Залог мира. Далёкий фронт - Вадим Собко

— Немецкие танки? — насмешливо переспросил Гибсон. — У вас была вполне обеспеченная будущность, дорогой лётчик, свободная жизнь, богатство, прекрасная жена. Теперь в Ригене нет немецких танков, но зато у вас нет ни будущего, ни богатства, ни жены.

— Неправда, я люблю Ральфа, — вспыхнула Джен.

— Ваше заявление делает вам честь, мисс Джен, — поклонился в её сторону Гибсон. — Вы со своим женихом будете создавать рай в шалаше, на голодный желудок. Не знаю, надолго ли хватит вашей любви.

— Ну, до этого не дойдёт, — запротестовал мистер Кросби, — тут вы уже пересолили, Гибсон.

— Да, возможно, сказано резко, — ничуть не смутившись, откликнулся Гибсон, — но, к сожалению, это не меняет сути дела.

У Крауфорда в глубине души зародилось сомнение, он уже почти раскаивался в своих действиях в то злосчастное утро, но ещё пытался оправдать себя.

— Поймите меня, — говорил он. — Как я должен был поступить? Я, британский офицер, лётчик, иду с полным запасом бомб и вижу внизу немецкие танки, танки врага. Что я должен сделать, по-вашему?

— Вы должны были выполнить приказ своего командира, — сухо сказал Артур Кросби, на которого горячая речь Крауфорда не произвела впечатления.

— А также помнить, — подхватил Гибсон, — что вы жених прекрасной девушки и будущий владелец этих заводов, которые, к слову сказать, должны были составить её приданое. Своё счастье, счастье любимой девушки вы уничтожили собственными руками. И не произносите здесь громких слов о том, что вы, мол, офицер, солдат. Вы плохой офицер и плохой солдат. Командир лучше вас знает, куда надо, а куда не надо сбрасывать бомбы. Поняли теперь, что вы натворили?

— Да, теперь я всё понял, — ответил подавленный Рандольф.

Сэм Гибсон поднялся.

— Пройдём к вам, Кросби. Надо позвонить и узнать подробности. Возможно, ещё не всё потеряно. Ведь не мог один самолёт разбомбить все три завода.

Долгая пауза наступила в гостиной, когда за компаньонами сомкнулись высокие двери. Попрежнему неподвижно, глядя в одну точку, сидела миссис Энн. Опустив голову на руки, сгорбившись, застыл в кресле Крауфорд. Джен молча стояла у стены.

Наконец она подошла к жениху, мягко прикоснулась к его плечу и сказала:

— Это было с твоей стороны очень легкомысленно, Ральф…

— О чём ты говоришь? — встрепенулся Крауфорд.

— Я говорю об этих заводах. Неужели ты не знал, что они принадлежат нам?

— Значит, и ты меня осуждаешь…

— Я не имею права судить о твоих поступках. Но мне интересно, понимаешь ли ты, что из-за твоего легкомыслия, если не сказать больше, мы остались почти нищими. Жизнь складывалась так хорошо, а теперь всё рушится. Мы остались бедняками. Ты представляешь себе, что означает это слово?

— Да, хорошо представляю.

— Нет, очевидно, не совсем хорошо, — продолжала Джен. — Я так мечтала иметь детей, большую семью. Теперь, даже если мы поженимся, у нас никогда не будет детей, потому что мы бедные. И так уже достаточно нищих на белом свете.

— Что ты говоришь, Джен? — воскликнул поражённый Крауфорд.

— Я говорю правду. Но, к сожалению, правда тебе не нравится. Раньше ты казался мне более положительным человеком, Ральф. Будет очень горько ошибиться в тебе.

— Здесь нет ошибки, Джен, — тихо ответил лётчик. — Я вижу, что мои бомбы разгромили действительно нечто значительно большее, чем эти проклятые заводы.

— Ты опять начинаешь говорить сентиментальные глупости, — вспыхнула Джен. — Нечто большее! Как многозначительно это звучит. Не случилось ничего, кроме того, что ты рассказал. И это — главное. Сейчас я пойду к отцу и всё узнаю. В самом деле, не может быть, чтобы один самолёт разбомбил целый город. Подожди меня здесь, Ральф, и не распускайся.

И она быстро прошла в кабинет мистера Кросби.

Молчание, наступившее в гостиной, нарушила Таня. Она вошла с маленьким букетом яркокрасных и жёлтых цветов. Ей надоело одной гулять по саду, и, решив, что прошло уже довольно много времени для любого серьёзного разговора, она вернулась в дом.

— Взгляните, миссис Кросби, — весело сказала она, — какие хорошие цветы подарил мне старый Боб. Он сказал мне, как они называются, но я уже успела забыть.

Ей никто не ответил. Только тогда она заметила странную неподвижность миссис Энн и полную подавленность Крауфорда.

