Последняя игра - Дэвид Эддингс

Почти невыносимое горе обрушилось на Гариона. Дерник, его самый старый друг, погиб во время того огромного внутреннего переворота, который свершался в душе Гариона перед его схваткой с Тораком, и Гарион даже не мог оплакать его.

— Как ты понимаешь, это было необходимо, — грустно сказал Белгарат.

— Почему? Почему Дерник должен был умереть, дедушка? — Голос Гариона срывался от отчаяния, а в глазах его стояли слезы.

— Потому что его смерть дала твоей тете Пол силы сопротивляться Тораку. В Предначертании всегда было одно белое пятно — возможность того, что Пол уступит. А Торак нуждался в любви хотя бы одного человека. Это могло сделать его непобедимым.

— И что бы случилось, если бы она пошла к нему?

— Ты проиграл бы битву. Вот почему Дерник должен был умереть. — Старик грустно вздохнул. — Хотел бы я, чтобы все случилось по-другому, но этого нельзя было избежать.

Тело Дерника вынесли из разрушенной гробницы и осторожно положили на землю. Печальная Се'Недра присоединилась к Белгарату и Гариону. Не произнося ни слова, хрупкая девушка вложила свою руку в руку Гариона, и теперь все трое тихо стояли, наблюдая, как тетя Пол, уже без слез, нежно уложила руки Дерника по бокам и потом накрыла его своим плащом. Затем Полгара села на землю, взяла в ладони его голову, почти рассеянно погладила волосы и в немой печали склонилась над ним.

— Не могу, — всхлипнула Се'Недра и, уткнувшись в плечо Гариона, разрыдалась.

И вот там, где раньше была одна тьма, возник свет. Гарион увидел, как рваную тучу пронзил луч сверкающего голубого света. И когда этот луч достиг земли, все руины, казалось, начали купаться в его ярком сиянии. И к этому лучу, который подобно огромной, раскаленной добела колонне простерся к земле с ночного неба, присоединились другие лучи — красного, желтого, зеленого и других оттенков, которые Гарион не смог бы даже назвать. Подобно радуге при грозовой туче, огромные столпы света выстроились в ряд у распростертого тела Торака. И Гарион, еще неясно, ощутил, что в центре каждого стоит сверкающая фигура. Это вернулись боги, чтобы скорбеть по ушедшему брату. Гарион узнал Олдура, а потом и остальных. Мара еще плакал, а Исса с погасшими глазами, казалось, извивался подобно змее в сияющем столпе бледно-зеленого света. Лицо Недры было хитрым, а Чолдана — гордым. Белокурый Белар, бог олорнов, выглядел как дерзкий плут, хотя лицо его, так же как и лица его братьев, было скорбным из-за смерти Торака.

Боги вернулись на землю, озаренные светом и сопровождаемые чудесной музыкой.

Мертвенный воздух Ктол Мишрака внезапно ожил, потому что каждый столп света издавал свою ноту, и эти ноты слились в такой мелодичной гармонии, что она, казалось, отвечала на все когда-либо заданные вопросы.

И наконец, как бы присоединяясь в другим, с неба медленно опустился ослепительно белый столп света, в центре которого стоял облаченный в белые одежды Ал, странный бог, которого Гарион видел однажды в Пролге.

Фигура Олдура, все еще охваченная сияющим голубым ореолом, подошла к древнему богу алгосов.

— Отец, — с грустью сказал Олдур, — наш брат, твой сын Торак, убит.

Ослепительно белая фигура Ала, отца других богов, подошла по усыпанной обломками земле к безмолвному телу Торака.

— Я сделал все, чтобы убедить тебя уйти с этого пути, сын мой, — мягко сказал он, и единственная слеза стекла по его щеке. Затем он повернулся к Олдуру. — Подыми тело брата своего, сын мой, и помести его в какое-нибудь более подходящее место. Мне больно смотреть, что он лежит так низко, на земле.

Олдур и присоединившиеся к нему братья подняли тело Торака и положили его на огромную каменную плиту, лежащую среди древних руин, а затем, встав вокруг этого ложа, стали оплакивать кончину бога-Дракона энгараков.

Как всегда, бесстрашно, и, казалось, даже, не понимая, что светящиеся существа, которые сошли с небес, не люди, Миссия совершенно спокойно подошел к сверкающей фигуре Ала. Он протянул свою маленькую руку и настойчиво начал теребить одеяние бога.

— Отец, — сказал он. Ал посмотрел вниз.

— Отец, — повторил Миссия, вероятно, запомнив слово, сказанное Олдуром, который тем самым раскрыл тайну, кем в действительности был бог алгосов. — Отец, — снова сказал малыш. Затем повернулся и показал на неподвижное тело Дерника. — Миссия! — Каким то странным образом это звучало скорее как приказ, чем просьба.

Лицо Ала стало строгим.

— Это невозможно, дитя, — ответил он.

— Отец, — настаивал малыш. — Миссия. Ал вопросительно посмотрел на Гариона, и в этом взгляде читалась неуверенность.

— Просьба ребенка важна, — мрачно сказал он, обращаясь не к Гариону, а к тому сознанию, которое находилось в нем, — и она возлагает на меня обязательства… Но ее выполнение требует пересечения той границы, которую мы не можем переходить.

— Границу нельзя переходить, — ответил бесстрастный голос, говоривший устами Гариона. — Твои сыновья вспыльчивы, Святой Ал, и, однажды нарушив ее, могут поддаться искушению сделать это еще раз, а это, возможно, изменит то, что не должно меняться. Давайте не будем создавать условий, при которых Судьба может еще раз пойти двумя расходящимися путями.

Ал вздохнул.

— Но тем не менее, — сказал голос, — не дашь ли ты и твои сыновья свои силы орудию моей воли, чтобы он мог пересечь эту границу?

Ал был изумлен.

— Так и граница останется неприкосновенной, и твое обязательство выполнено. Иначе это никак не может свершиться.

— Пусть будет, как ты желаешь, — согласился Ал, затем повернулся и обменялся многозначительным взглядом со своим старшим сыном Олдуром.

Олдур, все еще в ореоле голубого света, оторвался от скорбных раздумий о погибшем брате и повернулся к тете Пол, все еще склонявшейся над телом Дерника.

— Успокойся, дочь моя, — сказал он ей. — Его жертва была и ради тебя, и ради всего человечества.

— Это слабое утешение, Повелитель, — ответила она с глазами, полными слез.

— Это был лучший из людей.

— Все люди умирают, дочь моя, как лучшие, так и худшие. В своей жизни ты видела это много раз.

— Да, Повелитель, но это совсем другое дело.

— Что ты имеешь в виду, любезная моя Полгара? — Олдур, казалось, чего-то от нее добивается. Тетя Пол закусила губу.

— Потому что я любила его, Повелитель, — ответила она наконец.

На губах Олдура мелькнула едва заметная улыбка.

— Разве это так трудно сказать сразу, дочь моя?

Полгара не могла ответить и снова склонилась над безжизненным телом Дерника.

— Хотела бы ты, чтобы мы воскресили этого человека, дочь моя? — спросил тогда Олдур. Она подняла голову.