Конфликты: как ими управлять (конфликтология) - Денис Шевчук

В этом эксперименте возникшая конфронтация хоть как–то объяснима борьбой за дефицитный ресурс (однако масштабы «призов» и обнаружившейся вражды заведомо несопоставимы). В другом же, не менее знаменитом эксперименте Филиппа Зимбардо, проведенном в 1970 г. на факультете психологии одного из американских университетов, двум группам студентов и делить–то по большому счету было нечего. Но и там дело дошло до жестокого противоборства.

Ф. Зимбардо всего лишь предложил студентам–добровольцам «поиграть в тюрьму». Его интересовал вопрос: являются ли тюремные зверства порождением соответствующих качеств людей (пороков преступников и злобного нрава охранников) или же само заведение, то есть распределение социальных ролей, ожесточает тюремный персонал?

Отобрав 24 студента, не замеченных ранее в агрессивном или жестоком поведении, экспериментатор по жребию разделил их на «охранников» и «узников». Первым выдал униформу, дубинки, свистки и объяснил, как поддерживать дисциплину. Вторых же запер в камеры, облачив в какие–то балахоны, символизирующие тюремные одежды. Порядки в этой игровой тюрьме были установлены самые либеральные. В принципе «заключенные» могли делать все, что хотели, кроме одного: они не должны были «сбегать».

Первый день эксперимента прошел вполне мирно и весело — все вживались в свои роли. А дальше начался кошмар. «Охранники» и «заключенные», словно позабыв об условности ситуации, начали всерьез выяснять отношения как в самой настоящей тюрьме. «Охранники» стали унижать «заключенных», придумывать для них жестокие и оскорбительные правила. «Узники» не выдержали и взбунтовались, «охранникам» пришлось применять силу и т. д. Опасаясь непредсказуемой эскалации насилия, Ф. Зимбардо был вынужден уже на шестой день прекратить эксперимент, рассчитанный на две недели.

Легкость, с которой чисто условная ситуация вызвала настоящее межгрупповое столкновение, озадачивает. Что же тогда говорить о реальном разделении социальных статусов и ролей в обществе — получается, оно должно непрерывно порождать межгрупповую вражду? Такой вывод был бы, конечно, ошибочным. Как бы ни был похож эксперимент на реальную жизнь, он все равно остается экспериментом, то есть искусственно смоделированной ситуацией с заранее заданными условиями. Какая–нибудь бактерия в лабораторном питательном растворе может демонстрировать рекорды размножения, но попав в реальный организм, вынуждена ограничить свои аппетиты ввиду массы не благоприятных для нее факторов. Но это не опровергает лабораторных результатов — они показывают, что произойдет, если бактерия обретет в организме подходящие условия. Та же история и с социальными экспериментами: они демонстрируют некие формы нашего повеления в «химически чистом» виде. В реальной повседневной жизни эти формы могут сдерживаться множеством факторов и проявляться не так сильно, как в условных ситуациях. Но они есть! Их фиксация и составляет главное значение описанных выше социально–психологических экспериментов.

В частности, эксперимент Ф. Зимбардо наглядно подтверждает гипотезу И. Галтунга о существовании структурного насилия, то есть скрытого давления на поведение людей самих социальных структур, предполагающих неравное разделение социальных статусов и ролей. В подобных экспериментах отчетливо просматриваются и многие особенности группового поведения людей (групповой фаворитизм, давление, деиндивидуализация и пр.), создающие предрасположенность социальных групп к конфликтам.

Групповое восприятие

Существенную роль в развитии межгрупповых конфликтов играет также искаженное восприятие друг друга людьми, принадлежащими к разным группам. Основанием такого искажения выступает опять–таки сама групповая принадлежность и связанные с ней особенности поведения. Так, групповой фаворитизм, то есть предрасположенность к членам «своей» группы, заставляет нас воспринимать собственную группу как достойную, сильную, нравственную, «чужая» же на этом фоне обязана выглядеть ущербной, низкой, злонамеренной. Распространенность таким убеждениям обеспечивает упоминавшийся выше феномен «огруппления мышления», превращающий их в устойчивый стереотип. Групповая же поляризация доводит «образ врага» до абсолютных кондиций («империи зла», как выражался о бывшем СССР один из американских президентов). При этом подлинная несовместимость целей участников конфликтов может быть не так уж и велика. Но в искривленном пространстве межгруппового восприятия она разрастается до немыслимых размеров.

Поскольку же искажения восприятия одинаковы у обеих конфликтующих сторон, они получаются зеркальными. Каждая группа предпочитает наделять добродетелями себя, а все пороки приписывать исключительно противнику. В результате получаются парадоксальные вещи: все государства на Земном шаре торжественно клянутся в своей приверженности миру и согласию, но в их общей истории невозможно отыскать периода, в котором не было бы военных конфликтов. Это — не лицемерие. Это вполне искреннее убеждение, что «наша» готовность к миру подлинна, а «их» — всего лишь хитрая уловка. При этом противоборствующие стороны попадают как бы в заколдованный круг: искаженное восприятие (мы миролюбивы — они агрессивны) ведет к разрастанию конфликтных действий, а эскалация конфликта в свою очередь усиливает степень искажения восприятия.

Так или иначе происшедшее разрешение конфликта ведет и к изменению восприятия. Бесчеловечные буржуи–эксплуататоры вдруг превращаются в созидателей общественного богатства, радетелей отечества и покровителей искусств. А какие–нибудь вероломные захватчики–самураи на поверку оказываются скромными и дисциплинированными трудоголиками, обгоняющими мировой технический прогресс. Подобные трансформации происходят ныне по несколько раз на протяжении жизни одного поколения. Поскольку рационально объяснить их непросто, частенько используется удобный штамп: «плохой лидер — хороший народ». Немецкий народ, к примеру, исключительно культурен, трудолюбив и т. д., а вот вожди ему достались в первой половине XX века просто параноидальные. Наш российский народ тем более славен своими всемирно известными добродетелями, но и ему после Петра I фатально с лидерами не везет. Надо ли говорить, что подобные «объяснения» — еще одна иллюзия в мощном слое искаженного восприятия межгрупповых конфликтов? Конечно, усилия вождей вносят свой вклад в межгрупповые конфронтации. Но вряд ли он может быть признан определяющим.