Экзистенциальная психотерапия - Ирвин Ялом

Желание, которое Мэй определяет как «воображаемую игру с возможностью возникновения какого-то акта или состояния», первый шаг процесса проявления воли. Только после того, как возникает желание, индивид может нажать на «спусковой крючок усилия» и инициировать оставшуюся часть волевого акта, заключающегося в принятии внутреннего обязательства и выборе, который достигает кульминации.

«'Желание' дает 'воле' теплоту, содержание, воображение, детскую игру, свежесть и богатство. 'Воля' дает 'желанию' самонаправленность, зрелость. Без 'желания' 'воля' теряет свою жизненную силу, свою жизнеспособность и склонна угаснуть в самопротиворечии. Если у вас есть только 'воля' и нет 'желания', вы – сухой человек, викторианец, неопуританин. Если у вас есть только 'желание' и нет 'воли', вы – одержимый, несвободный, инфантильный человек, взрослый, остающийся ребенком, который, соответственно, может превратиться в человека-робота».

ВОЛЯ И КЛИНИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА

Воля не является эзотерической концепцией, представляющей интерес только для необычных пациентов и терапевтов; она в многообразных проявлениях присутствует в терапии каждого пациента. Некоторые пациенты обращаются за терапией по причине расстройства воли. Но поскольку в стандартной нозологии воле нет места, о проблеме, разумеется, не говорят в такой формулировке. В этом случае человек может восприниматься как обсессивно-компульсивный и вынуждаемый внутренним давлением действовать против своей воли. Или как нерешительный, неспособный желать, хотеть чего-то для себя или действовать. Или как охваченный агонией какого-то особенно болезненного решения. Или как робкий, застенчивый, неуверенный в себе, или как переполняющийся чувством вины, когда пытается чего-то желать. Согласно Ранку, индивида могли в начале жизни научить, что проявлять импульсы дурно, и он мог распространить это осуждение на всю волевую сферу.

Даже если в имеющейся клинической картине нет никакого явного нарушения воли, проблема воли неизбежно возникнет во время психотерапии. Воля присутствует в самом акте изменения. В какой-то момент пациент должен прийти к согласию в отношении своих подлинных желаний, должен определить для себя какую-то направленность, занять позицию, выбрать, сказать чему-то «да», а чему-то «нет». Воля присутствует также в любых отношениях терапевт-пациент. Хотя Ранк преувеличивал проблему, рассматривая терапию как «поединок двух воль», он внес значительный вклад тем, что привлек внимание к этому важному аспекту терапевтического процесса. Некоторые пациенты и терапевты действительно «сплетаются рогами» в борьбе за доминирование, и в этих случаях акцент Ранка справедлив. Сопротивление или упрямство со стороны пациента не всегда является препятствием для терапии, и его не обязательно детально анализировать. Ведь это, заявляет Ранк, позиция, которую занимает пациент; принимая и подкрепляя эту позицию, терапевт может способствовать развитию способности пациента желать, не испытывая при этом чувства вины.

Одним из главных препятствий в принятии терапевтом теории воли является ошибочное мнение, что «воля» синонимична «силе воли». Но, как свидетельствует фарберовская концепция «двух родов», в проявлении воли содержится много большее, чем сознательная, «скрежещущая зубами» решимость. Как будет обсуждаться ниже, на самом деле всестороннее рассмотрение смысла и корней «волеизъявления» приводит нас к глубочайшим бессознательным проблемам. Но даже бессознательное волеизъявление не бывает без решимости и обязательства. Изменение без усилий невозможно; пациент должен приводить себя на терапию, должен платить деньги, должен нести бремя ответственности, должен переживать конфликт и тревогу, которые неизбежно сопровождают терапевтическую работу. Короче говоря, транспортное средство терапии не имеет гладкой, бесшумной коробки передач; требуется усилие, а воля является «спусковым крючком усилия».

Концепция воли настолько широка и громоздка, что в целом о ней можно сделать только обобщенные, тривиальные комментарии. Чтобы говорить о воле клинически полезным образом, я должен рассмотреть составляющие ее части по отдельности. В философском трактате Ханны Арендт о воле приводится естественное разделение:

«[Есть] два абсолютно разных пути понимания способности воли: с одной стороны, как способность выбора между объектами и целями, liberum arbitrium, действующую в качестве арбитра между данными целями и свободно взвешивающую средства их достижения; и с другой стороны, как нашу „способность спонтанно начинать последовательность действий во времени“ (Кант), или, по Августину, „initium ut esset homo creatus est“, способность человека к начинанию, основанную на том, что он сам – начало».

