Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти - Луис Броули

Кто-то рассказывал, что во время своего прошлого падения в Шварцвальде три года назад он утверждал, будто может видеть всё происходящее в мире на расстоянии чуть ли не до Австралии. Иногда он говорил, что был на звёздах или видел что-то на других планетах. Когда я спросил, не был ли Юджи немного не в себе, мне ответили, что вовсе нет. Похоже, Юджи сам не понимал, как он мог всё это видеть.

Был ещё один случай, напомнивший мне о моих католических корнях. Я сидел напротив него и прислушивался к его дыханию. Проваливаясь в сон, я почувствовал, как на вдохе в мой рот мягко втёк поток, наполненный жизненной силой. Иногда мне кажется, что он сам давал мне силу, чтобы «закончить дело». Однажды утром Гуха и Лакшми пришли очень рано. Гуха сел на пол перед Юджи, тот сделал в его направлении поглаживающее движение рукой и сказал: «Хорошо». Он лежал с закрытыми глазами, и я впервые увидел, как не выдержал Гуха и, сложившись пополам, обхватил голову руками и заплакал. Я едва мог поднять глаза на Лакшми, у которой тоже по лицу ручьями текли слёзы. Она вытирала их своим сари.

Перед рассветом поднялся ветер и лимонное дерево начало демонически стучать в темноте по крыше. Ветер не унимался весь день. Йогиня стала очень напряжённой. Одна женщина потеряла сознание и плашмя упала на спину на кухне — что удивительно, она даже не ушибла голову. У меня в животе нарастало тревожное чувство.

Юджи говорил о голосе в своей голове:

— Он постоянно говорит мне, что прошло уже довольно времени, что пора собираться и уходить! Такая коротенькая песенка: «Пора уходить! Пора уходить!» Что это значит? — невинно спрашивал он. Никто не хотел отвечать на этот вопрос.

Днём приехали друзья из Венеции, он тепло их приветствовал и долго разговаривал с ними, принимая их за других людей. Он то и дело спрашивал, где их дочь. Поняв свою ошибку, он превратил её в шутку, но по комнате прокатилась волна беспокойства. Его лицо было серым и опухшим, а глаза более пустыми, чем обычно.

Во второй половине дня мы с Марио разговаривали, стоя у окна на втором этаже. Как я ни силился, я ничего не смог понять из того, что он говорил. Неожиданно за окном послышался гвалт: на фоне неспокойного серого неба во двор, издавая громкие звуки и хлопая крыльями, слетелись сотни ласточек. Кто-то во дворе закричал. Картина напомнила мне кадры из фильма Хичкока «Птицы». Беспорядочно пометавшись несколько минут в безумном танце, ласточки улетели, оставив после себя огромное количество птичьего помёта. Вечером, чтобы принять душ, мне пришлось пройти под лестницей, на которой кто-то стоял и отмывал стены от птичьих какашек. Плохое предзнаменование, прямо из фильма ужасов.

В течение всего дня люди подходили ко мне, чтобы сказать о том, что он меня ищет: «Ах, Луиджи, вот ты где! Он спрашивал о тебе!» Я чувствовал себя зомби, державшимся из последних сил. Навалившаяся тяжесть вкупе с психической усталостью отдавались эхом внутри меня каждый раз, когда он кричал, чтобы я не убегал. Да и бежать-то было некуда! Я столько времени проводил, сидя возле него, что едва вообще мог сидеть, не говоря уже о ежедневном и еженощном бдении в его парниковой «пещере». У меня было ощущение, что мою грудную клетку засасывало в пол. Я находился на одной точке безвылазно уже два дня. Я чувствовал себя заключённым в психушке.

К семи часам в комнате собралось около пятидесяти человек. Это начинало напоминать Индию. Он выглядел слабым и много спал. Его руки всё так же двигались, совершая таинственные жесты, указывая на что-то невидимое.

Утром, занимаясь приготовлением завтрака на кухне по соседству, я старался всё делать максимально тихо: в каменном доме был слышен малейший звук. Йогиня тихонько проскальзывала ко мне на кухню и спрашивала, как я спал. Обычно я засыпал только рано-рано утром, к самому концу моей смены. Проснувшись, я помогал ему в каких-то мелочах и уходил сразу же, как только она приходила сменить меня. Изредка он что-нибудь мне говорил. Она же была настолько тихой, что в её присутствии он молчал на протяжении всего утра. Да и после такого количества времени, проведённого рядом с ним, обсуждать было нечего.

Однако как только появлялись другие люди, он начинал разговаривать. Я шёл в свою комнату, ложился на кровать и так лежал с задёрнутыми шторами. Слабый отсвет на стене становился всё ярче, и я плавно проваливался в сон. И вместе с этим куда-то плавно проваливалась моя жизнь. Я потерял контроль абсолютно — такой неопределённости в жизни, такого полного отсутствия представления о будущем у меня ещё никогда не было.

