибо Марии Ильиничне, она разъяснила мне, к чему призывают большевики, как они относятся к войне. Я говорил солдатам, что надо войну империалистическую превратить в гражданскую.