Время жить. Книга первая: Поработители - Виктор Тарнавский

— Четыреста двадцать шесть, — уточнил Шустрый.

— Благодарю. На сим историческом экскурсе и завершим нашу встречу. К тому же, за то время, пока мы с вами заседали, дефектоскоп можно было не только обмыть, но и утопить в пиве…

Первым ушли Танцор и Шустрый – им надо было торопиться на службу. Затем склад покинул Беглец, навьючивший на себя огромный ящик со жгутами оптико-волоконного кабеля. В закутке за пивом остались только Стрелок и Куоти.

— Что-то еще? — спросил Стрелок, открывая новую колбу.

— Да. И все о тех же эсбистах из Отдела Специальных Исследований. У меня есть сосед, штурман-доброволец младший-один Боорк. Сегодня наш командир собрался откомандировать его в их распоряжение.

— Из каких соображений?

— Я сам слышал в столовой, как один эсбист жаловался другому, что им обрезали штаты, и они, цитирую, должны отвлекать кого-то на выполнение нудной неквалифицированной канцелярской работы, с которой справится любая девчонка. На что второй ответил, что подходящих девчонок поблизости нет, зато вокруг шатается целая толпа космофлотовских придурков.

— И ваш командир откликнулся на их просьбу.

— Да. Но Боорк отказался! Отказался выполнить приказ! Он говорил, ему дано время до послезавтра, но он настроен решительно. Вплоть до ареста за неповиновение и разрыва контракта.

— Причины?

— Боорк крайне отрицательно, я бы сказал, болезненно, относится ко вторжению на Филлину. К тому же, в разговорах со мной он не скрывал своего резко критического отношения к Военному Космофлоту и властям вообще.

— Еще более интересно. Откуда же он такой взялся? И это со всеми он так откровенен?

— Если не считать случая с невыполнением приказа, его скорее можно считать осторожным молчуном. Раскрывается он только со мной, очевидно, доверяет мне. Как-то он мне рассказывал, что раньше работал в гражданском космофлоте, но вылетел оттуда после забастовки около трех лет тому назад.

— Было такое. Шестой транспортный флот, служащие выступили против урезания отпусков и премиальных и потребовали смены проворовавшегося начальства. Все их требования были строго законными, и они имели немалые шансы на успех. Но руководителей стачки занесло, они ударились в политику, и дело закончилось массовыми увольнениями.

— Сходится. Боорк говорил о Шестом транспортном. После увольнения он некоторое время перебивался случайными заработками, а когда в прошлом году объявили дополнительный набор пилотов в Военный Космофлот, подал документы, даже не рассчитывая на успех. Рассказывал, что был очень удивлен, когда его взяли.

— Тоже может быть. При нашем дефиците штурманского состава взяли бы и демона с рогами, не только уволенного забастовщика. Но меня, признаться, даже при такой бурной биографии беспокоит его избирательная откровенность.

— Я считаю, этому могут быть только два объяснения: или Боорк действительно доверяет мне, или это высококлассная внедренка, рассчитанная именно на меня.

— Опасные выводы. И к какому вы пришли?

— Знаете, — Куоти задумался. — Мне кажется, Боорк не внедренка… Ну, вы со мной давно знакомы… У меня есть это… чутье, что ли… Я чувствую, Боорк именно тот, за кого он себя выдает. Он… свой. И, наверное, ощущает во мне своего. Разрешите контакт. Я попробую уговорить его не отказываться от командировки к эсбистам. Если вы говорите, что это серьезно, нам будет полезен любой информатор.

— Хорошо. Но с одной коррективой. На контакт пойду я.

— Вы?!

— Да. Завтра меня командируют на вашу базу, на три дня. Как технического консультанта. Я выйду на Боорка.

— А риск? Вам-то никак нельзя рисковать.

— Риска почти не будет. У меня, в отличие от вас, есть надежные технические средства…

На этом они распрощались. Куоти пошел получать у кладовщика свои детали по накладной, а Стрелок, посмотрев на часы, связался с кем-то по браслету личной связи и снова прислонился к контейнеру, потягивая мелкими глотками нагревшееся пиво.

Ждал он недолго. Снаружи послышались шаги, пыхтение, и в закуток с трудом протиснулся толстяк в космофлотовском мундире с зелеными нашивками добровольца и двойной цепью медицинской службы в петлице.

— Заходи, — встретил его Стрелок. — Садись, выбирай себе бутылочку пива, они все холодные.

Толстяк споткнулся о ящик, коротко ругнулся, присел, осторожно вытянув ноги, и немедленно влил в себя целую колбу пива.

— Узнаю твои штучки, Реэрн. Вечно ты выбираешь для встреч всякие неудобные каморки.

— Без имен, — поморщился старший-один Реэрн, он же Стрелок. — Или от радости? А, друг Тертый?

