Белое движение. Том 1 - Андрей Кручинин

В июне обнадеживающие вести были получены из английского военного министерства: Айронсайду предписывалось подготовиться к нанесению сильного удара по большевикам, так как «Колчак по-прежнему намерен взять Вятку». В то же время говорилось, что наступление адмирала на Север скорее всего будет отложено из-за поражений на юге и в центре Восточного фронта. Но Айронсайд уже считал, что его планы боевых действий нужно рассматривать как часть операции не по соединению с Колчаком, а по размещению русских войск на позициях и передаче командования Миллеру, причем «основная тяжесть операций ляжет на плечи русских».

С прибытием новых подкреплений Айронсайд 20 июня начал наступление на Двинском направлении. Большевики не могли удержать линию фронта, настроение в русских войсках было приподнятым, они были полны решимости продвигаться дальше. Но порыв армий Верховного Правителя в это время был уже сломлен и начался их отход на восток. Известие об этом дошло до Северной Области в начале июля.

В эмиграции Миллер обвинял англичан в неисполнении плана по соединению с армиями Колчака: «Не хватило сердца, настойчивости, желания, упорства в достижении этой цели, и первое же известие об отходе сибиряков от Глазова пресекло сразу исполнение англичанами так хорошо задуманного и методически подготовленного плана… Вследствие несогласованности действий по времени и вялости английского командования не была разрешена задача, которая одна оправдала бы жертвы, понесенные на севере». Два дня они с Айронсайдом пытались найти компромиссное решение. Англичанин убеждал Миллера, что ни о каком наступлении на Котлас уже не может быть и речи. Единственное, что он мог обещать, – это прорыв большевицкого фронта, чтобы дать укрепиться на позициях русским войскам, после чего союзники должны будут уйти.

Евгений Карлович мужественно встретил плохие новости о Колчаке. «Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда я сообщил ему дурную весть, – вспоминал впоследствии Айронсайд. – Лишь по его светло-голубым глазам я мог догадаться, как ужасно он устал. Пару минут он смотрел на меня, не говоря ни слова. Я протянул ему руку, и он сжал ее мертвой хваткой». Айронсайд обещал, что пробудет в Области еще три месяца и оставит позиции на Двинском фронте не позднее 1 октября. Он также обещал снабдить русские войска всем необходимым. Продолжение борьбы в этот момент и Айронсайдом, и Миллером мыслилось как уже принятое решение. О собственном наступлении на фронте ни Миллер, ни Марушевский вопроса перед союзным командованием в этот момент не поставили.

Айронсайда ждало еще одно потрясение: взбунтовался так называемый Дайеровский батальон Славяно-Британского легиона, прибывший на Двинский фронт 4 июля. Впрочем, в этом мятеже был виноват сам союзный Главнокомандующий, который в качестве эксперимента набрал в батальон «добровольцев» – пленных красноармейцев и арестантов-большевиков из тюрем Архангельска. С солдатами батальона интенсивно занимались английские офицеры, одеты они были щегольски, кормили их великолепно, командир батальона (англичанин) был выше всяких похвал. Но Миллер с самого начала отнесся к подобной затее резко отрицательно и не ждал от нее благоприятных результатов ни при каких условиях. «Зачастую самые плохие и опасные солдаты – те, которые выглядят самыми дисциплинированными», – предупредил он Айронсайда. И действительно, по прибытии на фронт Дайеровский батальон восстал, показав справедливость опасений Миллера и всю «ценность» английского эксперимента.

Вскоре последовало восстание в русских войсках на Онеге и раскрытие еще нескольких заговоров. Потеря из-за этого Онеги и Чекуевского района привела к разрыву сухопутных связей с Мурманом. Кроме того, Онежский тракт на Архангельск был совершенно открыт и никем не защищался. Для Айронсайда эти мятежи были «последней каплей».

