Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга - Курт Финкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После нового ранения Герман Райх писал 24 июня 1944 г.: «Предстоящие огромные события, как обычно, становятся заметны лишь по выдаче дополнительного пайка. Сегодня выдали вино и продовольственные наборы для фронтовиков, в них даже есть шоколад, конфеты, сигареты и кекс. Всё это довольно горько на вкус, так как не можешь избавиться от мысли, что это просто-напросто успокоительные пилюли... Поскольку раны мои почти зажили, пройдёт немного времени, и я снова стану годным к строевой... И снова — на фронт. Но куда? За новым ранением? В плен? Или — в вечное забвение?»
Вновь раненный, он записывал в Минске 28 июня 1944 г.: «Отступление было совершенно неорганизованным. Колонны загромождали друг другу дорогу. Для русских лётчиков это было хорошей поживой. Итак, мы вернулись к реке, почти к нашим исходным позициям... Таким образом, открытой оставалась лишь ещё одна дорога. Прежде чем мы решились выступить, появились русские штурмовики и обстреляли нас бортовым оружием... Теперь нам предстояло снова шагать через партизанский район. Но так как образовалась крупная колонна, это было безопасно. Однако партизаны разрушили все мосты... Сегодня «иваны» снова загнали нас в укрытие и атаковали довольно сильно. Партизаны в окрестностях Минска тоже весьма мобильны... Поэтому вчера вечером мы находились в боевой готовности № 2. Это значит, что можно лежать на койке только в полном снаряжении... Тем временем поступление раненых всё усиливается и усиливается. Места для всех уже не хватает, а потоку их конца не видно».
5 июля 1944 г. Райх лежал в госпитале в Браунлаге (Гарц) и писал: «Мне так не хватает сейчас какого-нибудь ранения или заболевания, на лечение которого потребовались бы месяцы. К сожалению, ранение моё почти излечено и в ближайшие дни мне надо отсюда выметаться. Но, может, всё-таки дадут отпуск».
В одной из бесед с автором книги Райх сообщил, что солдаты приветствовали покушение на Гитлера и сожалели о неудаче. Он сам был бы готов поддержать новое правительство. Некоторые его товарищи тоже думали так133.
Большинство опрошенных нами134 высказались в аналогичном духе. Таким образом, можно прийти к выводу: господствующей являлась всеобщая пассивность. Однако многие поддержали бы новое правительство, если бы оно немедленно заключило мир.
В известном смысле типичными для реакции на покушение и для царившего настроения являются следующие высказывания.
19-летний в то время ефрейтор Отто Ляйзеринг (профессия — наборщик), лежавший в госпитале в Тулузе, пишет: «Покушение совпало по времени с открытием второго фронта англо-американцами. Мы находились тогда под впечатлением обоих событий. Знаю только, что боевые действия во Франции нас интересовали больше, поскольку непосредственно нас касались... Сам я не был ни нацистом, ни антифашистом; мною владела только одна-единственная мысль: спасти свою шкуру. Среди нас, солдат, уже узнавших на Восточном фронте боевой дух Советской Армии, общая атмосфера была такая: «с нас хватит по горло». Мне хотелось, чтобы война кончилась как можно скорее... Вероятно, я и многие мои тогдашние товарищи поддержали бы новое правительство, лишь бы оно кончило войну... Среди простых солдат к этому времени насчитывалось уже мало фанатичных сторонников Гитлера. Конечно, в других частях могло быть по-другому. Фронтовой опыт, на мой взгляд, здорово просвещал солдат».
20-летний в ту пору ефрейтор С. из маршевого батальона в Тёплиц-Шёнау (Чехия) сообщает, что в его части объявили тревогу, усилили караулы и забаррикадировали казарму. Он и его друзья приветствовали покушение и поддержали бы всякое ненацистское правительство. Их мыслью было: «Что сделают с нами чехи? Нам нужно оружие, а затем — двигай домой»135.
27-летний унтер-офицер Вальтер Л. (профессия — прецизионный механик) из III школы связи ВВС в Кокинге (Бавария) заявляет: «Никакого активного движения Сопротивления мы в вермахте не чувствовали. Мы не были ни возмущены, ни напуганы... О том, что есть люди, способные и желающие создать новое правительство, мы ничего не знали... Мы были знакомы друг с другом в этой части сравнительно короткое время. Говорить открыто я не мог ни с кем. Неприятно подействовало на нас введение гитлеровского приветствия».
Бывший обер-фельдфебель авиации Герхард Упатель из комендатуры аэродромного обслуживания около Осло сообщает: «На следующий день [после покушения] я встретился с одним приятелем, с которым несколько лет назад познакомился на авиабазе за Полярным кругом. В это время он служил в части службы связи ВВС, состоявшей почти из одних австрийцев; в ней очень чувствовались антигитлеровские настроения. Мы пожалели, что покушение не удалось. Мы даже сами испугались, когда сказали друг другу своё искреннее мнение — ведь это было небезопасно. Больше почти никто из нас о покушении не говорил. А если кто-нибудь выражал своё возмущение (мне вспоминается один такой случай), все остальные с ничего не выражающими лицами заводили речь о чём-нибудь другом. Введение так называемого «германского приветствия» мы восприняли как курьёз и отдавали его довольно небрежно. У меня перед глазами до сих пор стоит один старый майор запаса, который и через несколько дней всё ещё отдавал честь по-военному»136.
Имеются свидетельства и о решительно отрицательном отношении солдат к событиям 20 июля.
19-летний ефрейтор Ф. (учащийся), служивший в 49-й пехотной дивизии, занимавшей опорный пункт на побережье Ла-Манша, заявил, что отнёсся к покушению с отвращением и считал заговорщиков предателями. «Новое правительство получило бы поддержку только против воли населения. Будучи изолированными в опорном пункте на побережье канала, солдаты реагировали на покушение враждебно».
Аналогичным образом высказался и 23-летний фельдфебель, командир взвода транспортировки зенитных орудий М. (без профессии). Он тоже был против переворота, видел в покушавшихся на Гитлера изменников и «воспринял всё так, как ему бы преподнесли. Товарищи реагировали так же».
Явно выраженное одобрение покушения наблюдалось только там, где солдаты и гражданское население находились под влиянием антифашистов.
Бывший санитар Герман Кох из 744-й санитарной роты в Польше, являвшийся участником движения Сопротивления и членом КПГ, сообщает:
«Первой же моей мыслью было: значит, среди офицеров есть такие, кто не согласен с Гитлером. Нам сразу стало ясно: фашистская армия разбита. Я придерживался взгляда, что офицеры были намерены покончить с войной. Однако я знал и то, что этот заговор