— Ах, простите, — сказала она. — Я, кажется, пришла не во-время. Я думала, что вы уже закончили беседу.

— Нет, Таня, — сказал Крауфорд, — разрешите мне вас так называть, — теперь уже всё равно, пришли бы вы раньше или позже. Садитесь и поговорим. И называйте меня просто Ральф…

Таня почувствовала в его словах какую-то горечь и, словно боясь сделать неловкое движение, присела на кончик стула.

— Вы меня пугаете, Ральф, — сказала она. — Случилось что-то страшное? Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Крауфорд печально улыбнулся.

— Нет, милая девушка, — сказал он, — вы ничем тут не поможете. Да и никто не поможет.

По тону лётчика, по выражению его лица Таня поняла, что разговор, из-за которого она ушла в сад, ещё не закончился. Не желая опять оказаться лишней, она сказала:

— Простите меня, но мне… мне, верно, лучше уйти.

— Нет, нет, Таня, вы сейчас никуда не пойдёте, останьтесь, пожалуйста, здесь. Мне с вами как-то легче, надёжнее. Вы, наверное, очень хороший товарищ, как, вообще говоря, все русские. Жизнь, Таня, это очень сложная штука.

— Я уже успела это заметить, — улыбнулась Таня.

— Становится совсем трудно жить, Таня, когда лётчик думает, что разбомбил врага, а на самом деле уничтожил собственное счастье.

— Я не совсем понимаю вас, Ральф, — осторожно сказала Таня.

— Тут и понимать нечего, Таня, — грустно сказал он. — Вы помните мой рассказ о советских лётчиках и о том, как я разбомбил заводы в городе Риген?

— Помню.

— Оказалось, что эти заводы принадлежат Гибсону и Кросби. Значит, принадлежат и моей невесте Джен. И вот всё это я уничтожил. Вы представляете себе, что я должен сейчас чувствовать?

Таня удивилась:

— Но как же можно было поступить иначе? Ведь там были танки…

— Я вначале думал так же, как вы. Я был уверен, что сделал хорошее дело. А, оказывается, я ударил совсем не немцев, а самого себя. Сейчас мне доказали мою наивность. Ведь за то, чтобы обозначить эти заводы как объект, недостойный бомбёжки, были заплачены деньги. Понимаете, Таня, что означают эти слова: заплачены деньги?

Глубокое возмущение и обида охватили Таню.

— Теперь я всё понимаю, — сказала она. — Значит, здесь всем безразлично, что будут прятать немцы на заводах, что они будут там производить, лишь бы заводы были целы. Ральф, скажите мне, что я вас не поняла, что я ошиблась. Ведь этого не может быть на войне, Ральф!

— Это именно так, Таня, — тихо ответил Крауфорд.

— Нет, это невозможно, — сказала Таня. — Ведь у нас, когда немцы наступали, люди жгли хлеб, сжигали свои дома, взрывали заводы и электростанции… И всё это только для того, чтобы ими не мог воспользоваться немец. Неужели в Англии не понимают, что каждый немецкий танк — это ещё несколько убитых английских солдат? Неужели в Англии деньги дороже сыновей?

Из кабинета вбежала Джен. Лицо её было оживлённым, почти радостным. Гибсон и Кросби, появившиеся вслед за ней, тоже выглядели довольными. Джен бросилась к Крауфорду.

— Всё кончилось чудесно, мой дорогой. Твои бомбы действительно причинили большие убытки на одном заводе, но всё это не страшно, и завод можно будет быстро восстановить. Мистер Гибсон и отец поедут ещё сегодня в Лондон и посмотрят фотоснимки. Я так рада, так рада…

— А вы подумали, — взволнованно сказала Таня, — о танках, которые стояли на этих заводах? Они уже вышли из укрытий и сейчас на полях Франции разворачиваются в боевые порядки. Против них идут английские и американские солдаты. В сердцах у них страх, но они солдаты и любят свою страну. Они идут против танков, хотя знают, что не все вернутся домой. И ни один не знает, что кто-то заплатил деньги за то, чтобы сберечь немцам эти танки…

Все молчали, смущённые речью Тани. Только на Сэма Гибсона её слова не произвели впечатления. Он недовольно поморщился и сказал:

— Довольно мелодекламаций, милая девушка. От таких речей мне всегда хочется есть.

— Успокойся, Таня, — сказала Джен, удивлённо глядя в большие ясные глаза подруги.

Таня старалась понять этих сдержанных и таких вежливых людей. Значит, всё это только маска честности, верности своей стране?

— Неужели вы так зачерствели? — сдерживая гнев, почти шёпотом спросила Таня. — Неужели ни у кого из вас нет сочувствия и любви к тем людям, которые умирают сейчас на полях Франции? Представь себе, Джен, что у тебя сын, и в эту минуту он идёт в бой против танка, вышедшего с заводов Ригена.