Однажды утром Юджи рассказал, что во сне ему явилась богиня. Гуха позже заметил, что речь шла о Гуванешвари[14]. По словам Юджи, она сказала ему, что с этих пор она будет заботиться о нём. Когда мы остались наедине, я спросил его о сне.

— Это всё пустые слова и пустые фразы. Образ без содержания, — объяснил он, сделав рукой один из своих отметающих жестов.

Каждый день он всё больше говорил о песне в своей голове:

— Пора уходить. Пора уходить!

Как-то утром он сказал:

— Если оно так говорит, значит, на самом деле оно не хочет уходить. — Он был беспристрастным свидетелем всего, что разворачивалось вокруг и внутри него. Иногда казалось, что он не знал точно, что ему делать, но и выяснить это сильно не стремился. Единственное усилие, которое он прилагал, состояло в том, чтобы делиться механикой работы своего угасающего тела.

Он разорвал пополам и бросил в огонь чеки на большую сумму от Нью-йоркерши и Преподобного. Чек Преподобного на 384 тысячи долларов был датирован 2008 годом. Он дразнил им Юджи, чтобы иметь возможность постоянно оставаться с ним в контакте, но это не работало.

В тот день Юджи сказал:

— Очень странно. Дыхание не даёт словам выходить.

Затем он засмеялся и, указывая на ноги, неподвижно лежащие на диване, сказал:

— Здесь есть стремление к движению.

За исключением нескольких перемещений — одного в туалет по-маленькому и двух безуспешных по-большому — он лежал на диване, не вставая, неделями. Когда я носил его в туалет во второй раз, он дважды терял сознание, не замечая этого. Его глаза закатывались и тело обмякало. Я быстро вернул его в кресло, пока он не понял, что произошло.

Пытался ли он сознательно морить себя голодом? Пытался ли он есть, но не мог? Если блок в пищеводе открылся, не означало ли это, что он шёл на поправку? Ждал ли он приезда Махеша, чтобы уладить правовые вопросы перед уходом? Готовился ли он заморить себя голодом по приезде в Швейцарию? Когда бы Шарон ни проверяла его жизненные показатели, они были такими сильными, что трудно было представить, что он может в скором времени умереть. Также было трудно поверить в любые его слова о будущем, поскольку он был к нему совершенно безразличен. Какие бы дискуссии на эту тему он ни начинал, это всё была только болтовня. Иногда я задавался вопросом, может ли он сам по своей воле уйти из тела, но это означало бы, что у него есть воля, а это противоречило всему, что он говорил. Он привык существовать в темноте, в незнании, тогда как остальные этого ужасно боялись.

Как-то он сказал:

— Я закрываю глаза и вижу миллионы и миллионы лиц людей. Я их даже не знаю.

Потом снова:

— Странно, когда я закрываю глаза, я вижу ребёнка. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу ребёнка.

Преподобный сказал:

— Я тоже вижу ребёнка.

— Конечно. Вы святой человек, сэр.

Друг купил у меня несколько картин после нескольких месяцев намёков на его к ним интерес. Покупка была крайне неожиданной и более чем своевременной. Поскольку Юджи всегда критиковал мои картины, я не хотел, чтобы он узнал об этом, хотя было ощущение, что именно он руководил процессом. Я всё больше и больше начинал тревожиться о будущем, деньгах, обо всём. Постоянно возникали вопросы: «Что, чёрт возьми, будет со мной и Йогиней после этого?», «Чем, к чертям собачьим, я буду заниматься?»

Ещё одним неожиданным бесценным подарком для меня оказался компьютер, подаренный мне в благодарность за уход за Юджи. Рэй и Шэрон заказали его для меня через Интернет. Дочь доктора Линна забрала его в Штатах и переправила сюда. Юджи презентовал мне его как подарок от Преподобного. Не могу передать, как счастлив я был получить компьютер, и отказаться от него я не мог: моя старая машина дышала на ладан, и Юджи был прав — это был мой спасательный круг.

Я был настолько потрясён, что даже не смог толком выразить свою благодарность за компьютер. Я чувствовал себя ужасно неуклюжим и неадекватным. К горлу подкатил ком, и мне пришлось быстро выйти из комнаты, чтобы не разреветься на глазах у всех. Я вернулся к себе и зарыдал, как ребёнок.

ГЛАВА 77

«Время от времени природа каким-то особым, свойственным ей образом производит некий цветок, являющийся законченным продуктом человеческой эволюции».

После многочисленных задержек и проволочек приехали наконец Чандрасекар с Сугуной. Сугуна вошла в комнату и упала перед ним на колени. Уткнувшись головой в его колени, она начала громко причитать на телугу: «Почему это происходит с тобой! О, Юджи!» Он посмотрел на неё с материнской нежностью, не замечая, что по его лицу тоже текут слёзы. Прикрыв лицо рукой, он с удивлением обнаружил, что рука мокрая: