Рюрик - Галина Петреченко

— Мы, объединенные северные племена: Меря, Весь, Кривичи, Дреговичи, Ильменские словене, Финны и Русь-варязи решили объявить варяжского князя Рюрика своим великим князем, а город Новгород, в котором сидит он, наречь стольным городом, — величественно, медленно изрек новгородский посадник и, чуть-чуть переведя дух, уверенно продолжил: — Многие лета знаем мы его! Много добрых дел сотворил Рюрик для нас, — громким, но старческим уже голосом произнес Гостомысл и оглядел народ. Гула неодобрительного нигде не было слышно. — С его приходом не беспокоят нас норманны, не лютуют булгары, мадьяры и другие соседи, — продолжал Гостомысл. — С его приходом появились на земле нашей новые города да крепости и стал вершиться правый суд, напомнил Гостомысл и оглядел толпу еще раз: кое-где мелькнули светлые взгляды, улыбки. — Так пускай князья малые, что сидят во других наших городах и держат для охраны наших краев дружины, будут подданы князю великому Рюрику и будут верны его наказам, — объявил Гостомысл народу волю бояр. — Так пускай весь народ чтит князя великого Рюрика заморского! торжественно выкрикнул Гостомысл и повернулся к варяжскому князю.

Рюрик слез с коня и, сдерживая подступивший кашель, багровея, склонил голову перед Гостомыслом. Новгородский думник, волнуясь, трепетными руками надел венок на шлем новгородского князя и, не смахнув слезы, скатившейся по морщинистой щеке, поцеловал Рюрика. Из толпы выплыли молоденькие словенки, осыпали Рюрика цветами и окропили его волховской водой.

— Да будет так! — звонко крикнула девушка, державшая серебряный кувшин в руке.

Народ заволновался, задвигался по поляне и трижды повторил дружным хором;

— Да будет так!

Из толпы разодетых в боевые деспехи дружинников вышли главы войск из Белоозера и Изборска. Одновременно вынув мечи из ножен, Вальде и Фэнт ударили ими о щиты и, склонив перед Рюриком головы, поклялись:

— Да будь старшим и главным средь нас!

— Да будет крепок союз наш, союз княжеский! — сказал Рюрик, и они трижды повторили наказ своего великого князя.

Рюрик трижды поклонился народу, Фэнту, Вальдсу, Олафу, Дагару, Кьяту и дружине и хотел было вернуться к своему коню, но его подхватили под руки девушки и закрутили в быстром хороводе. И откуда они только слова такие-то душевные брали?! И откуда они песен столько знали! Рюрик не знал ни единого слова из этих песен, но губы его шевелились, и нужные слова сами собой появлялись на языке. И что это за диво: слова были как раз те, что пели девушки, хотя великий князь совсем не собирался петь.

Фэнт, Вальдс, Ромульд, Гюрги, Дагар, Олаф, Власко, Гостомысл, Полюда, Домослав и еще какие-то два молодых боярина, улыбаясь, наблюдали за хороводом и за Рюриком, крутящимся в нем.

— Смотри, как наш витязь нашим словеночкам улыбается! — сказал, смеясь, Гостомысл, встав между Гюрги и Дагаром и обращаясь скорее к Гюрги, чем к первому меченосцу великого князя.

Военачальники улыбнулись именитому словенину.

— Так и уведет какую-нибудь во четвертые жены! — смеясь, проговорил Гостомысл, вглядываясь в лица проплывающих в хороводе девушек.

— А ты о ком так тревожишься? — спросил его Гюрги.

— Как о ком?! — удивился новгородский посадник. — О дочке!

Все так и ахнули. Столько лет знать Гостомысла и не ведать, что у него есть еще и дочь. Ну и ну, хитрый правитель словен!

— Да! Я прятал ее от вас, от бедовых, а теперь, думаю, не страшно и показать, — гордо сознался посадник. — Гостомыслица! — крикнул он ласковым голосом. — Иди-ка ко мне!

Варяги вытянули шеи и насторожились: к Гостомыслу подбежала тоненькая, стройная, юная девушка, светловолосая, голубоглазая, разрумянившаяся от быстрых плясок, и приникла к груди отца.

— А вот и я! — сказала она и сдунула со лба выбившуюся прядку волос. Прядка взметнулась над высоким чистым лбом и непокорно легла на прежнее место. Девушка легким движением руки прихватила прядку и заправила ее в густые волосы.

— Зачем звал, батюшка? — улыбнувшись, спросила она.

— Хочу назвать тебе бедовых друзей-варягов, — гордясь красотой дочери, ответил Гостомысл.

— А-а! — протянула девушка. — Синеголовые! — лукаво заметила она и оглядела каждого варяга без смущения и каждому улыбалась, когда отец называл их имена. — Запомнила? — спросила она сама себя и тут же повторила имена военачальников, перепутав Ромульда с Дагаром, Вальдса с Фэнтом, и под общий смех назвала правильно только сорокалетнего Гюрги.

Олаф, с изумлением наблюдавший простоту общения юной словенки с военачальниками, вдруг понял, что очень хочет ей понравиться, но его Гостомыслица не перепутала, однако же больше и не взглянула на него ни разу. Бывший вождь рарогов, а ныне князь ладожский, посмотрел внимательно на Гюрги и сразу решил, что зрелый и знатный воин без боя сдался в плен юной словенке. «Вот так да!» — сказал Олаф самому себе и тихонько отошел к Рюрику, который еле двигал ногами от усталости, но улыбался всем давно забытой улыбкой.

— Ой, Олаф, давно я так не прыгал, — смеясь, признался Рюрик и быстро спросил его: — А где Эфанда?

— Вон, у костра, на бревнышках сидит с семьяницами, — печально ответил глава ладожской дружины, глядя на развеселившегося князя и завидуя ему.

— Грустит?.. — мрачно спросил Рюрик и нахмурился.

— Нет, сидит с твоей дочерью в обнимку и смотрит на хоровод, — просто ответил Олаф, почувствовав резкую перемену в настроении князя.

— А-а, — снова обрадовался Рюрик, — сейчас мы их затащим поплясать! И, схватив Олафа за руку, потянул его за собой к костру, где сидели, грустно улыбаясь, женщины и с тоской по прошедшим годам звонкой босоногой юности взирали на хороводное веселье молодежи.

— Вот они где! — задорно выкрикнул Рюрик, подходя к своим дорогим женщинам.

Эфанда ойкнула от неожиданности, а Рюриковна так вспыхнула, что, показалось ей, все это заметили. Князь заметил смущение дочери и заволновался сам. Как сделать так, чтоб не обидеть маленькую княжну и не оскорбить ненужным намеком Олафа?

Ладожский правитель с интересом оглядел юную княжну, уловил ее волнение и искренне проговорил:

— Великий князь, до чего же хороша твоя маленькая великая княжна.

Рюриковна теснее прижалась к Эфанде, исподлобья смотрела на Олафа и от волнения ничего не сказала ему, а только потупила взор.

— А ты видел, князь, как она у меня танцует? — весело спросил Рюрик, довольный тем, как оценил Олаф внешность дочери.

— Н-нет, — растерянно ответил Олаф и пояснил: — Как-то не приходилось.

— Ну, вот сейчас придется посмотреть, — повелительно проговорил Рюрик и, взяв дочь за руку, ласково предложил ей: — Покажи нам свой танец луны, дорогая. Хетта! — окликнул великий князь свою бывшую вторую жену, зная, что кельтянка с кантеле должна быть где-то тут, рядом. — Наиграй нам, пожалуйста, ту мелодию, помнишь? — попросил князь Хетту, когда та подошла к ним.

Хетта радостно улыбнулась: да, конечно, она помнит тот праздник урожая. Затем немного сосредоточилась, перебирая струны инструмента, и вдруг вспомнила пламенный танец Руцины в золотом платье, взывающей к жизни своего повелителя, и танец луны Рюриковны. Хетта ударила по струнам. Хоровод словенок распался, девушки расступились, и в центр поляны выбежала встрепенувшаяся Рюриковна, ища взглядом мать. Руцина, стоявшая рядом с Дагаром, наблюдала выход дочери в круг, но сознательно не пришла ей на помощь. «Пора самой, без матери, обретать крылышки», — грустно подумала Руцина. И дочь поняла ее. Она выдержала такт, подтянулась, вскинула нежные чуткие руки и начала свой новый танец. На ходу придумывала она движения, своими руками, тонкими, почти прозрачными пальчиками, робкими изгибами тела и пылкими поворотами головы говорила Олафу, как нежно любит она его, большого и красивого витязя, и как не хочет думать она о том, что он скоро покинет ее…

— Да это не тот танец, — рассеянно проговорил Рюрик Эфанде, наклонясь к ней и наблюдая за дочерью.

Младшая жена сверкнула на него очами и тихо прошептала:

— Как ты не понимаешь! Это же сказ о ее любви к Олафу! — И она повела плечом в сторону своего брата.

Рюрик обнял Эфанду, поцеловал ее в голову и ласково сказал:

— А у меня перед глазами твой танец березки. Помнишь? — горячо прошептал он, и Эфанда замерла от счастья. Как не помнить родной Рарог?! Как не помнить ей свой первый танец любви?! А танец цветов, придуманный, чтобы вселить веру в жизнь дорогому человеку?! Эфанда приникла к мужу и забыла о его дочери.

Олаф, сначала с любопытством наблюдавший за танцем юной Рюриковны, неожиданно вдруг почувствовал, что она танцует только для него. Только он мог распознать, что скрывают эти быстрые нежные движения рук, эти опущенные тонкие пальцы, этот легкий поворот головы, эти пушистые опущенные ресницы и этот мимолетный, горячий, зовущий взгляд из-под них. «Не покидай, не забывай меня!» — разве он мог относиться к кому-нибудь другому? Нет, он обращен только к нему, главе ладожской дружины!