Война 2020 года - Ральф Питерс

– Сэр, если вы говорите о внедрении в японскую систему управления, то нам понадобится поддержка русских. У них есть…

– Об этом мы позаботились, – полковник махнул рукой. – Я тоже не вчера родился. Вы получите все, что вам нужно, еще до того, как свяжетесь со стариной Джорджем Тейлором. – Уильямс огляделся вокруг, и в его взгляде опять появилось раздражение. – А сейчас идите наверх и упакуйте вещи. Встретимся в холле через полчаса. Я собираюсь выпить чашку кофе и съесть какое-нибудь дерьмо. Когда мы поедем, я расскажу вам, что происходит на самом деле. Нас ждет самолет, он доставит нас к месту действия.

– Полчаса? – спросил Райдер тихо.

– Счет уже пошел, старший уорент-офицер.

– А мы не вернемся сюда, сэр?

Полковник с отвращением оглядел зал.

– Нет, если это будет зависеть от меня. Поэтому ничего не оставляйте здесь, господин Райдер.

Оказавшись в стареньком лифте, Райдер закрыл глаза, прижался головой и плечами к дешевой обшивке. Лифт заскрипел и начал движение, разгоняя запахи нашатырного спирта и сырых сигарет. Ему было стыдно. Он не мог ни о чем думать, кроме той женщины, и при одной мысли о ней у него сжималось сердце.

Перед уходом Райдер зашел в комнату Дикера Синкевича. Старик складывал бумаги и всякие мелочи, готовясь к рабочему дню.

– Ну и что хотел полковник? – спросил он Райдера.

– Я должен ехать с ним.

Синкевич перестал складывать бумаги в портфель и взглянул на молодого уорент-офицера.

– В чем, черт возьми, дело, парень?

– Я просто должен ехать. Предстоит работа с секретным проектом. Послушай, мне нужна твоя помощь. Помоги мне, пожалуйста, Дикер. – Райдер вытащил запечатанный белый конверт. – Это для той девушки… для той женщины, которую я встретил.

– Та блондинка, с которой ты вчера ночью в баре?…

– Да, она. Послушай, она хорошая. Она очень хорошая.

Старик улыбнулся:

– О, я не сомневаюсь. И хорошенькая.

– Она не просто еще одна… Она очень хорошая. Я обещал встретиться с ней сегодня, в восемь, и пообедать. И я не хочу, чтобы она думала, что я…

– Так ты хочешь, чтобы я отдал ей это? – сказал Дикер, показывая рукой на письмо, которое Райдер держал в руке.

– Пожалуйста. Это очень для меня важно. Я пытался объяснить…

– Я позабочусь о том, чтобы она его получила.

– Ты сможешь узнать ее?

Дикер улыбнулся:

– Разве может медведь заблудиться в лесу? Я до сих пор помню лица женщин, которых видел в метро тридцать лет назад.

– Послушай, я должен идти, старина. Полковник ждет меня.

– Хорошо, не беспокойся, парень. Береги себя, и удачи тебе во всем, что тебе предстоит.

– И тебе удачи тоже. До встречи, Дикер.

– До встречи.

Старший уорент-офицер Дикер Синкевич проводил Райдера взглядом. Мальчик был явно взволнован. Видимо, назревали серьезные события. Он чувствовал себя не у дел, слегка уязвленным. Когда-то, если предстояли серьезные операции, без него не могли обойтись, но сейчас подросло новое поколение, образованные, все схватывающие на лету.

«Никогда не знаешь, что тебя ждет, – сказал сам себе Дикер. – В твоем возрасте нужно быть благодарным даже за то, что у тебя есть теплая койка на ночь. Пусть эти молодые жеребцы несутся куда-то на ночь глядя и морозят свои задницы».

Он сел на край кровати, уставившись на ковер, прожженный множеством сигаретных окурков. Думая о чем-то своем, он постукивал письмом по запястью руки, затем чуть приподнялся, посмотрел на конверт и перевернул его.

На конверте Райдер написал имя «Валья».

Дикер покачал головой. Он хорошо помнил ее. Красивая. Когда он увидел ее, он знал, что пришла беда, хотя ему никогда не приходилось видеть, чтобы беда ходила на двух ногах. Он не был святошей, но понимал, что женщины, которые шатаются по барам в московских гостиницах, не отличаются высокими моральными качествами и доверять им не стоит.

Парень еще слишком молод, чтобы иметь трезвую голову. Дикер знал, что мальчик очень тяжело пережил свой развод. Странно все происходит. Одни мужчины приходят в бешенство. Другие замыкаются в себе или принимают опрометчивые решения.

