У черноморских твердынь. Отдельная Приморская армия в обороне Одессы и Севастополя. Воспоминания - В. Сахаров

Была уже полночь, когда Латман вместе со старшим лейтенантом А. И. Сафроновым повели на высоту группу человек в двадцать — все, что оставалось от седьмой роты. С КП бригады были видны пулеметные трассы завязавшегося боя. Высотку и все вокруг стали освещать немецкие ракеты. Почувствовав, что Латману может понадобиться поддержка, я послал ему в подкрепление группу бойцов из второго батальона, с двумя противотанковыми ружьями.

Этот сводный отряд занял и высоту, и позиции вдоль проходившей около нее шоссейной дороги. На следующий день враг трижды пытался вернуться сюда, но выбить наш отряд не смог. При отражении фашистских атак там был убит командир седьмой роты Анатолий Ильич Сафронов. Он запомнился мне как удивительно спокойный человек с сильным и твердым характером.

Старший лейтенант Латман и его бойцы ушли с «высоты с памятником» только по приказу, когда потребовалось выполнять новую задачу на другом рубеже.

«Домик Потапова»

Рано утром 10 июня, после того как враг уже обошел наши фланги, штаб перешел на запасный КП — в тот самый домик дорожного мастера, где три с половиной месяца назад произошло мое неожиданное назначение в 79–ю бригаду. Кстати сказать, он еще с декабрьских боев, когда командный пункт бригады тоже располагался тут, был известен в армии как «домик Потапова».

Комбриг сразу же отправился в батальоны, а я стал налаживать работу на новом КП. Вдруг вбежал боец из комендантского взвода и крикнул, что сюда идут танки. Выскочив из домика, я увидел с десяток немецких танков — они действительно шли к командному пункту по лощине и вдоль дороги, стреляя на ходу.

Я побежал к стоявшей недалеко 76–миллиметровой пушке и вместе с расчетом вкатил ее на соседний пригорок. Когда мы установили пушку в кустах, до танков оставалось метров пятьсот.

— Целься лучше! — сказал я наводчику, подавая снаряд.

Первым же снарядом один танк был подбит. Затем расчет орудия подбил еще два танка. Завязалась артиллерийская дуэль. Немецкие снаряды рвались около нас, но осколками никого серьезно не задело. Кончилось тем, что уцелевшие танки повернули назад и скрылись. К сожалению, я не запомнил фамилии меткого наводчика. А командовал орудием сержант Николай Париенко. Оказалось, что за его расчетом уже числилось три подбитых танка.

10 июня было очень тяжелым днем. Подтянув свежие части, противник при поддержке артиллерии и авиации возобновил атаки. Пытаясь вклиниться сильной ударной группой — в нее входило до 70 танков—между нами и нашим левым соседом (теперь это уже была 345–я дивизия), фашисты, как и в декабре, рвались к Северной бухте.

Бригада по–прежнему держалась стойко. Сопротивление вражескому натиску было настолько упорным, что без прямого содействия авиации ни танки, ни пехота не могли продвинуться вперед. Бомбардировщики вызывались для подавления отдельных огневых точек, минометных расчетов. За день враг произвел на участке бригады свыше тысячи самолето–вылетов, сбросил больше 2,5 тысяч бомб.

11 июня наш КП был уже на безымянной высоте, в верховье Трензиной балки.

Метрах в восьмистах севернее батальон немецкой пехоты с танками окружил нашу минометную роту. У минометчиков еще раньше вышел из строя весь командный состав, и командовал ими старший политрук И. А. Чаусовский. Это был степенный политработник, умевший делать все толково и обстоятельно, а в этот день мы узнали, что он был еще и героем.

Окруженная рота отбивалась больше трех часов. Мы помогали ей артиллерией, хотя снаряды были на исходе. Но снять с позиций какое‑либо подразделение и послать на выручку Чаусовскому и его людям не было никакой возможности. Потом с КП увидели, как немцы ринулись в окопы минометчиков, до нас донеслись оттуда последние разрывы гранат…

Позже оттуда выбралось несколько раненых бойцов. Они рассказали о последних минутах своих товарищей. Когда стрелять уже было нечем и гитлеровцы проникли в траншеи, комиссар Чаусовский — он лежал в блиндаже с оторванной ногой — запел «Интернационал». Подхватив революционный гимн, бойцы схватились с фашистами врукопашную, пустили в ход последние гранаты.

Почти двое суток дралась в окружении другая наша минометная рота, которой командовал лейтенант П. И. Пригарин. Уничтожив десять немецких танков, часть этой роты вырвалась из вражеского кольца.