По словам Миллера, английский Главнокомандующий стал неузнаваем, впал в преувеличенный пессимизм и проявлял явное недоброжелательство. Самым энергичным образом он стал настаивать на эвакуации и предлагать эту меру и для русского командования. В своем приказе Айронсайд обратился к русским войскам: «Если русские солдаты будут столь легко поддаваться изменнической пропаганде большевиков, продающих Россию и разоряющих все ее население, то я тоже приму такие меры, что всякая попытка измены будет немедленно подавлена… Всякая попытка к беспорядку в войсках будет подавлена крутыми мерами».

Миллер также отдал приказ по поводу восстаний, но угрожал не своим солдатам, а тем, кто вел пропаганду и разлагал фронт: «В моих руках находится несколько сот лиц, замешанных в грязном деле большевицкой пропаганды… Ныне пусть знают все негодяи и изменники, что за каждое покушение на офицерскую жизнь будут своей жизнью отвечать эти большевики, незаслуженно пощаженные. Каждый волос с головы погибшего при исполнени служебного долга офицера будет оплачен жизнью большевицких предателей».

Миллер не потерял самообладания и после этих мятежей, он готовил войска для повторного захвата Онеги, но экспедиция (небольшой отряд с двумя орудиями и около 500 человек десанта под прикрытием английского монитора[38]) потерпела неудачу, так как с союзниками пришлось торговаться из-за каждого выстрела с монитора.

Как раз в это тяжелое время в Область прибыл транспорт из Англии, привезший около 400 русских офицеров, набранных заграницей. Это был итог длительной деятельности Миллера как управляющего иностранным отделом и его иностранных агентов по «вербовке добровольцев». Лучшие офицеры тут же попали на фронт. Среди прибывших было и семеро генералов, в том числе престарелый М. Ф. Квецинский, сыгравший впоследствии печальную роль в судьбе Северного фронта.

В июле 1919 года окончательно решился вопрос об эвакуации союзников из Северной Области. На него повлияли и одностороннее решение Президента США В. Вильсона о выводе американских войск с Севера, принятое еще в феврале (американская эвакуация прошла в два этапа – 27 июня из Архангельска и 28 июля из Мурманска), и провал плана соединения с армиями Верховного Правителя весной – летом 1919-го, и серия мятежей в русских войсках. Впоследствии англичане так оценивали положение: «Северная Россия не давала надежд на самостоятельные результаты, а с неудачей генерала Колчака (так! – Н. К.) все военные действия на этом участке были обречены на бесплодность, и даже более того – положение там было обескураживающим».

Для руководства эвакуацией всех союзных сил в Архангельск прибыл лорд Г. Роулинсон. Миллер тут же получил предложение от английского командования эвакуироваться вместе с союзниками. В этот же день, 11 августа, в его кабинете состоялось совещание с участием представителей фронта и Штаба. На их обсуждение были поставлены вопросы: следует ли русским войскам оставаться в Области; можно ли будет впоследствии благополучно эвакуироваться; возможно ли проведение наступательных операций без поддержки союзников. Представители фронта откровенно заявили о невозможности продолжения борьбы в одиночестве, аргументируя свою позицию тем, что с уходом союзников фронт ослабляется ровно наполовину – из 25 000 остающихся русских солдат на позициях могут находиться только 12 000, остальные должны обслуживать тыл; кроме того, войска разлагаются большевицкой пропагандой; и, наконец, немаловажным фактором становится разобщенность «фронтов» (операционных направлений) и колоссальное расстояние до баз – в случае прорыва одного фронта гибнет и вся Область (что в конце концов и произошло). Командиры строевых частей предлагали распустить ненадежный элемент по домам, а лучшую часть армии, не менее 10 000 человек, перевезти к Юденичу, Деникину или, наконец, сняв все лучшее с Архангельского фронта, усилить Мурманский. Миллер, выслушав всех, остался при твердом убеждении, что русской армии нужно продолжать борьбу с большевиками здесь: имея полный успех на фронте и поддержку в тылу, без натиска противника оставить позиции – такого примера в истории ему неизвестно. Он считал, что выход из строя Северной Области в то время был равносилен измене Белому Делу и нанес бы непоправимый моральный удар по всем остальным Белым фронтам.