— В чем дело? — насторожился Тертый. — Тут что, нечисто? Да, нет, не может быть, ты же сам, наверно, проверял? Или нет?

— Чисто, чисто, "клопов" нет, — успокоил его Реэрн. — Но все равно. Ты же не новичок.

— Ладно. Ты, как всегда, невозможный педант.

— Зато живой и здоровый.

— И работаешь под своим именем. С твоим-то стажем. Согласись, роскошь.

— Так надо не попадаться, — улыбнулся Реэрн. — И быть поосторожнее.

— А еще лучше – держаться в резерве. Да ладно, ладно, Стрелок, не обижайся. Я же знаю, чей это был приказ. Только все равно ты у нас везучий, черт!

— Да и ты тоже, — погрустнел Реэрн. — А сколько еще осталось таких везучих? Ты, да я, да Первый, да еще двое-трое…

— А какие были времена, — вздохнул Тертый. — Эх, молодость… Тридцать лет уже прошло… Тридцать лет…

— Не переигрывай, Тертый. Ты никогда не страдал излишней сентиментальностью. Давай вернемся лучше к сегодняшним делам.

— Ладно, — согласился Тертый. — К делу, так к делу. Итак, твое окончательное решение.

— Оно все то же, Тертый, все то же. И незачем было настаивать на новой встрече.

— Значит, ты против исключения группы Скитальца. Что же, ты опять в меньшинстве. Не больно ли часто?…

— Быть в меньшинстве – самое обычное дело для любого мыслящего человека, — возразил Реэрн. — Кстати, к слову сказать, ты и сам неоднократно был в меньшинстве. Притом и по такому важному вопросу, как создание Объединенного Комитета.

— Не проводи таких параллелей. Да, я был в меньшинстве, но я подчинился решению Центра и больше не имею с ним разногласий на этот счет. А ты противопоставляешь себя Центру, ты всегда оказываешься в меньшинстве.

— Заметь, в Объединенном Комитете уже не в таком и меньшинстве. Чаще всего бывает наоборот.

— Не передергивай. Речь идет не о нем, а о нашем Центре. Да, я считал и считаю, что либеральные профессора и всякие отмороженные террористы для нас не более чем временные попутчики. Но я подчинился решению Центра, я согласился, понял, что для нас сейчас важнее всего консолидация сил. А после победы, в чем со мной, кстати, согласно большинство, мы должны будем с ними решительно размежеваться и повести беспощадную идеологическую борьбу.

— Вот-вот. Борьбу. Идеологическую. А те самые, как ты выразился, либеральные профессора, которые, может быть, ничего не понимают ни в конспирации, ни в организационной работе, разбираются в экономике получше всех нас, кроме, наверное, Первого. В то время как наша программа, боюсь, смахивает на утопию. И насчет победы… Знаешь, Тертый, мы с тобой старые друзья, и я тебе признаюсь. Иногда я со страхом думаю, что будет, если мы действительно победим и придем к власти. Мы привыкли делить мир на черное и белое и не признаем полутонов. Всю жизнь мы боремся, боремся с сильным и опасным врагом, и когда его вдруг не станет, мы, боюсь, не сможем остановиться. И разрушив мир насилия и несправедливости, как бы нам не построить новый, по его образу и подобию. Ведь это так просто – вести беспощадную идеологическую борьбу, исключать из Союза, судить партийным судом… И совсем просто будет, думаю, научиться ссылать, заключать в тюрьмы, расстреливать… Мы ведь все ужасно нетерпимы, не выносим разногласий и уж особенно не любим, когда кто-либо осмеливается отстаивать свое мнение. Меньшинство всегда обязано подчиняться большинству, низовые организации – Центру, который все решает, всем распоряжается и не подконтролен рядовым подпольщикам.

— А что ты еще хочешь, Стрелок?! Ты же тридцать лет работаешь с подпольем! И ты должен понимать, что при курсе на вооруженное восстание нам нужен сплоченный боевой Союз, а не дискуссионный клуб. Мы пропадем, если не будем едины! И нам сейчас не до споров и выяснений, кто прав, а кто нет. Неужели ты не понимаешь, что все эти дискуссии, платформы, фракции ослабляют нас, отнимают у нас энергию, нужную для борьбы?! Как решил Центр, так и будет, а не согласен – подчинись, так надо, или уходи, не разлагай нас своими колебаниями и не нарушай нашего единства!

— Раскол тоже ослабляет, — вставил Реэрн.

— Да. Но лучше вырезать, пусть и с кровью, чужеродное тело, чем оставлять его. Иногда споры и раздоры – это гибель. Ты сам военный и знаешь – приказы не обсуждают! Да и согласись: ведь Скиталец и его группа не правы! Не правы! Этого ты не будешь отрицать?!