Грани нового мира - Евгений Голомолзин

Местные рыбаки подбросили его на катере до поселка Чайбуха, что в 70 километрах севернее Тополовки — последнего места стоянки. Потом договорился с местными жителями и на лошадях попал в поселок Гижига, где был небольшой аэропорт, изредка принимавший и отправляющий брюхатые «кукурузники». Здесь пришлось застрять на долгое время — то не было погоды, то не удавалось договориться с летчиками. Питался Алексей в тот период «чем бог пошлет» — где местные жители подадут, где сворачивающие хозяйство геологи, поделятся банкой тушенки или сгущенки, да куском армейского сухаря.

Наконец попался сговорчивый экипаж, и Никифоров поднялся на борт местного «лайнера». Вместе с ним летело еще несколько таких же, как он, бродяг, ищущих лучшего места в этой ненастной жизни. Ввиду того, что расплачиваться было нечем, пассажиры занимались погрузочно–разгрузочными работами в промежуточных аэропортах. Сменив не один самолет, Никифоров, таким образом, преодолел расстояние в 600 километров и очутился в Магадане.

К этому времени навигация была закрыта, суда не ходили, дорог не было, и добраться до Хабаровска, откуда можно было двигаться на запад, было возможно только воздушным путем. Имея некоторый опыт выживания без денег, где–то прирабатывая, где–то, попрошайничая, Никифоров терпеливо поджидал сговорчивых пилотов и потихоньку приближался к Хабаровску.

Договориться с летчиками не представлялось такой уж большой проблемой — особенно благоприятными были периоды непогоды, когда полеты были запрещены и в ожидании рейса летчики и пассажиры проводили время в тесном кругу за кружкой спирта. После недели такой «спайки» все становились «своими в доску» и были готовы везти кого угодно хоть к черту на рога. Так Никифоров очутился в Хабаровске.

двигаться было сложнее ввиду того, что на больших расстояниях действовала «большая» авиация, воспользоваться которой, было невозможно, и преодолеть неохватные сибирские просторы пришлось наземным путем — где на поезде, где на машине, а где и пешком. Надо отметить, что очень помогал Никифорову его дар красиво изъясняться — он мог уговорить кого угодно. Перед его способностью отступали самые несговорчивые проводники, машинисты и контролеры. Можно позавидовать и природному здоровью Никифорова, потому что за период своего марафона он ни разу ничем не болел, хотя питался отвратительно, да и сезон был далеко не летний. На путь от Хабаровска до Москвы у него ушло почти три месяца.

Как ни странно, наибольшие трудности при передвижении возникли именно в цивилизованных краях, где люди были более черствыми и подозрительными. К тому же за период своего путешествия он изрядно поистрепал свою одежду, и вид его вызывал сомнения. Несмотря на это, он медленно, но верно продвигался в сторону Ленинграда. Нужно отметить, что, преодолев расстояние от Камчатки до Москвы, он ни разу не заплатил за проезд. Все скудные средства, которые ему где–либо удавалось заработать, он тратил на еду.

И вот когда до Ленинграда оставались считанные километры и Никифоров «зайцем» ехал на электричке от Павловска, случилось невозможное. На дворе стоял февраль 1963 года, у Алексея в кармане не было ни копейки денег, финиш был виден невооруженным глазом, и именно в этот триумфальный момент к нему прицепился контролер и стал требовать штраф за безбилетный проезд! Никифоров умолял контролера отпустить его, утверждал, что ехал бесплатно от самой Камчатки, он даже заплакал от обиды, но тот был неумолим, — спор закончился посещением ближайшего отделения милиции.

Штраф с Никифорова все–таки взяли — вычли из первой зарплаты, после того как он устроился на работу. Но размер штрафа был единственной суммой, которую он заплатил, преодолев расстояние более чем 6000 километров — от Камчатки до Ленинграда! Кто–нибудь скажет; «Подумаешь, люди от Ленинграда на Дальний Восток пешком ходят». Да пешком ходят, но вы попробуйте доехать, не заплатив при этом ни копейки! Думаю, что это достижение нашего соотечественника, который, уверен, таким образом может и земной шар объехать, достойно книги рекордов Гиннеса.

ВЛЮБЛЕННЫЙ В ЖИЗНЬ

«Любознательность, желание делать добро и активный образ жизни — вот рецепт долголетия», — считает ветеран войны, бывший офицер–подводник, изобретатель, коллекционер и публицист, петербуржец Ростислав Всеволодович Николаев.

