Кошка, которая умела плакать… - Наталия Аникина

— А что же стало с ней дальше?

— Она стала королевой, правила страной долгие двести лет, а потом, после кончины своего супруга, вернулась к богине.

— И служит ей, как ты?

— Нет. Она вернулась… — Аниаллу замялась, подбирая подходящее слово, — совсем. Воплощение слилось воедино с оригиналом.

— И с тобой тоже может быть… так? — тоскливо спросил Анар.

— Да… Но не думаю, чтобы я скоро понадобилась Аласаис — ей вряд ли понравится иметь частичкой своей памяти мои бурные переживания.

— Как ты можешь говорить об этом так спокойно! Ты же потеряешь свою личность! — вскричал Анар.

— Вовсе нет, как ты не поймешь! — улыбнулась Аниаллу. — Личность одна и та же. Когда любой из алаев, — начала она своё объяснение, — даже самый обычный, отправляется странствовать по мирам, он может для остроты ощущений и максимального погружения в новую реальность родиться заново или просто перенестись туда, лишив себя памяти о прошлом. Его личность останется прежней, но окружающий его мир и события новой жизни наложат на неё свой отпечаток, и алай может стать очень непохожим на себя прошлого, тело которого вместе с его воспоминаниями осталось в Бриаэлларе.

Но вот это «маленькое приключение» закончилось, например, наш путешественник умирает и… попадает домой. Он вспоминает свою предыдущую жизнь, и эти воспоминания смешиваются с пережитым им в чужом мире. Может быть, теперь, в свете вернувшихся к нему опыта и знаний, всё, что он оставил там, покажется ему незначительным, и он с усмешкой вспомнит о горестях и радостях его «ненастоящей» жизни… Но бывает и так, что эта жизнь и её проблемы, заботы и неоконченные дела, наоборот, станут для него более значимыми, чем его прежнее существование, и тогда он махнёт рукой на то, что оставил в Энхиарге, и уже в новом качестве продолжит свой Путь в другом мире.

Вот, — кивнула головой Алу, — но это не главное. Главное то, что личностей при этом не две, а одна. Так же и у нас с Аласаис. Только мы можем существовать друг с другом и с оригиналом в одном времени и пространстве.

— Так значит ты… богиня? — выдохнул Анар.

— В некотором смысле да, — с видом скромницы потупила взор Алу. — Только я не обладаю ни такой силой, как Аласаис, ни таким объёмом знаний. Но, — голос её снова стал тревожным, — но если мне дать достаточно мощи, так, как это было вчера, кто знает, что я смогу сотворить… а уж о том, что я могу захотеть сделать — лучше и не думать! — резко воскликнула она. — Я не представляю, что будет, если одна из нас станет врагом оригинала. Если ей дать такую силу, как… как вчера у меня, то это будет страшный противник.

Аниаллу протянула ему кинжал. Анар не заметил, откуда она его достала. От лезвия исходил тот же самый холод, что и от черепа Агира Освободителя.

— Послушай меня, если такое произойдёт вдруг… хотя, конечно, не произойдёт… не теперь, ты убьёшь меня прежде, чем я сделаю что-нибудь… что-нибудь… — она тяжело вздохнула.

— Он разлучит твою душу с телом навсегда?

— Нет, — всё ещё не поднимая глаз, ответила алайка, — только вберёт в себя до тех пор, пока ты или другой, кто властен над этим кинжалом, её оттуда не выпустит.

— А если оно завладеет не тобой, а мной? И я убью тебя, — наморщив нос предположил Анар.

— От меня мёртвой будет куда меньше вреда, чем от живой, — все так же глядя в пол, грустно усмехнулась девушка. Она опять стала рассудительной, неприлично, бессовестно рассудительной. — Я не доверяю себе, Анар, — она резко вскинула голову. — Возьми нож. Иначе я больше никогда не решусь отдать его тебе.

Глаза у неё были совершенно бешеные. Заглянув в них, Анар невольно протянул руку, и Аниаллу передала ему кинжал. Рукоять неприятно-удобно улеглась в ладонь. Он почувствовал, что уже не сможет отдать кинжал назад. Теперь он принадлежал Анару, а вместе с ним и жизнь тал сианай. Знать это было неприятно. И всё же, если от этого ей будет легче, он будет носить этот нож. Неожиданно для самого себя Анар рассмеялся:

— И всё-таки ты сумасшедшая, хотя и богиня! Но… я убью тебя, если ты того хочешь. И позабочусь о твоей душе, — он покачал головой, добро усмехаясь. Золотистые прядки упали на его лицо и свет глаз поблёскивал на них синеватыми искорками. Голубыми бликами он отражался и в слезинках, одна за другой покатившихся из глаз Аниаллу. Ей было страшно. Уже не так, как ночью — не было тяжкого, безысходного отчаянья, но осталась боязнь неизвестности…

Долгое время Аниаллу сидела, закрыв глаза и молча прижавшись к Анару.

«Я не могу противостоять этому. Значит это магия не алайского происхождения — это нечто иное, такое, против чего я не знаю защиты просто потому, что никогда не сталкивалась с ним», — рассуждала Аниаллу.

Они с Анаром вновь направились в библиотеку. Алай вёл себя так, словно вчерашнего происшествия не было вовсе. Но его спутница ничего забыть не могла. У тал сианай в голове не укладывалось, что кто-то может взять контроль над её разумом — это противоречило принципам, на которых строилась вся её картина мира. Ей было просто необходимо найти ответы на свои вопросы. И она чувствовала, что они где-то очень близко, поэтому, оставив Анара трудиться в библиотеке, Аниаллу решила снова, более тщательно обследовать все закоулки подземного поселения и на всякий случай нарисовать его карту.

Ей хотелось найти то, что превратило её вчера в отвратительное чудовище. Она уже не сомневалась, что и руалские алаи были кем-то точно так же зачарованы, подчинены чужой злой воле. Она цеплялась за эту идею как могла, потому, что альтернатива — сознавать себя соплеменницей жестоких завоевателей, рабовладельцев, — казалась ей нестерпимой.

После нескольких часов безрезультатного блуждания, Аниаллу вернулась в тюремную камеру, ставшую погребальной для неведомого руалского летописца. Она заново обыскала тесный каменный мешок, выметя из него всю грязь до последней пылинки и даже потревожив кости покойного алая, чтобы посмотреть, не прикрывает ли он своим телом что-то особенно важное. Но ничего нового она не нашла. Обстукивая и обнюхивая стены комнаты, Аниаллу не переставала размышлять о природе силы, буквально вломившейся в её сознание накануне.

Это нечто, несомненно, хотело подчинить ее волю, заставить выполнять свои приказы. Для алайки это было ужасно, но в тоже время — так восхитительно! Каждый кусочек её тела и сознания хранил память об этом наслаждении.

Нет, эта сила не завладела разумом Аниаллу полностью. Девушка словно стояла перед выбором: или остаться тал сианай и быть принуждённой вечно творить добро, спасая других, но при этом быть несчастной самой, или отдаться на волю неведомой силы и, творя зло по её повелению, получать от этого неимоверное удовольствие. Не приходилось сомневаться, на чём она остановила свой выбор вчера. И, внимательно изучая каждую неприметную трещинку в камне стены, Аниаллу ругала и стыдила себя за это.