Дикеру искренне нравился Райдер. Он не хотел обманывать его доверие. Но там, откуда появилась эта кошечка, было еще множество других таких же кошечек, и Дикеру не хотелось, чтобы мальчик попал в переделку из-за какой-то русской шлюхи.

Тяжело вздохнув, старик разорвал конверт и бросил клочки в корзину для мусора.

Снежинки падали, как бесчисленные обрывки бумаги. Вначале казалось, что эскадрилья летит вне пределов досягаемости снежной бури, но, сделав длинную дугу, предписанную маршрутом, над необитаемой местностью, они повернули на северо-запад и опять попали в зону снегопада. Хейфец вышел из командного отсека, в котором была точно такая же аппаратура, как и на командном вертолете Тейлора. После целой вереницы событий и связанных с ними переживаний у него был неприятный разговор с Рено из Третьей эскадрильи, и он чувствовал себя совершенно измученным. Он немного подождал, затем протиснулся за сиденье летчиков. Он не стал садиться. Там, в командном центре, мир можно было увидеть только через призму мониторов и цифровых индикаторов. Здесь же он смог увидеть реальный мир своими глазами: холодным, белым, несущимся прямо на него.

Сразу после разговора Хейфеца с Рено Тейлор опять взял командование полком на себя.

У одного из двух вертолетов сопровождения Тейлора возникли трудности – очевидно, когда они атаковали противника, произошла перегрузка системы. Тейлор старался неотступно следить за ним. Однако это не мешало ему осуществлять командование полком с помощью великолепных средств контроля и управления, которые новое столетие передало в руки своих солдат. Казалось, что все трудности уже позади и три эскадрильи, подавляя все на пути электронными средствами борьбы, летели к месту сбора.

Тейлор уничтожил вражеские самолеты, нанесшие удар по старой базе в Омске. Хейфец надеялся, что после этого он почувствует то первобытное удовлетворение, которое испытывает человек, когда убивает врага, уничтожившего близких ему людей. Эта древняя вечная жажда крови неистребима в характере человеческого существа.

Хейфец знал, что Тейлор будет очень переживать смерть Мартинеса. Тейлор всегда будет чувствовать ответственность за жизнь каждого погибшего солдата, и он наверняка придет в ярость, когда узнает из отчетов Рено о неоправданных потерях во время неразрешенного командиром полета за славой. Но существует разница между теми чувствами, которые человек испытывает, когда узнает о смерти какого-то человека, которого он знал только по имени или в лицо, и потерей человека, с которым вместе жил, воевал и делил тяготы в сложные периоды своей жизни.

Мартинес был порядочным человеком. На первый взгляд он казался шутником, неспособным остановить свой выбор на какой-то одной девушке в том возрасте, когда большинство офицеров были женаты и имели детей. Хейфецу, разбиравшемуся в таких вещах, казалось, что Мартинесу не давало покоя его происхождение. Он был талантлив, на удивление талантлив и очень исполнителен. Его спортивная машина всегда ожидала его поздно ночью около здания штаба. Он лелеял ее, как женщину, а она ждала его, глядя на ярко освещенные окна, когда он забывал о ее существовании, как влюбленная, но покинутая женщина. Сейчас Хейфец сожалел о тех случаях, когда он разговаривал с ним слишком повелительным тоном или проходил мимо стола молодого офицера, не обращая на него внимания. Он сожалел о своей вечной погруженности в собственные мысли.

Рено, хотя сказал он это эгоистично и грубо, был в какой-то степени прав, когда жаловался: «О Боже, мы только что сорвали банк, а вы беспокоитесь о грошах».

И впервые Хейфец подумал, что эта фраза не была со стороны Рено намеренным оскорбительным намеком, и поэтому это замечание казалось сейчас особенно жестоким. Хейфец осознал, что он действительно стал человеком, уделяющим слишком много внимания мелочам, – настоящий штабной офицер.

Да, они сорвали банк. И какими бы тяжелыми ни были боевые потери, они были незначительны в сравнении с тем сокрушительным поражением, которое полк нанес противнику вдоль широкой полосы фронта. Иными словами, все уравнения боя нужно будет рассчитывать заново. Победы такого масштаба обычно вдохновляли историков-любителей на поиски легендарных имен.

«И тем не менее, – думал с тоской Хейфец, – это был похоронный звон. По старшему поколению солдат и офицеров». По таким людям, как Давид Хейфец. В дни его молодости он уходил на войну, сидя в стальной колеснице. Вместе со стрелком они выбирали цель, определяли ее параметры и стреляли…

Новые правила войны свели функции человека до включения и выключения рычагов и нажатия кнопок. Он всегда раньше придерживался мнения, что человек навсегда останется в центре боевых действий, сейчас же он не был в этом уверен.