Первое, что бросается в глаза при встрече с Ростиславом Всеволодовичем, это явное несоответствие возраста и внешности. Природная интеллигентность, аккуратность и доброжелательность проявляются в манере держаться, в словах и поступках. В беседе же открывается широчайший кругозор, интерес к любой, казалось бы, незначительной мелочи окружающего мира, а желание познавать его соперничает со страстью. Чувствуется в человеке некий стержень, внутренняя сила, которая, напрочь, отметает мысли о старческой немощи, и закате жизни. Закономерно возникает вопрос — в чем же секрет победы над временем? Возможно, краткое повествование о жизни Ростислава Всеволодовича позволит найти ответ на этот вопрос.

Во время беседы с Николаевым мне вспомнился известный певец Майкл Джексон, который лет десять , решив прожить по возможности как можно дольше, в страхе перед микробами стал всячески ограничивать себя от контактов с внешним миром. Пребывание на улице в скафандрообразной одежде, сон в барокамере, перчатки, респираторы и фильтры — все это сделало его узником искусственного мира, столь хрупкого и ненадежного. Совсем недавно, во время гастролей в Москве, он появлялся на людях с черной повязкой, закрывающей рот и, видимо, создающей иллюзию защищенности от агрессивных российских бацилл. Несмотря на все эти меры предосторожности, возникало ощущение какой–то ущербности, недолговечности и нездоровья, что укрепляло в мысли — настоящее долголетие возможно лишь в полном растворении в окружающей жизни, в единении с природой и человечеством, и вся история жизни Ростислава Всеволодовича является примером этому.

Родился Николаев 1 августа 1921 года в Петербурге, и детство его прошло на набережной Малой Невки в Петроградском районе. Происходил он из семьи потомственных военных — людей, которые всю свою жизнь защищали Отечество, невзирая на смену властей, идеологий и политических лидеров. Дед был генералом медицинской службы и погиб в советское время в период борьбы с чумой на юге России. Отец также был кадровым офицером, военную жизнь начал кадетом, потом окончил артиллерийское училище и участвовал в, Первой Мировой войне. Вместе с армией попал в плен, вернулся в Россию после революции, перешел на сторону советской власти, участвовал в разгроме Юденича. После завершения военных действий стал преподавателем в училище имени Фрунзе, потом заместителем начальника Нахимовского училища.

Окончив школу, Ростислав оказался перед выбором дальнейшего жизненного пути:

«Я неплохо шел по классу рояля, выступая с артистами на концертах с 14 лет. Один раз играл в эрмитажном театре, дважды — в консерватории. На этом мое музыкальное образование закончилось. Я мог поступить в консерваторию без экзаменов, но понял, что таланта у меня недостаточно. Моя музыкальная карьера вела в таперы, но не больше. Отец настаивал на профессии моряка».

И тут по комсомольскому набору его направили на флот в училище имени Дзержинского. Морские инженеры были тогда в цене, и конкурс составлял 21 человек на место. Успешно сдав экзамены, Ростислав Всеволодович оказался на факультете подводников.

Вскоре началась война и именно тогда — в период экстремальных ситуаций и перетасовки человеческих судеб — произошли два события, которые, как мне показалось, в какой–то мере определили дальнейшую жизнь Николаева.

Курсантов факультета, где учился Ростислав Всеволодович, не призывали на военную службу, так как флоту требовались квалифицированные офицеры–подводники. Но их посылали на практику, где погибло примерно треть класса. На одну из таких практик попал и курсант Николаев.

В одном из черноморских походов подводная лодка, на которой он служил, попала в засаду, и три дня ей пришлось пролежать, затаившись на дне. Три дня продолжалась бомбежка, подобной которой никто из экипажа не мог припомнить до окончания войны. И когда люди начали задыхаться, командиру лодки капитану третьего ранга Алексееву удалось вырваться и вернуться в порт.

«Когда мы прибыли в Батум, — рассказывает Николаев, — нас встречал весь флот. Вышел адмирал и сказал: «Братцы, полчаса вам на умывание и за стол. Поросенок на столе, пить можно сколько угодно!» Командиру дали тогда Героя Советского Союза.

Второй случай, когда смерть вновь отвела невидимая рука, произошел после окончания учебы.

«Так как училище я закончил с отличием, то имел право выбирать море и лодку, — вспоминает Николаев. — Я выбрал Балтику и лодку «Сталинец», но когда приехал в Кронштадт, встретил знакомого капитан–лейтенанта, который предложил перейти к нему на «Крейсерскую» лодку вторым механиком. Я согласился. Самое интересное, что та лодка, на которую я просился, была единственной, которая погибла в конце войны. Причем потопил ее наш летчик у берегов Германии, приняв за немецкую. Так я снова ушел от своей участи».