Охотник за страхами - Влад Прогин

— И ты не боишься? Разве это не страшнее, чем вечные муки?

Боюсь ли я… Хороший вопрос.

— Нет. Уже нет. Но к чему этот вопрос?

— Не важно. Спасибо, что не лгал.

Монах ушел, а я с удивлением обнаружил в душе странный покой. Всплывшие некоторое время назад воспоминания ушли, не оставив и следа. Осталось только спокойствие и умиротворенность.

Монах подошел к сверкающим линиям барьера. Его переполняли чужие чувства. Иногда сквозь них проскакивали даже образы. Боль была столь сильна, что было преступлением дать ей пропасть.

Монах зачерпнул ее и стал рисовать. Узор выходил резкий, угловатый, а желтоватые пастельные тона, которые у него выходили обычно, сменились темно-серыми. Изломанные, словно в муке, линии вплетались в узор барьера одна за одной.

Скалящаяся тварь подошла слишком близко. И за это поплатилась. Боль вплетенная в барьер теперь убивала, а не просто отбрасывала. Инстинкт самосохранения боролся с жутким голодом, но пока был сильнее — твари отступили, уже не лезли на рожон, но все еще не спускали глаз с находящихся внутри.

Монах довольно осмотрел плод своих трудов. Боль чужака ушла в барьер, и теперь он стал надежнее в разы.

Елена меня учила. Тени, вернее, духи, как их называла Елена, были совершенно не похожи на то, что я знала. И с ними управляться было намного сложнее. В Алерии никогда не существовало устных заклинаний, кроме как в легендах. Частенько ругань мага на родном языке дилетанты считали заклинаниями и записывали со всей скрупулезностью магические слова, считая, что кто-нибудь когда-нибудь сможет, произнеся их, что-то наколдовать. И лишь через сотни лет, случайно, историки переводили эти слова и краснели: маги, попадавшие в хроники, умели хорошо ругаться. Даже слово «заклинание» в Алерийском созвучно слову брань.

Здесь же стихи приходилось разучивать в большом количестве только потому, что правильно прочитанный стих порождал что-то в глубине сознания, что направляло тени. Причем, далеко не всегда. Это требовало сосредоточенности, определенного эмоционального настроя. В произносимые строчки надо было верить, и как-то по-особому произносить. Это было непривычно, неудобно и непонятно. Малейшее послабление, и ничего не получалось. Малые, неразумные духи, способные на самые простые действия, подчинялись легко, а практически разумные, созданные верованиями целых поколений живших здесь людей и способные сами придумать, как выполнить поставленную задачу, подчинялись только ведунье уровня Елены, и то далеко не все.

Но Елена учила меня не только из добрых побуждений.

— Нолдорцы, как ты их называешь, получили твою душу, если все именно так, как ты рассказываешь. И то, что тобою подменили настоящую Ирину, не есть случайность. Не стоит ждать от тех, кто держал в страхе твою страну, добра. Рано или поздно они придут сюда. И к тому времени ты должна суметь противостоять им. Я не знаю, чего именно они хотят, зачем тебя забросили к нам. Когда-то, около двухсот лет назад, люди пришли сюда, чтобы жить. Чтобы сохранить архаичный и мирный осколочек разваливающейся страны. И я не хочу, чтобы мой любимый край стал царством мертвых.

Но вопреки успехам в работе с тенями в остальном меня преследовали неудачи: прозвище «Нелюдимая» за мной укрепилось, а вместе с ним потихонечку стал расходиться слух, будто я ведьма. И ни вечера у Николь, ни балы у Шарупиных, других наших соседей, этого поправить не могли. Многие меня стали сторониться.

Впрочем, в этом был плюс: моя власть над духами росла. Стоило окружающим поверить в то, что я ведьма, и я стала сильнее.

Елена же гоняла меня едва ли не каждый день и, хотя об этом она не говорила прямо, сделала меня своей ученицей.

Время летит, и прихавший из города Озимов, когда узнал о том, что про меня толкуют, устроил мне выговор в лучших традициях. Пожилой генерал не верил в ведьм и колдунов, а потому мои заверения в полной непричастности понял и, в конце концов, махнул рукой.

— Была бы ты сыном — высек бы для профилактики. Честь надо смолоду беречь. И без того Ольга без дуэлей не может…

Речь шла об очередной дуэли Ольги и проезжиго гусара, который изрядно надоел моей названной сестре и она, долго не раздумывая, посчитала себя оскорбленной, переоделась гусаром и вызвала наглеца на дуэль. Мне пришлось быть там секундантом, и поэтому я удостоверилась, что подвластный мне дух отведет пулю от Ольги в случае чего. Но опасения не оправдались, и наглец получил пулю в лоб раньше, чем смог что-то сделать. И хотя формально Ольга была не виновата, вся округа быстренько поняла, кто укокошил гусара и по какой причине.

Хоть я и не одобряла кровожадность Ольги, но я и не сожалела об убиенном: редкостный подлец был.

Граница. Мы все-таки дошли до нее. Она сияла тонкими нитями, переливалась, как и барьер, выставленный монахом.

Убедить наших друзей сняться с насиженного места, было не так просто. Но Джим их уболтал. Большую роль в этом сыграл и я. Пока мы путешествовали, тот бардак, который творился у меня внутри, служил чем-то вроде батарейки для монаха. Каждую ночь вокруг нашей стоянки был барьер, за который не могла пройти ни одна тварь.

Старик плакал, едва ли не бегом преодолевая последние метры, Шанрисс с отцом улыбались. Единственным, кто сохранил каменное лицо, был монах.

— Неужели цивилизация? — произнес по-английски я.

— Она самая — обрадовался Джим.

Мы прошли сквозь барьер и через пять минут вышли на тракт, протянувшийся вдоль границы.

— Севернее располагается Эскарта, один из крупных городов королевства. Не знаю, что там изменилось за эти годы, но думаю, что многое.

— Я там покину вас — спокойно произнес монах — там находится один из наших орденов, и я примкну к братьям.

Дальнейший путь мы проделали в молчании. Природа не слишком отличалась от пустошей — все те же степи, в которых тридцатиградусной жаре может придти на смену собачий холод. Сейчас погода опять менялась, и мы наслаждались редкими минутами комфортной температуры.

Я перешел опять на английский.

— Джим, наши планы не поменялись?

— Нет. Как и договорились, я остаюсь в городе, хоть и не по душе мне это, собираю слухи и приглядываю за Шанрисс с отцом на первых порах.

— А я двину и попутешествую месяц, может, два по городам.

— Будем держать связь.

Пару раз нас обгоняли конные всадники, а один раз нам пришлось посторониться и пропустить всадника, который ехал на огромном пауке. Иначе назвать это лохматое создание я не мог.

В городе мы были только к вечеру третьего дня. Громада крепостной стены встретила нас на рассвете, и нам пришлось некоторое время ждать, пока опустят ворота. Ждали не только мы. Купцы, путешественники, простой люд — все, кто прибыл ночью, сейчас ждали здесь часа, когда прогремят трубы и опустят ворота.