Эти два способа понимания воли – как способность «спонтанно начинать последовательность действий во времени» и как способность выбора между данными целями и выбора средств их достижения – имеют очевидные и важные клинические корреляты. Мы инициируем через желание, а затем развиваем через выбор.

Цель клинициста – изменение (действие); ответственное действие начинается с желания. Человек только тогда может действовать для себя, когда имеет доступ к своим желаниям. Если он испытывает недостаток в этом доступе, он не может проецировать в будущее, и ответственный волевой акт умирает при рождении. Как только желание становится явным, оно запускает процесс волеизъявления, в конце концов трансформирующийся в действие. Как мы назовем этот процесс трансформации? Между желанием и действием должно стоять обязательство: мы как бы «заносим в свой внутренний протокол свое стремление сделать то-то». На мой взгляд, наиболее удачные термины «решение» или «выбор»;* последний используется и клиницистами, и представителями социальных наук. Принять решение означает, что последует действие. Если действие не следует, значит, никакого подлинного решения не было принято. Если желание возникает без действия, значит, не было никакого истинного проявления воли. (Если действие возникает без желания, то «волеизъявления» также нет, а есть только импульсивная деятельность.)

* Я буду использовать термины «решение» и «выбор» попеременно Они синонимичны, но каждый берет начало из своей традиции, «выбор» – это преимущественно философский термин, «решение» – преимущественно социально-психологический термин. Их попеременное использование согласуется с моим стремлением объединить эти дисциплины в данной дискуссии.

На любой из этих фаз проявления воли – желания и решения – могут возникать различные нарушения, каждое со своей клинической картиной, требующее своего терапевтического подхода.

ЖЕЛАНИЕ

– Что мне делать? Что мне делать?

– Что мешает тебе делать то, что ты хочешь делать?

– Но я не знаю, что я хочу! Если бы я знал, я не был бы здесь!

Сколь часто терапевт участвует в подобных обменах репликами? Как часто терапевтам встречаются пациенты, которые знают, что им следует делать, что им нужно делать и что они должны делать, но не имеют переживания того, что они хотят делать? Работа с индивидами, неспособными желать, – чрезвычайно фрустрирующий опыт, и мало кто из терапевтов не был готов, подобно Мэю, воскликнуть: «Неужели вы никогда ничего не хотели?» Индивид с блокированными желаниями имеет огромные социальные трудности. Другим тоже хочется кричать на таких людей. У них нет мнений, нет склонностей, нет собственных требований. Такой человек паразитирует на желаниях других, а тем в конце концов надоедает это, их изматывает и утомляет необходимость снабжать его своими желаниями и своим воображением.

«Неспособность» желать это слишком сильно сказано. Чаще индивид не доверяет своим желаниям или подавляет их. Многие люди, в попытке выглядеть сильными, решают, что лучше вообще не хотеть; желание делает человека уязвимым или разоблачает его: «Если я никогда не буду желать, я никогда не буду слабым». Другие, деморализованные, делают себя нечувствительными к собственному внутреннему опыту: «Если я никогда не буду желать, я больше никогда не буду разочарован или отвергнут». Иные скрывают свои желания от собственного взора в инфантильной надежде, что некий вечный попечитель сможет прочесть их желания вместо них. Есть что-то бесконечно успокоительное в вере в то, что кто-то другой удовлетворит наши невыраженные желания. Есть люди, настолько боящиеся быть оставленными своими попечителями, что подавляют всякое прямое выражение личного желания. Они не позволяют себе желать, как если бы их желания раздражали других, угрожали им или отталкивали их.

Неспособность чувствовать

Неспособность желать или переживать свои желания не получила широкого и явного обсуждения в клинической литературе. Обычно это свойство воспринимается как составной компонент глобального нарушения – неспособности чувствовать. Психотерапевт часто сталкивается с пациентами, которые выглядят неспособными чувствовать или выражать свои чувства словами. Они неспособны различать разные аффекты, и возникает впечатление, что такие пациенты одинаково переживают радость, гнев, печаль, беспокойство и т.п. Они не в состоянии локализовать чувства внутри своего тела и особенно поражают недостатком фантазий, относящихся к внутренним влечениям и аффектам. В 1967 г. Питер Сайфенос (Peter Sifenos) предложил для обозначения этой клинической картины термин «алекситимия» (от греческого выражения, означающего «нет слов для чувств»); и с тех пор появилась огромная масса литературы об алекситимичных пациентах. Особенно вероятна алекситимичность у психосоматических пациентов, хотя встречается много алекситимичных индивидов и с другими клиническими картинами.