А на второй позиции продолжал отбивать яростные атаки отряд Кохно. 10 июня майор сообщил по радио, что отряд полностью окружен. Еще два дня связь действовала хорошо, и мы регулярно получали подробные донесения о том, как отражаются вражеские атаки. Знали даже, кто именно из бронебойщиков подбил еще несколько танков и автоцистерн.

Радуясь, что Кохно держится на нашей прежней второй позиции, мы еще надеялись туда вернуться. Ведь 11 июня наши войска предпринимали на этом направлении контрудар.

Потом рация Кохно умолкла. Но за линией фронта— там, где находился отряд, вновь и вновь возникала сильная стрельба. Между тем стало ясно, что контрударом не удалось (для этого не хватало сил) срезать вражеский клин, как это намечалось. Надо было как‑то выводить наших товарищей из окружения.

— Людей везде осталось мало, но сейчас наименьший нажим испытывает первый батальон, — вслух размышлял Потапов. — Придется взять оттуда роту. С храбрым командиром, может быть, и пробьются к Кохно…

— Пробиваться придется больше двух километров, — заметил я. — Может быть, лучше послать несколько человек с приказом майору Кохно выходить сюда?

— Нет, будем контратаковать, — решил командир бригады.

Набрали человек шестьдесят. Сводную роту возглавил помкомбата по хозчасти лейтенант Новиков. Пошел с ним и младший лейтенант Грицик — тот, который со своими пулеметчиками два дня не позволял немцам передвигаться по Камышловскому оврагу. Полковник Потапов сам поставил роте задачу — пробиться к отряду Кохно и вывести из окружения.

Однако сделать это рота не смогла: дорогу преградил слишком сильный огонь. После этого Потапов согласился с моим предложением послать к Кохно одного-двух человек. Но кого? Работники штаба уже почти все были ранены или убиты. Идти мне самому комбриг не разрешал. Пришлось послать лейтенанта Молчанова, так часто выручавшего нас в самых различных случаях.

Задание он принял просто и деловито, как принимал все, что ему поручалось. Заверил, что пройти к Кохно сумеет. Но больше мы его уже не видели, и что с ним сталось, я не знаю.

А отряд Кохно, к большой нашей радости, 14 июня самостоятельно пробился к основным силам бригады. За дни боев в окружении он подбил и сжег 23 танка, уничтожил несколько автоцистерн, истребил сотни гитлеровцев. Бронебойщики сумели даже сбить самолет–корректировщик.

В один из этих тяжелых дней, поздно вечером, ко мне заглянул Семен Иванович Костяхин. Став после ранения И. А. Слесарева комиссаром бригады, он почти все время находился в подразделениях, на переднем крае.

Вот и сейчас только что вернулся из восьмой роты. Почернел, оброс, а добрые глаза все так же светятся — мягко и лучисто — за стеклами очков. Стал рассказывать: людей в восьмой роте уже совсем мало, политрук Дорохов ранен, но рота и сегодня выстояла. Немцы двинули в атаку пятнадцать танков, за ними — пехота. Но наши бойцы уже знают, как бороться с танками. Подпустили их поближе и закидали противотанковыми гранатами. Семь танков подбили, остальные повернули назад. Ну, а с пехотой справились пулеметчики и автоматчики.

— Какие люди! Как научились драться! — восхищался Семен Иванович. — Эх, если бы…

Это «если бы» то и дело приходило на ум. Если бы побольше снарядов… Если бы побольше людей в строю…

Мы видели: наш отпор врагу постепенно ослабевает. Не потому, что кто‑то упал духом — этого не было. Но у нас не хватало боеприпасов, вооружения, мы понесли большие потери, особенно в командном составе, которые нечем было восполнить. К этому времени уже почти никого не оставалось в строю из прежних командиров и комиссаров батальонов, командиров рот, взводов. Опустели и штабы. То, чем стала бригада, фактически было батальоном.

С 10 июня, после того как основные подразделения отошли за вторую позицию, мы уже не имели за собой заранее подготовленных к обороне рубежей. Их приходилось готовить теперь, под вражеским огнем. И для этого опять‑таки требовались люди.

Но все равно врагу дорого стоил каждый шаг продвижения. Лишь за один день боев в районе станции Мекензиевы Горы и у Трензиной балки части 345–й дивизии и наша бригада разгромили 3 неприятельских пехотных полка и кавалерийский эскадрон, подбили и уничтожили 42 танка.

Стойкие до конца

После двухдневной весьма относительной передышки (натиск врага не прекращался, но ослабел, и это было результатом понесенных им потерь, необходимости подтянуть свежие части) вновь разгорелись ожесточенные бои. Главным образом на стыке с нашим левым соседом — 345–й дивизией. Противник упорно пытался сбросить нас в Инкерманскую долину. Но ему еще не хватало для этого сил — их сковывала 95–я дивизия, которая вела тяжелые бои на Северной стороне.